– У него есть на это право.
– Это все, что ты мне можешь сказать? – возмутилась я.
– А чего ты хочешь?
– Я хочу знать, что между вами произошло.
Глеб задумался, сделал три круга по комнате, пока не остановился рядом с креслом, в котором я сидела.
– Если он ничего тебе не рассказал, я тоже не стану этого делать.
Такого я не ожидала и, признаться, растерялась.
– Ты не станешь? А мне что делать прикажешь?
Он потер лицо ладонью и вздохнул.
– Поверь, у меня есть на это причины. И дело вовсе не во мне. А что тебе делать… это можешь решить только ты. Я знал, что так будет, твой отец никогда не согласится… Если бы у меня хватило выдержки не звонить тебе тогда. Я ведь знал, чья ты дочь, понял в тот момент, когда мы оказались возле твоего дома. Черт его знает, почему я позвонил… Твой отец наверняка считает, что я сделал это нарочно. Ничего подобного. Я честно уговаривал себя не делать глупостей и не мог не думать о тебе. Это как наваждение, ты гонишь его прочь, а оно возвращается. И ты понимаешь, что бороться бесполезно. Мне кажется, я влюбился в тебя сразу, едва увидел. Так что бессмысленно было ожидать от меня разумных поступков.
– Вы вместе работали?
– Да. Очень давно. В другом городе и в другой жизни. Я сделал глупость, за которую теперь приходится расплачиваться.
– Глупость?
– Тогда я считал именно так. Твой отец считал иначе. И у него, как я уже сказал, были для этого все основания.
– Папа хороший человек. Он… он любит меня. Просто надо дать ему время успокоиться.
Глеб наклонился ко мне и, глядя в глаза, ответил:
– Я бы очень хотел в это поверить.
Через час я была дома. Папа, услышав, как подъехала машина, вышел в холл встречать меня. Он стоял передо мной, и в глазах его был страх. Самый настоящий. Я растерянно смотрела на него, потом бросилась к нему на шею:
– Папа…
– Что он тебе сказал? – спросил отец. Слова дались ему с трудом, он словно выталкивал их из себя.
– Ничего, – покачала я головой, отступив на шаг. – Сказал, если ты ничего не объяснил, он тоже не будет этого делать.
Странное дело, отец вздохнул с облегчением.
– И как я все это должна понимать? – усмехнулась я.
– Ты знаешь мое мнение об этом человеке. И для тебя этого должно быть достаточно, чтобы прекратить встречи с ним.
– Допустим, Глеб когда-то вел себя не лучшим образом. Но это было так давно, папа. И я уверена, он очень сожалеет.
– Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, – покачал он головой.
– Так объясни мне…
– Я сам с ним поговорю, – решительно сказал отец, теперь ни страха, ни сомнений в нем не чувствовалось, он вновь стал тем самым человеком, которого я привыкла видеть с детства. – Если хоть капля совести у него еще осталась, он от тебя откажется.
– Я люблю его…
– Не повторяй при мне эту чушь. Я не желаю слушать ничего подобного. Пройдет время, и ты его забудешь, – добавил он, теперь голос его звучал мягко, как бывало в детстве, когда он терпеливо объяснял мне, почему следует поступить так, а не иначе. – В твоем возрасте раны быстро затягиваются.
– Ты кого сейчас уговариваешь, меня или себя?
– Аня, я твой отец и, поверь мне, никогда бы не стал… все. Будем считать, мы обо всем договорились. – Он повернулся и быстрым шагом направился в кабинет.
Я вовсе не считала, что разговор окончен, и собиралась последовать за ним, но в последний момент передумала. Сейчас все разговоры бесполезны. Надо дать ему время свыкнуться с мыслью, что наши отношения с Глебом – это серьезно. Я побрела в свою комнату, посмотрела на телефон и решила позвонить Соньке. Если я не могу поговорить с отцом, так хоть подруге на жизнь пожалуюсь. Я сняла трубку и услышала голос Глеба.
– Я люблю ее, – произнес он.
– Сомневаюсь, – презрительно ответил отец. – Но если действительно любишь, немедленно прекратишь все это. Ты не получишь мою дочь. Я просто убью тебя. Ты понял? Свой долг я тебе заплатил, так что не рассчитывай на мою доброту.
– Я не смогу, – после паузы сказал Глеб.
– Сможешь, – усмехнулся отец и повесил трубку, а я сказала:
– Только попробуй меня бросить.
– Подслушиваешь, – вздохнул Глеб.
– А что мне еще остается? Ведь вы не хотите ничего мне объяснять.
– Твой отец прав, Аня, я не должен был…
Я повесила трубку, не желая слушать всю эту чушь. Однако задумалась. О каком долге говорил отец? Что, черт возьми, произошло между ними? Что такого мог сделать Глеб, если отец не может простить его даже через многие годы?
Я позвонила Соньке, и через полчаса она приехала. Мы уединились в моей комнате, и я, перескакивая с одного на другое, довольно путано рассказала ей о сегодняшних событиях. Сонька выслушала и, немного подумав, заявила:
– Правильно говорит твой папа, Глеб тебе не пара. Мне его физиономия сразу не понравилась.
– Тоже мне, великий физиономист, – усмехнулась я, вопреки желанию вспомнив Мигеля. И тут же привычно погнала мысли о нем прочь.
– На что это ты намекаешь? – вздохнула Сонька. – Ладно, иногда я ошибаюсь. Я думаю, Глеб деньги у дяди Бори стырил. Или еще какую пакость сотворил. Продал секреты конкурентам.
– Какие секреты?
– Откуда мне знать? Но у твоего папы есть повод считать его мерзавцем, с этим даже Глеб согласился.
Вскоре я уже жалела, что так опрометчиво попросила Соньку приехать. Вместо поддержки сплошная критика и упреки. Чтобы прекратить все это, я сказала:
– Позвони Илье. Бывает твой друг детства хоть когда-нибудь свободен?
– Он, между прочим, и твой друг, – скривилась Сонька, но позвонила. Мобильный Ильи был отключен.
– Звони на домашний, – упрямилась я.
Против ожидания, Илья снял трубку.
– Привет, Соня. Рад тебя слышать. – Особой радости в голосе я не уловила. Только Сонька собралась спросить, не могли бы они встретиться, как он сказал: – Я сейчас очень занят. Давай я позвоню тебе завтра, и мы поговорим.
– У меня всего несколько вопросов.
– Завтра, Сонечка, завтра… – далее пошли гудки.
– Н-да, – промямлила Сонька.
– Вот что, поехали к нему, – сказала я. – Он дома, авось не выгонит.
– Одна я к нему не пойду. Дура я, что ли? Он не хочет со мной встречаться, это же ясно.
– Со мной ему встретиться придется.
Я заглянула в кабинет отца, он лежал на тахте и разглядывал потолок. Увидев меня, улыбнулся. Но улыбка не смогла скрыть тревоги.
– Папа, мы с Соней немножко прогуляемся. Вернусь через пару часов.
Он вроде бы собрался что-то спросить, но вместо этого кивнул.
– Идем, – сказала я Соньке.
По дороге я с удивлением узнала, что Илья все еще живет в отцовской квартире. Отец его умер лет пять назад, о матери ничего известно не было, по крайней мере, так считала моя подруга. Я-то думала, Илья успел обзавестись жильем получше, выходит, либо дела его не так уж хороши, либо он человек привычки, и двухкомнатная «хрущевка» его вполне устраивает.
Сворачивая во двор, я почувствовала нечто вроде сожаления, дом навевал воспоминания о тех временах, когда я была по-детски счастлива, то есть считала, что жизнь впереди долгая и ничего скверного в ней не предвидится.
В подъезде пахло кошками и еще какой-то дрянью, мы поднялись на четвертый этаж, любуясь многочисленными надписями на стенах. Все-таки Илья мог найти жилище поприличнее. Тут выяснилось, что он занимает две квартиры на лестничной клетке. Вместо соседней двери оштукатуренная стена. Дверь квартиры выглядела солидно – добротная, обшитая красным деревом. Я позвонила и стала ждать. Прошло не меньше пяти минут, я вновь надавила кнопку звонка и теперь ее не отпускала. Машину Ильи мы видели во дворе, выходит, он все-таки дома. Наконец дверь соизволили открыть.
Друг детства стоял на пороге, второпях запахивая халат, физиономия недовольная, ясно, что оторвали от важных дел. Сначала он увидел Соньку и нахмурился, но тут и меня разглядел и в первую минуту растерялся. Я решила этим воспользоваться. Сказала: «Надо поговорить» – и шагнула в квартиру. Сонька юркнула за мной, Илья закрыл дверь, я огляделась.
От той квартиры, которую я хорошо помнила, и следа не осталось. Прихожая перетекала в гостиную-столовую, соединенную с кухней. Дизайнер поработал на славу: невозможно было поверить, что перед тобой типовая «хрущевка».
Тут в гостиной появилась рыжая, в мужской рубашке на голое тело. Илья едва заметно поморщился, но сказал спокойно:
– Извини, милая, я скоро освобожусь.
Милая оценивающе оглядела нас с ног до головы и удалилась крайне недовольная.
– Куда пройти? – спросила я.
– Вот сюда. – Он несколько суетливо прошел вперед, указал нам на кресла. – Я переоденусь, – и скрылся в той же комнате, что и рыжая. Мне его халат не мешал, но возражать я не стала.
– Это все, что ты мне можешь сказать? – возмутилась я.
– А чего ты хочешь?
– Я хочу знать, что между вами произошло.
Глеб задумался, сделал три круга по комнате, пока не остановился рядом с креслом, в котором я сидела.
– Если он ничего тебе не рассказал, я тоже не стану этого делать.
Такого я не ожидала и, признаться, растерялась.
– Ты не станешь? А мне что делать прикажешь?
Он потер лицо ладонью и вздохнул.
– Поверь, у меня есть на это причины. И дело вовсе не во мне. А что тебе делать… это можешь решить только ты. Я знал, что так будет, твой отец никогда не согласится… Если бы у меня хватило выдержки не звонить тебе тогда. Я ведь знал, чья ты дочь, понял в тот момент, когда мы оказались возле твоего дома. Черт его знает, почему я позвонил… Твой отец наверняка считает, что я сделал это нарочно. Ничего подобного. Я честно уговаривал себя не делать глупостей и не мог не думать о тебе. Это как наваждение, ты гонишь его прочь, а оно возвращается. И ты понимаешь, что бороться бесполезно. Мне кажется, я влюбился в тебя сразу, едва увидел. Так что бессмысленно было ожидать от меня разумных поступков.
– Вы вместе работали?
– Да. Очень давно. В другом городе и в другой жизни. Я сделал глупость, за которую теперь приходится расплачиваться.
– Глупость?
– Тогда я считал именно так. Твой отец считал иначе. И у него, как я уже сказал, были для этого все основания.
– Папа хороший человек. Он… он любит меня. Просто надо дать ему время успокоиться.
Глеб наклонился ко мне и, глядя в глаза, ответил:
– Я бы очень хотел в это поверить.
Через час я была дома. Папа, услышав, как подъехала машина, вышел в холл встречать меня. Он стоял передо мной, и в глазах его был страх. Самый настоящий. Я растерянно смотрела на него, потом бросилась к нему на шею:
– Папа…
– Что он тебе сказал? – спросил отец. Слова дались ему с трудом, он словно выталкивал их из себя.
– Ничего, – покачала я головой, отступив на шаг. – Сказал, если ты ничего не объяснил, он тоже не будет этого делать.
Странное дело, отец вздохнул с облегчением.
– И как я все это должна понимать? – усмехнулась я.
– Ты знаешь мое мнение об этом человеке. И для тебя этого должно быть достаточно, чтобы прекратить встречи с ним.
– Допустим, Глеб когда-то вел себя не лучшим образом. Но это было так давно, папа. И я уверена, он очень сожалеет.
– Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, – покачал он головой.
– Так объясни мне…
– Я сам с ним поговорю, – решительно сказал отец, теперь ни страха, ни сомнений в нем не чувствовалось, он вновь стал тем самым человеком, которого я привыкла видеть с детства. – Если хоть капля совести у него еще осталась, он от тебя откажется.
– Я люблю его…
– Не повторяй при мне эту чушь. Я не желаю слушать ничего подобного. Пройдет время, и ты его забудешь, – добавил он, теперь голос его звучал мягко, как бывало в детстве, когда он терпеливо объяснял мне, почему следует поступить так, а не иначе. – В твоем возрасте раны быстро затягиваются.
– Ты кого сейчас уговариваешь, меня или себя?
– Аня, я твой отец и, поверь мне, никогда бы не стал… все. Будем считать, мы обо всем договорились. – Он повернулся и быстрым шагом направился в кабинет.
Я вовсе не считала, что разговор окончен, и собиралась последовать за ним, но в последний момент передумала. Сейчас все разговоры бесполезны. Надо дать ему время свыкнуться с мыслью, что наши отношения с Глебом – это серьезно. Я побрела в свою комнату, посмотрела на телефон и решила позвонить Соньке. Если я не могу поговорить с отцом, так хоть подруге на жизнь пожалуюсь. Я сняла трубку и услышала голос Глеба.
– Я люблю ее, – произнес он.
– Сомневаюсь, – презрительно ответил отец. – Но если действительно любишь, немедленно прекратишь все это. Ты не получишь мою дочь. Я просто убью тебя. Ты понял? Свой долг я тебе заплатил, так что не рассчитывай на мою доброту.
– Я не смогу, – после паузы сказал Глеб.
– Сможешь, – усмехнулся отец и повесил трубку, а я сказала:
– Только попробуй меня бросить.
– Подслушиваешь, – вздохнул Глеб.
– А что мне еще остается? Ведь вы не хотите ничего мне объяснять.
– Твой отец прав, Аня, я не должен был…
Я повесила трубку, не желая слушать всю эту чушь. Однако задумалась. О каком долге говорил отец? Что, черт возьми, произошло между ними? Что такого мог сделать Глеб, если отец не может простить его даже через многие годы?
Я позвонила Соньке, и через полчаса она приехала. Мы уединились в моей комнате, и я, перескакивая с одного на другое, довольно путано рассказала ей о сегодняшних событиях. Сонька выслушала и, немного подумав, заявила:
– Правильно говорит твой папа, Глеб тебе не пара. Мне его физиономия сразу не понравилась.
– Тоже мне, великий физиономист, – усмехнулась я, вопреки желанию вспомнив Мигеля. И тут же привычно погнала мысли о нем прочь.
– На что это ты намекаешь? – вздохнула Сонька. – Ладно, иногда я ошибаюсь. Я думаю, Глеб деньги у дяди Бори стырил. Или еще какую пакость сотворил. Продал секреты конкурентам.
– Какие секреты?
– Откуда мне знать? Но у твоего папы есть повод считать его мерзавцем, с этим даже Глеб согласился.
Вскоре я уже жалела, что так опрометчиво попросила Соньку приехать. Вместо поддержки сплошная критика и упреки. Чтобы прекратить все это, я сказала:
– Позвони Илье. Бывает твой друг детства хоть когда-нибудь свободен?
– Он, между прочим, и твой друг, – скривилась Сонька, но позвонила. Мобильный Ильи был отключен.
– Звони на домашний, – упрямилась я.
Против ожидания, Илья снял трубку.
– Привет, Соня. Рад тебя слышать. – Особой радости в голосе я не уловила. Только Сонька собралась спросить, не могли бы они встретиться, как он сказал: – Я сейчас очень занят. Давай я позвоню тебе завтра, и мы поговорим.
– У меня всего несколько вопросов.
– Завтра, Сонечка, завтра… – далее пошли гудки.
– Н-да, – промямлила Сонька.
– Вот что, поехали к нему, – сказала я. – Он дома, авось не выгонит.
– Одна я к нему не пойду. Дура я, что ли? Он не хочет со мной встречаться, это же ясно.
– Со мной ему встретиться придется.
Я заглянула в кабинет отца, он лежал на тахте и разглядывал потолок. Увидев меня, улыбнулся. Но улыбка не смогла скрыть тревоги.
– Папа, мы с Соней немножко прогуляемся. Вернусь через пару часов.
Он вроде бы собрался что-то спросить, но вместо этого кивнул.
– Идем, – сказала я Соньке.
По дороге я с удивлением узнала, что Илья все еще живет в отцовской квартире. Отец его умер лет пять назад, о матери ничего известно не было, по крайней мере, так считала моя подруга. Я-то думала, Илья успел обзавестись жильем получше, выходит, либо дела его не так уж хороши, либо он человек привычки, и двухкомнатная «хрущевка» его вполне устраивает.
Сворачивая во двор, я почувствовала нечто вроде сожаления, дом навевал воспоминания о тех временах, когда я была по-детски счастлива, то есть считала, что жизнь впереди долгая и ничего скверного в ней не предвидится.
В подъезде пахло кошками и еще какой-то дрянью, мы поднялись на четвертый этаж, любуясь многочисленными надписями на стенах. Все-таки Илья мог найти жилище поприличнее. Тут выяснилось, что он занимает две квартиры на лестничной клетке. Вместо соседней двери оштукатуренная стена. Дверь квартиры выглядела солидно – добротная, обшитая красным деревом. Я позвонила и стала ждать. Прошло не меньше пяти минут, я вновь надавила кнопку звонка и теперь ее не отпускала. Машину Ильи мы видели во дворе, выходит, он все-таки дома. Наконец дверь соизволили открыть.
Друг детства стоял на пороге, второпях запахивая халат, физиономия недовольная, ясно, что оторвали от важных дел. Сначала он увидел Соньку и нахмурился, но тут и меня разглядел и в первую минуту растерялся. Я решила этим воспользоваться. Сказала: «Надо поговорить» – и шагнула в квартиру. Сонька юркнула за мной, Илья закрыл дверь, я огляделась.
От той квартиры, которую я хорошо помнила, и следа не осталось. Прихожая перетекала в гостиную-столовую, соединенную с кухней. Дизайнер поработал на славу: невозможно было поверить, что перед тобой типовая «хрущевка».
Тут в гостиной появилась рыжая, в мужской рубашке на голое тело. Илья едва заметно поморщился, но сказал спокойно:
– Извини, милая, я скоро освобожусь.
Милая оценивающе оглядела нас с ног до головы и удалилась крайне недовольная.
– Куда пройти? – спросила я.
– Вот сюда. – Он несколько суетливо прошел вперед, указал нам на кресла. – Я переоденусь, – и скрылся в той же комнате, что и рыжая. Мне его халат не мешал, но возражать я не стала.