– Да, Паула звонила. Джеймс решительно утверждает, что никаких контактов с Лейфом у него не было. Похоже, и Йоста, и Паула скептически относятся к этим его заявлениям.

– Однако, не имея ничего более конкретного, чем просто догадки, мы не можем прижать его по этому вопросу.

– Увы, – согласился Хедстрём.

– Тогда будем надеяться, что Лейф раскроет нам свои тайны. Когда ты получишь ответ по поводу разрешения?

– Завтра в первой половине дня, – ответил Патрик. – Но прокурор думает, что проблем не возникнет. Все готово, чтобы во вторник его достать… – Он вздохнул и поднялся. – Думаю, сегодня от нас уже толку не будет. Утро вечера мудренее. Завтра еще раз пораскинем мозгами – авось сообразим, как наилучшим образом использовать эту информацию.

Сообрав со стола распечатки, он сложил их в пластиковую папку и засунул в портфель. Потом вдруг остановился.

– Когда вы снова встречаетесь?

– Сегодня вечером. Ее бывший забрал сына на двое суток, так что надо этим пользоваться…

– Само собой, но все же постарайся хоть немного поспать, – сказал Патрик и положил руку на плечи Мартину, направляясь с ним к выходу.

Они уже дошли до входной двери, когда их окликнула Анника. Они обернулись и увидели, что та держит в руке телефонную трубку.

– Звонят из больницы. Они пытались дозвониться тебе, но ты не отвечаешь.

Патрик взглянул на дисплей своего телефона. В самом деле – три пропущенных звонка с одного и того же номера.

– Чего они хотят? – спросил Хедстрём, но Анника лишь показала ему жестами, чтобы он подошел и взял турбку.

Патрик подошел к стойке и взял трубку. Выслушал, сказал несколько коротких фраз и положил трубку на рычаг. Потом обернулся к Аннике и Мартину, с нетерпением ждавшим, что он скажет.

– Амина умерла два часа назад, – проговорил он, чувствуя, что голос плохо повинуется ему. – Это означает, что теперь речь идет не просто о поджоге, а об убийстве.

Повернувшись, Патрик направился к кабинету Мелльберга. Нужно спросить Карима, как поступить с детьми. Их мама умерла. И кому-то придется рассказать им об этом.





* * *


Сверху доносились приглушенные звуки телепрограммы. Халил взглянул на Аднана, вытиравшего слезы. Они попросили, чтобы их поселили вместе, и проблем не возникло – муниципалитет и без того желал, чтобы иммигранты поселились как можно кучнее, тогда временного жилья хватило бы на всех.

И вот теперь они сидят здесь. В крошечной комнатушке в темном подвале виллы постройки пятидесятых. Здесь было душно, пахло плесенью и сыростью. Но старушка, хозяйка виллы, оказалась добрая. Она угостила их ужином и вела себя очень любезно, хотя они могли сказать не так уж много слов на одном и том же языке, а еда, которую хозяйка называла мясом в укропном соусе, имела странный вкус.

После ужина начались звонки. А они позвонили другим. Все искали утешения друг у друга. Нет больше красивой, веселой, задорной Амины…

Аднан снова вытер слезы.

– Давай съездим к Кариму. Может быть, Билл согласится нас отвезти?

Халил проследил за остановившимся взглядом Аднана, устремленным на грязное ковровое покрытие. Поковырял носком одно из пятен. Оно выглядело старым и засохшим. Похоже, здесь давно никто не жил.

– Так поздно нас никто не пустит, – сказал он. – Давай завтра.

Аднан сжал руки. Вздохнул.

– Хорошо. Давай завтра.

– Как думаешь – они рассказали детям?

– Это наверняка придется сделать Кариму.

– Если он в состоянии.

Аднан снова потер лицо.

– Почему всё так, а?

Халил не знал, кому он адресует это вопрос – ему или Богу. Или Швеции – богатой и свободной стране.

– Многие были добры к нам, – ответил он. – Есть и такие, как Билл. Билл и Гунилла. И Рольф. И Стюре. Не надо о них забывать.

Говоря это, он не смотрел на Аднана. Снова потер носком пятно на ковре.

– Они нас так ненавидят, – проговорил Аднан. – Не понимаю… Они приходят среди ночи и хотят нас сжечь, хотя мы им ничего не сделали. Да-да, я знаю, что ты мне обычно говоришь. «Они боятся». Но когда кидают в дом зажигательную смесь в надежде, что живущая там семья сгорит заживо – только потому, что они приехали из другой страны, – то это уже не страх. Это нечто другое…


– Ты жалеешь?

Аднан долго сидел молча. Халил знал, что тот думает о брате, которого застрелили у него на глазах, о дяде, которому взрывом оторвало ногу. По ночам он выкрикивал во сне их имена.

Ответ казался простым – но теперь все изменилось. Изменилось после смерти Амины.

Аднан сглотнул.

– Нет, я не жалею. Выбора у меня не было. Но я понял одну вещь.

– Какую? – спросил Халил.

– У меня никогда больше не будет дома.

Сверху вновь донеслась веселая музыка из телевизора.



Бухюслен, 1672 год

Словно во сне шла Элин, когда ее вели на суд. Она все еще не осознала, что удержалась на поверхности во время испытания водой. Зал суда был переполнен – Элин догадалась, что многих желающих не пустили.

Ленсман сказал, что ее призовут к ответу, но что это означает? Есть ли что-то, что может спасти ее? Или кто-то?

Элин усадили впереди. Взгляды зевак заставили ее ерзать на месте. Одни смотрели с любопытством, другие – со страхом, третьи – с ненавистью. Бритта тоже была здесь, но Элин не решалась взглянуть в ее сторону.

Судья ударил молотком по столу, и гомон в зале затих. Элин тревожно взглянула на мужчин, восседавших за столом. Среди них она знала только Ларса Хирне. Остальные были ей незнакомы и от этого выглядели особенно грозно.

– Сегодня мы собрались, чтобы выяснить, является ли Элин Йонсдоттер ведьмой. Все мы видели, как она плыла по воде со связанными руками и ногами, и у нас есть несколько свидетелей ее темных дел, но и у Элин Йонсдоттер есть право вызвать своих свидетелей, готовых говорить в ее пользу. Имеются ли таковые у Элин?

Элин оглядела скамьи. Увидела служанок из усадьбы, соседей из Фьельбаки, Бритту и Пребена, мужчин и женщин, которым она помогла от головной и зубной боли, любовной печали, подагры и прострела. С мольбой переводила она взгляд с одного на другого, но все отворачивались. Никто не встал. Никто не сказал ни слова.

Некому ее защитить.

Наконец Элин обратила свой взор на Бритту. Та сидела с улыбкой на губах, сложив руки на еще небольшом животе. Рядом с ней сидел Пребен. Он смотрел в пол, светлая челка упала ему на глаза. Ах, как она любила эту челку! Гладила ее в минуты нежности. Она любила его. Теперь же не знала, что к нему испытывает. Какая-то часть ее помнила свою любовь к нему. Какая-то часть ненавидела его. Какая-то испытывала отвращение к нему за его малодушие. Он плывет по течению, сгибается при малейшем препятствии. Ей следовало разглядеть это раньше. Но она была слишком ослеплена его добрыми глазами и его заботами о дочери. Позволила себе отдаться мечтам и сама заполнила пробелы, где чего-то недоставало. А теперь ей придется заплатить за это сполна.

– Поскольку никто не вышел, чтобы свидетельствовать в пользу Элин, вызовем тех, кто может рассказать о ее деяниях. Первой вызывается Эбба из Мёрхульта.

Элин фыркнула. Ничего удивительного. Она знала, что Эбба только и ждет своего часа, чтобы отомстить. Как жирный паук поджидает муху. Она даже не удостоила Эббу взглядом, когда та заняла место за свидетельской кафедрой.

Когда Эбба произнесла клятву, начались вопросы. Она буквально раздувалась от важности, рассказывала, размахивая руками.

– Первое, что мы заметили, – что она умела такое, чего человек уметь не должен. Она заставила деревенских баб бегать к ней по всякому делу – то больные ноги, то боли в животе, – а девушки приходили к ней за приворотным зельем, чтобы привлечь мужчину. Но я сразу поняла, что тут что-то нечисто – не в человеческой природе делать такие вещи. Это проделки дьявола, я сразу догадалась. Но разве кто послушал Эббу из Мёрхульта? Нет, все бегали к ней со своими хворями. И она лечила мазями, отварами и длинными заклинаниями – таким богобоязненная женщина заниматься не должна.

Она огляделась. Многие из сидевших на скамьях закивали. Даже те, кто с радостью принимал помощь Элин.

– А как с селедкой? – спросил Хирне, подаваясь вперед.

Эбба радостно закивала.

– Да, когда селедка пропадала, я точно знала, что это делала Элин.

– Делала? – спросил Хирне. – Каким образом?

– Однажды вечером я видела, как она воткнула что-то в песок возле воды. А все знают, что если сажать медных лошадей, то это отпугнет селедку.

– Но какие же у нее были мотивы? Она и ее покойный муж жили за счет рыбной ловли.

– Да это только показывает, какая она злая: готова была свою собственную семью уморить голодной смертью, лишь бы напакостить остальным. Накануне она поругалась с несколькими женами рыбаков на корабле Пера. И после этого селедка исчезла, как корова языком слизнула.

– А как все обстояло с береговым стражником? Что произошло в тот день, когда он уехал из их дома, сообщив Перу, что его лодку отбирают в пользу государства за то, что тот без разрешения привез из Норвегии бочку соли?

– Да-да, я слышала, как она проклинала его, когда он уезжал от них. Страшные проклятия, которые мог вложить ей в уста только сам сатана. Никто с Богом в душе не мог бы выговорить тех слов, что она бросила ему вслед. И потом по пути домой…

Она сделала паузу. Собравшиеся задержали дыхание.

– Береговой страж сам расскажет, что с ним случилось, – сказал Хирне. – Но давайте сперва дослушаем Эббу.

– По пути домой ветер сдул его с дороги вместе с лошадью, так что он очутился в придорожной канаве. Я сразу догадалась, что это Элин наколдовала.

– Спасибо, Эбба, мы, как и было сказано, выслушаем по этому вопросу самого Хенрика Майера.

Он откашлялся.