Высокий полицейский откашлялся.
– Вы ее увидите. Но сначала мы должны выполнить свою работу. Выяснить, кто это сделал.
– В смысле – сделал? Ведь это же несчастный случай…
Андерс высвободился из объятий Линды и поднялся во весь рост.
Высокий полицейский тихо ответил:
– Нет, это не несчастный случай. Вашу дочь убили.
Земля приблизилась так резко, что Линда даже не успела удивиться. В следующую секунду все погрузилось в темноту.
* * *
Осталось двадцать.
Джеймс Йенсен даже не запыхался, делая свои отжимания. Один и тот же ритуал каждое утро. Зимой и летом. В канун Рождества или праздника середины лета. Такие вещи не имеют значения. Единственное, что имеет значение, – дисциплина, последовательность, порядок.
Осталось десять.
Отец Хелены понимал значение распорядка. Джеймс по-прежнему мог испытывать тоску по Карлу-Густаву, хотя тоска – слабость, которую он не желал себе позволять. С тех пор как десять лет назад Карл-Густав умер от инфаркта, никто не мог его заменить.
Последний. Джеймс поднялся после ста быстрых отжиманий. Долгая служба в армии научила его, насколько важно всегда оставаться в форме.
Джеймс взглянул на часы. Одна минута девятого. Припоздал. Если он дома, то обычно завтракает ровно в восемь ноль-ноль.
– Завтрак готов! – крикнула Хелена, точно услышав его мысли.
Джеймс нахмурил лоб. Раз она позвала его, значит, заметила, что он припозднился.
Утерев пот полотенцем, Джеймс вошел с веранды в гостиную. Рядом располагалась кухня, и он сразу ощутил запах бекона. Завтракал Джеймс всегда одним и тем же блюдом. Омлетом с беконом.
– Где Сэм? – спросил он, усаживаясь и набрасываясь на омлет.
– Еще спит, – ответила Хелена, подавая ему идеально прожаренный, хрустящий бекон.
– На часах уже восемь, а он все еще спит?
Раздражение пронеслось по всему телу, словно стая мошкары. В последнее время Джеймс всегда испытывал это чувство, едва речь заходила о Сэме. Спать в восемь часов утра… Самому ему приходилось вставать в шесть и работать допоздна.
– Разбуди его, – потребовал он, отхлебывая большой глоток кофе, но тут же выплюнул все обратно в чашку. – Какого черта? Ты забыла молоко!
– Ах, извини, – проговорила Хелена и взяла чашку у него из рук.
Вылив кофе в мойку, она снова наполнила чашку, добавив немного жирного молока. Теперь вкус у кофе стал такой, как надо.
Хелена поспешила прочь из кухни. На лестнице послышались быстрые шаги, потом бормотание.
Снова нахлынуло раздражение. Такое же чувство Джеймс испытывал, когда шел на марше со своим подразделением, а кто-нибудь из солдат начинал медлить или отлынивать из страха. Такое поведение не вызывало у него понимания. Если уж решил пойти в армию, да еще в такой стране, как Швеция, где отправка в горячие точки в других странах происходит на сугубо добровольной основе, надо делать свое дело. А страх оставлять дома.
– Что за паника? – проворчал Сэм, небрежно входя в кухню – заспанный, с растрепанными черными волосами. – Почему я обязательно должен вставать в это время?
Джеймс сжал руки на столе.
– В этом доме мы не дрыхнем весь день, – ответил он.
– Но мне не удалось устроиться на летнюю работу – какого черта я должен теперь делать?
– Не смей ругаться!
Хелена и Сэм вздрогнули. От злости у старого вояки потемнело в глазах, но он заставил себя сделать несколько глубоких вдохов. Он должен сохранить контроль. Над собой. Над этой семьей.
– В девять часов ноль-ноль минут встречаемся за домом, будем учиться стрелять.
– Хорошо, – буркнул Сэм, глядя в стол.
Хелена по-прежнему пряталась у него за спиной.
* * *
Всю ночь они провели на ногах. Харальд так устал, что глаза закрывались сами собой, но ему и в голову не приходило уйти домой. Это равносильно тому, чтобы сдаться. Когда усталость начинала брать верх, он возвращался на хутор, чтобы согреться и выпить кофе. И каждый раз в кухне сидела Эва с неподвижным посеревшим лицом. Это придавало ему сил снова идти прочесывать лес.
Харальд невольно задавался вопросом, известно ли остальным, кто он такой. Какую роль он сыграл в событиях тридцатилетней давности. Что именно он обнаружил ту девочку. Все жители Фьельбаки, конечно же, знали об этом, но Харальд надеялся, что Эва и Петер не знают. Во всяком случае, он на это надеялся.
Когда распределяли области поиска, Харальд сознательно выбрал квадрат с небольшим озерцом, где в свое время обнаружил Стеллу. И сразу же направился туда. Водоем давно высох, осталась лишь заболоченная местность. Но старый ствол лежал на прежнем месте. Само собой, массивное дерево пострадало от ветра и непогоды – рассохлось, казалось более хрупким, чем тридцать лет назад. Но никакой девочки он там не обнаружил. И невольно вздохнул с облегчением.
В течение ночи группы постоянно переформировывались. Некоторые уходили домой, чтобы поспать несколько часов, снова возвращались и присоединялись к новым группам, к тому же ближе к утру прибыли новые добровольцы. Среди тех, кто не ушел домой отдыхать, была группа мужчин и юношей из центра для беженцев. Харальд перекинулся с ними несколькими словами на смеси их плохого шведского и его плохого английского. Но каким-то образом им удавалось понимать друг друга.
Маленькая группа, в которой он оказался теперь, состояла из него самого, мужчины, который представился как Карим, и Юханнеса Клингбю – строителя, которого Харальд приглашал делать ремонт в своей пекарне. Стиснув зубы, они медленно продвигались вперед по лесу, который все ярче освещался лучами солнца. Полицейские, руководившие поисками, несколько раз призывали их не торопиться, прочесывать лес тщательно и методично.
– За ночь мы обыскали огромный участок, – сказал Юханнес. – Не могла же она так далеко уйти… – Он развел руками.
– В прошлый раз мы искали целые сутки, – проговорил Харальд, будто снова увидев перед собой тело Стеллы.
– What?[6]
Карим покачал головой. Ему трудно было понимать Харальда, говорившего на бухюсленском диалекте.
– Harald found a dead girl in the wood, thirty years ago[7], – пояснил Юханнес Кариму по-английски.
– Dead girl? – переспросил Карим и остановился. – Here?[8]
– Yes, four years old, just like this girl[9]. – Юханнес поднял вверх четыре пальца.
Карим перевел взгляд на Харальда – тот медленно кивнул.
– Yes, – сказал он. – It was just over here. But it was water there then[10].
Он стыдился своего английского произношения, но Карим понял его и кивнул.
– There, – продолжал Харальд, указывая на ствол дерева. – It was… not a lake… a…[11]
– A small lake, like a pond[12], – подсказал Юханнес.
– Yes, yeas, a pond[13]. – Харальд кивнул. – It was a pond over by that tree and the girl was dead there[14].
Карим медленно подошел к лежащему дереву и, присев на корточки, осторожно положил руку на ствол. Когда он обернулся, лицо у него было таким бледным, что Харальд отшатнулся.
– Something is under the tree. I can see a hand. A small hand[15].
Харальд пошатнулся. Юханнес наклонился над кустом, его вытошнило. Харальд встретился взглядом с Каримом и увидел в его глазах отражение собственного отчаяния. Нужно звать полицейских.
* * *
Мария сидела с раскрытым сценарием на коленях, пытаясь вникнуть в реплики будущей сцены, но сегодня дело не шло. Предстояли съемки в павильоне – огромном заводском здании в Танумсхеде. Там умело создали различные интерьеры, постоянно фигурирующие в фильме, – словно маленькие миры, в которые легко войти в любую минуту. Бо́льшая часть сюжета разворачивалась на Даннхольмене, в те времена, когда Ингрид была замужем за директором театра Лассе Шмидтом, и в более поздние годы, когда она продолжала приезжать туда, хотя и развелась с Лассе.
Мария потянулась и покачала головой, пытаясь отогнать мысли, роившиеся в голове с того момента, как пошли разговоры о пропавшей девочке. Мысли о смеющейся Стелле, прыгавшей впереди них с Хеленой…
Мария вздохнула. Она приехала сюда, чтобы сняться в роли, о которой мечтала всю жизнь. Ради этого она старалась так много лет; это стало ее наградой – сейчас, когда предложения из Голливуда начали иссякать. Она это заслужила, ведь она прекрасная актриса. Ей не требовалось особых усилий, чтобы войти в роль, вообразить себя кем-то другим. В этом искусстве Мария начала практиковаться с детства. Ложь и актерская игра всего лишь на волосок отстоят друг от друга, и она рано научилась и тому и другому.
Если б только она могла отогнать мысли о Стелле…
– Как лежат волосы? – спросила Ивонна, подходя своей нервической походкой.
Внезапно она остановилась, да так резко, что чуть не подпрыгнула на месте. Оглядев Марию снизу доверху, достала расческу, вставленную в большой узел волос на затылке, и поправила несколько мелких прядей. Затем протянула Марии зеркало – и с напряжением ждала ее реакции, пока актриса разглядывала результат.
– Отлично, – проговорила та, и встревоженное выражение на лице Ивонны исчезло.
Мария обернулась к павильону, изображавшему гостиную, где Йорген о чем-то спорил с Сикстеном, отвечавшим за свет.
– Готово, наконец?
– Дай нам еще пятнадцать минут! – крикнул Йорген.
– Вы ее увидите. Но сначала мы должны выполнить свою работу. Выяснить, кто это сделал.
– В смысле – сделал? Ведь это же несчастный случай…
Андерс высвободился из объятий Линды и поднялся во весь рост.
Высокий полицейский тихо ответил:
– Нет, это не несчастный случай. Вашу дочь убили.
Земля приблизилась так резко, что Линда даже не успела удивиться. В следующую секунду все погрузилось в темноту.
* * *
Осталось двадцать.
Джеймс Йенсен даже не запыхался, делая свои отжимания. Один и тот же ритуал каждое утро. Зимой и летом. В канун Рождества или праздника середины лета. Такие вещи не имеют значения. Единственное, что имеет значение, – дисциплина, последовательность, порядок.
Осталось десять.
Отец Хелены понимал значение распорядка. Джеймс по-прежнему мог испытывать тоску по Карлу-Густаву, хотя тоска – слабость, которую он не желал себе позволять. С тех пор как десять лет назад Карл-Густав умер от инфаркта, никто не мог его заменить.
Последний. Джеймс поднялся после ста быстрых отжиманий. Долгая служба в армии научила его, насколько важно всегда оставаться в форме.
Джеймс взглянул на часы. Одна минута девятого. Припоздал. Если он дома, то обычно завтракает ровно в восемь ноль-ноль.
– Завтрак готов! – крикнула Хелена, точно услышав его мысли.
Джеймс нахмурил лоб. Раз она позвала его, значит, заметила, что он припозднился.
Утерев пот полотенцем, Джеймс вошел с веранды в гостиную. Рядом располагалась кухня, и он сразу ощутил запах бекона. Завтракал Джеймс всегда одним и тем же блюдом. Омлетом с беконом.
– Где Сэм? – спросил он, усаживаясь и набрасываясь на омлет.
– Еще спит, – ответила Хелена, подавая ему идеально прожаренный, хрустящий бекон.
– На часах уже восемь, а он все еще спит?
Раздражение пронеслось по всему телу, словно стая мошкары. В последнее время Джеймс всегда испытывал это чувство, едва речь заходила о Сэме. Спать в восемь часов утра… Самому ему приходилось вставать в шесть и работать допоздна.
– Разбуди его, – потребовал он, отхлебывая большой глоток кофе, но тут же выплюнул все обратно в чашку. – Какого черта? Ты забыла молоко!
– Ах, извини, – проговорила Хелена и взяла чашку у него из рук.
Вылив кофе в мойку, она снова наполнила чашку, добавив немного жирного молока. Теперь вкус у кофе стал такой, как надо.
Хелена поспешила прочь из кухни. На лестнице послышались быстрые шаги, потом бормотание.
Снова нахлынуло раздражение. Такое же чувство Джеймс испытывал, когда шел на марше со своим подразделением, а кто-нибудь из солдат начинал медлить или отлынивать из страха. Такое поведение не вызывало у него понимания. Если уж решил пойти в армию, да еще в такой стране, как Швеция, где отправка в горячие точки в других странах происходит на сугубо добровольной основе, надо делать свое дело. А страх оставлять дома.
– Что за паника? – проворчал Сэм, небрежно входя в кухню – заспанный, с растрепанными черными волосами. – Почему я обязательно должен вставать в это время?
Джеймс сжал руки на столе.
– В этом доме мы не дрыхнем весь день, – ответил он.
– Но мне не удалось устроиться на летнюю работу – какого черта я должен теперь делать?
– Не смей ругаться!
Хелена и Сэм вздрогнули. От злости у старого вояки потемнело в глазах, но он заставил себя сделать несколько глубоких вдохов. Он должен сохранить контроль. Над собой. Над этой семьей.
– В девять часов ноль-ноль минут встречаемся за домом, будем учиться стрелять.
– Хорошо, – буркнул Сэм, глядя в стол.
Хелена по-прежнему пряталась у него за спиной.
* * *
Всю ночь они провели на ногах. Харальд так устал, что глаза закрывались сами собой, но ему и в голову не приходило уйти домой. Это равносильно тому, чтобы сдаться. Когда усталость начинала брать верх, он возвращался на хутор, чтобы согреться и выпить кофе. И каждый раз в кухне сидела Эва с неподвижным посеревшим лицом. Это придавало ему сил снова идти прочесывать лес.
Харальд невольно задавался вопросом, известно ли остальным, кто он такой. Какую роль он сыграл в событиях тридцатилетней давности. Что именно он обнаружил ту девочку. Все жители Фьельбаки, конечно же, знали об этом, но Харальд надеялся, что Эва и Петер не знают. Во всяком случае, он на это надеялся.
Когда распределяли области поиска, Харальд сознательно выбрал квадрат с небольшим озерцом, где в свое время обнаружил Стеллу. И сразу же направился туда. Водоем давно высох, осталась лишь заболоченная местность. Но старый ствол лежал на прежнем месте. Само собой, массивное дерево пострадало от ветра и непогоды – рассохлось, казалось более хрупким, чем тридцать лет назад. Но никакой девочки он там не обнаружил. И невольно вздохнул с облегчением.
В течение ночи группы постоянно переформировывались. Некоторые уходили домой, чтобы поспать несколько часов, снова возвращались и присоединялись к новым группам, к тому же ближе к утру прибыли новые добровольцы. Среди тех, кто не ушел домой отдыхать, была группа мужчин и юношей из центра для беженцев. Харальд перекинулся с ними несколькими словами на смеси их плохого шведского и его плохого английского. Но каким-то образом им удавалось понимать друг друга.
Маленькая группа, в которой он оказался теперь, состояла из него самого, мужчины, который представился как Карим, и Юханнеса Клингбю – строителя, которого Харальд приглашал делать ремонт в своей пекарне. Стиснув зубы, они медленно продвигались вперед по лесу, который все ярче освещался лучами солнца. Полицейские, руководившие поисками, несколько раз призывали их не торопиться, прочесывать лес тщательно и методично.
– За ночь мы обыскали огромный участок, – сказал Юханнес. – Не могла же она так далеко уйти… – Он развел руками.
– В прошлый раз мы искали целые сутки, – проговорил Харальд, будто снова увидев перед собой тело Стеллы.
– What?[6]
Карим покачал головой. Ему трудно было понимать Харальда, говорившего на бухюсленском диалекте.
– Harald found a dead girl in the wood, thirty years ago[7], – пояснил Юханнес Кариму по-английски.
– Dead girl? – переспросил Карим и остановился. – Here?[8]
– Yes, four years old, just like this girl[9]. – Юханнес поднял вверх четыре пальца.
Карим перевел взгляд на Харальда – тот медленно кивнул.
– Yes, – сказал он. – It was just over here. But it was water there then[10].
Он стыдился своего английского произношения, но Карим понял его и кивнул.
– There, – продолжал Харальд, указывая на ствол дерева. – It was… not a lake… a…[11]
– A small lake, like a pond[12], – подсказал Юханнес.
– Yes, yeas, a pond[13]. – Харальд кивнул. – It was a pond over by that tree and the girl was dead there[14].
Карим медленно подошел к лежащему дереву и, присев на корточки, осторожно положил руку на ствол. Когда он обернулся, лицо у него было таким бледным, что Харальд отшатнулся.
– Something is under the tree. I can see a hand. A small hand[15].
Харальд пошатнулся. Юханнес наклонился над кустом, его вытошнило. Харальд встретился взглядом с Каримом и увидел в его глазах отражение собственного отчаяния. Нужно звать полицейских.
* * *
Мария сидела с раскрытым сценарием на коленях, пытаясь вникнуть в реплики будущей сцены, но сегодня дело не шло. Предстояли съемки в павильоне – огромном заводском здании в Танумсхеде. Там умело создали различные интерьеры, постоянно фигурирующие в фильме, – словно маленькие миры, в которые легко войти в любую минуту. Бо́льшая часть сюжета разворачивалась на Даннхольмене, в те времена, когда Ингрид была замужем за директором театра Лассе Шмидтом, и в более поздние годы, когда она продолжала приезжать туда, хотя и развелась с Лассе.
Мария потянулась и покачала головой, пытаясь отогнать мысли, роившиеся в голове с того момента, как пошли разговоры о пропавшей девочке. Мысли о смеющейся Стелле, прыгавшей впереди них с Хеленой…
Мария вздохнула. Она приехала сюда, чтобы сняться в роли, о которой мечтала всю жизнь. Ради этого она старалась так много лет; это стало ее наградой – сейчас, когда предложения из Голливуда начали иссякать. Она это заслужила, ведь она прекрасная актриса. Ей не требовалось особых усилий, чтобы войти в роль, вообразить себя кем-то другим. В этом искусстве Мария начала практиковаться с детства. Ложь и актерская игра всего лишь на волосок отстоят друг от друга, и она рано научилась и тому и другому.
Если б только она могла отогнать мысли о Стелле…
– Как лежат волосы? – спросила Ивонна, подходя своей нервической походкой.
Внезапно она остановилась, да так резко, что чуть не подпрыгнула на месте. Оглядев Марию снизу доверху, достала расческу, вставленную в большой узел волос на затылке, и поправила несколько мелких прядей. Затем протянула Марии зеркало – и с напряжением ждала ее реакции, пока актриса разглядывала результат.
– Отлично, – проговорила та, и встревоженное выражение на лице Ивонны исчезло.
Мария обернулась к павильону, изображавшему гостиную, где Йорген о чем-то спорил с Сикстеном, отвечавшим за свет.
– Готово, наконец?
– Дай нам еще пятнадцать минут! – крикнул Йорген.