— Маленькая глупая девочка, — сказала она и взяла меня за правую руку точно так же, как и Катарина тогда: обняла мою ладонь своими сверху и снизу. — Как ты думаешь, почему сейчас не горишь, как должна бы гореть?
— А я должна?
— Ты должна пылать изнутри, мучиться и сгорать, пока не сделаешь что-нибудь, чтобы потратить чужую силу. Что, не знала об этом?
Она смотрела мне прямо в глаза. Из тёмных, почти чёрных они вдруг посветлели, стали голубыми, и в мою ладонь, прямо внутрь меня будто потекла чистая прохладная вода. Это длилось мгновения, Софи быстро отпустила меня, и её глаза вновь стали тёмными.
Остатки головокружения, слабость, с которой я проснулась, ушли, будто их с меня смыло водой.
— Вы тоже ведьма? — спросила я, резко садясь на кровати. — Он знает?
— Виконт Дэбрэ знает разницу между природным даром и использованием его во зло. Если и существует на свете человек, который способен понять и защитить вас, так это он. Вместо того чтобы врать и играть в глупые детские игры, доверьтесь ему, расскажите всё, что он у вас спросит. Я не знаю другого человека, который был бы больше достоин доверия.
Я схватила её за руку.
— Но он знает о вас, вашем даре, и не топит в Лорнском источнике, не поит водой?
Она улыбнулась, словно мои вопросы порадовали её.
— Сегодня вы пили чай из лорнской воды. Пили обе. И ничего страшного с вами обеими не произошло. У меня для этого факта есть только одно объяснение.
Я ждала.
— Сестра Катарина никогда не использовала свой дар во зло. Ну а вы…
Ей нравилось со мной играть. Словно кошка с мышью или глупым котёнком.
— Пожалуйста, — сказала я. — Не мучайте меня. Если есть, что сказать, то говорите. Прошу.
— Вода из Лорнского источника сжигает грешные души. Ваши с Катариной чисты. И при этом, всем известно, леди Майри призналась в чудовищных преступлениях. А ещё я знаю её, её гордость, высокомерие и самомнение. Она бы в жизни не попросила прощения у прислуги. Как многие, поднявшиеся наверх из грязи, каждым словом и жестом она доказывала, что намного выше нас, простых смертных. Когда господин прислал письмо, что привезёт в свой дом леди Майри, я удивилась только одному — ведьма выжила. Я знала, кого увижу. И вдруг здесь появляетесь вы и первое, что говорите: простите меня.
Её глаза вновь стали светлыми, как вода. Я и хотела, и не могла отвести взгляда от её глаз. Она словно смотрела мне в душу.
— Вы не она. Не знаю, как такое возможно, но больше в этом не сомневаюсь.
Она улыбнулась, словно прочитала по глазам все мои бьющиеся в панике мысли, и отступила на шаг от кровати.
— Я передам господину, что вы чувствуете слабость и пока не встаёте, но готовы с ним поговорить.
Я смотрела ей в спину до боли в глазах.
— Подождите, — хрипло сказала я, когда она уже взялась за ручку двери.
Она повернулась ко мне.
Я схватилась за лоб, пытаясь сформулировать всё, что хотела спросить.
— Доверьтесь ему. Это лучшее, что вы можете сделать, леди Майри, — сказала Софи и вышла.
Глава 26. Ненавижу сомнения
Я так не волновалась, даже ожидая вердикта знаменитого травматолога профессора Брыньского. Все анализы, томографии, снимки забрала его медсестра, приказала ждать, когда позовут. И я сидела под дверью кабинета в неудобной больничной коляске, молилась, хотя не знала молитв, и руки у меня леденели. Он был моей последней надеждой. Тогда я получила ответ: «Нет, вам никогда не стать на ноги, не с текущими технологиями, а вот в будущем…», что на самом деле означало нет, никогда.
Ненавижу всё ставить на кон. Жизнь не игра, которую можно перезапустить и начать всё заново. И так уже чудо произошло, и я здесь, вновь на ногах и с лицом человека, а не чудовища. Потерять всё, доверившись случаю — нет, я так не могу. Это может быть мой последний шанс на нормальную жизнь, и что мне предлагают? Поставить всё на добросердечие и понимание человека, который вовсе не выглядит добросердечным.
Но сколько он для меня уже сделал: и жизнь спас не раз, и в дом взял, и всем обеспечил… Но он мог всё это делать не для меня. Дэбрэ — дознаватель. Он ведь сам говорил, что хочет раскрыть тайну, как я его обманула. А ещё он ненавидит Майри. Даже если допустит, что я — другой человек, то сможет ли преодолеть недоверие?
Чёрт, у меня уже голова идёт кругом от всех этих мыслей.
Софи сказала, что Дэбрэ — один из немногих, кто может меня защитить. А сам Дэбрэ сказал, что таких, как я, рассказывающих о других мирах, тут запирают в психушку. Наверное, как и везде. Расскажи я профессору Брыньскому, как смогла встать на ноги — допустим, мне представился такой случай — и что же? Сто процентов, меня бы тоже закрыли в психушке.
Так что же мне делать? Дэбрэ уже совсем скоро придёт. Что ему говорить? И что ему сказала Софи?
Если она ему рассказала о своих подозрениях насчёт меня, то и мучиться нечего — так и этак разверзнется ад. Но если промолчала, дала мне шанс самой всё открыть — то я могу ничего ему не говорить… А затем Софи всё же выскажется, и я, уже я, а не Майри, стану в его глазах лгуньей.
Да он уже так считает. Когда мы провожали Вилара, сказал, что я складно лгу. Он сомневался не в том, что я лгунья, а в том лишь, кому именно вру.
Сомнения, сомнения. Чёрт, ненавижу сомнения. Люблю, когда всё чётко, по полочкам. Чтобы понимать, где я и что я. Ведь только что решила притворяться, и всё получалось, и вот — я опять в той же точке, когда непонятно, как повести себя лучше. Вишу между небом и землей и кричу: «Что делать? Люди, ау, помогите. Что делать-то мне?!»
Ладно, всё. Пора брать себя в руки.
К молитвенникам я прикоснулась лишь для того, чтобы спрятать их понадёжнее. Положила под подушку. Согласна, это первое место, где сама бы стала искать, но придумать что-то другое я сейчас не могла. Поправила одеяло, натянула его повыше, замерла на минуту. Снова откинула одеяло и принялась горкой складывать подушки. Села и откинулась на них спиной. Снова поправила одеяло. Затем волосы. Затем растёрла заледеневшие ладони — а он всё не шёл!
Может, уже и не придёт?
О.
И правда, чего это я? Он услышал от Софи, что мне нехорошо, и я не готова принять его при всём корсетном параде — и не пойдёт сюда. Каждый раз, когда я была неодета, он заметно смущался и злился. Так зачем ему мучить себя? Ну конечно же, он не придёт. И чего это я…
Дверь негромко скрипнула, открываясь. Дэбрэ вошёл, церемонно поприветствовал меня, будто до этого мы не встречались.
— Я могу войти? — спросил, будто и так не вошёл.
Я кивнула — даже рот открыть не смогла, так меня штормило. Что делать? Рискнуть или не рисковать? И что в моей ситуации риск — довериться ему или не доверять?
Ненавижу, ненавижу, ненавижу сомнения!
Дэбрэ остановился недалеко от кровати, и я поймала себя на мысли, что не могу решиться не то что признаться ему, а даже посмотреть в его лицо. Мой взгляд зацепился за чёрный сюртук, ухватился за верхнюю пуговицу и словно приклеился к ней.
Он не сел на край кровати, как Катарина. И не сядет, наверное. Ой, конечно, не сядет, чего это я?
— Возьмите стул. Прошу вас, присаживайтесь, — сказала я таким сдавленным и нерешительным тоном, что стало стыдно перед ним и собой.
Но он не стал смеяться надо мной, а пошёл за стулом и поставил его недалеко от кровати. Когда он сел, я больше не могла смотреть только на его одежду, ведь наши глаза оказались на одном уровне. Но в глаза ему всё равно не смогла посмотреть. Умирала от волнения, как кисейная барышня. Хотя он ничего, вообще ничего ещё не сказал!
…Ему бы следовало побриться.
Какая умная и, главное, своевременная мысль.
Я могла бы отругать себя, а пошла в своём безумии дальше.
У него красивые скулы, плотные, чётко очерченные губы и синева на щеках, хотя утром он брился. Если снять с него этот чёрный сюртук, оставить только рубашку, белую, немного измятую за день, то получатся идеальные снимки для Men’s Health. И поза пусть остаётся такой же: на стуле, с широко, но не чересчур расставленными ногами — уверенно доминирующая. Я бы непременно купила журнал с ним таким на обложке. И ещё чтобы подпись под фото: «Самый сексуальный дознаватель и всё, что вы хотели о нём узнать, на стр. 48». На странице сорок восемь я бы прочитала статью, в которой виконт Дэбрэ предстал бы в лучшем виде, и я бы тотчас избавилась от всех сомнений. Побежала бы доверять ему свои тайны и кокетничала бы напропалую. Ну, с моими талантами и опытом — уж как смогла. Скорее всего — неловко, краснея и раз за разом садясь в лужу. А он бы меня оттуда красиво и благородно спасал…
Я выдохнула и смогла улыбнуться. Как хорошо. Паника отступила, испуганная абсурдом, который я позволила себе представлять. Метод, помогавший мне не раз прежде, действовал и в этом мире.
— Как вы себя чувствуете, леди Майри? — спросил Дэбрэ.
— Лучше, спасибо.
Он молча смотрел на меня, ничего не говорил, и я тоже молчала — ждала от него подсказки.
Так знает он или нет?
«Что делать? Что делать?» — вновь пронеслось в голове угрозой возвращения истерикосмерча, и я сделала первое, что пришло в голову: мысленно поцеловала Дэбрэ. В собственном воображении встала с кровати, решительно присела ему на колено, обняла ладонью чуть колющееся лицо и коснулась губами его губ. Подарила ему поцелуй — свой самый первый.
В голове стало совсем тихо. Ну наконец.
Глава 27. Серьёзный разговор
— Нам нужно серьёзно поговорить, — сказал Дэбрэ.
Его напряжённый сосредоточенный вид немного (много) пугал.
— Вы выбрали не лучшее начало для разговора, — ответила я, улыбнувшись через силу. — Беседы, начинающиеся с таких слов, обычно малоприятны.
— Я ценю ваше желание разрядить обстановку, но делать это не нужно. Я здесь не для пустой болтовни. Нам с вами надо всё обсудить и решить, что делать дальше.
Как чувствует себя человек, которого схватили за горло — так, как я, прямо сейчас.
— Софи мне всё рассказала.
От этих его слов воздух застрял в горле и голова стала такой пустой, что ей оставалось только оторваться от тела и взмыть вверх, как наполненный гелием шар.
А Дэбрэ продолжил говорить — чётко проговаривая каждое слово, без тени эмоций:
— А я должна?
— Ты должна пылать изнутри, мучиться и сгорать, пока не сделаешь что-нибудь, чтобы потратить чужую силу. Что, не знала об этом?
Она смотрела мне прямо в глаза. Из тёмных, почти чёрных они вдруг посветлели, стали голубыми, и в мою ладонь, прямо внутрь меня будто потекла чистая прохладная вода. Это длилось мгновения, Софи быстро отпустила меня, и её глаза вновь стали тёмными.
Остатки головокружения, слабость, с которой я проснулась, ушли, будто их с меня смыло водой.
— Вы тоже ведьма? — спросила я, резко садясь на кровати. — Он знает?
— Виконт Дэбрэ знает разницу между природным даром и использованием его во зло. Если и существует на свете человек, который способен понять и защитить вас, так это он. Вместо того чтобы врать и играть в глупые детские игры, доверьтесь ему, расскажите всё, что он у вас спросит. Я не знаю другого человека, который был бы больше достоин доверия.
Я схватила её за руку.
— Но он знает о вас, вашем даре, и не топит в Лорнском источнике, не поит водой?
Она улыбнулась, словно мои вопросы порадовали её.
— Сегодня вы пили чай из лорнской воды. Пили обе. И ничего страшного с вами обеими не произошло. У меня для этого факта есть только одно объяснение.
Я ждала.
— Сестра Катарина никогда не использовала свой дар во зло. Ну а вы…
Ей нравилось со мной играть. Словно кошка с мышью или глупым котёнком.
— Пожалуйста, — сказала я. — Не мучайте меня. Если есть, что сказать, то говорите. Прошу.
— Вода из Лорнского источника сжигает грешные души. Ваши с Катариной чисты. И при этом, всем известно, леди Майри призналась в чудовищных преступлениях. А ещё я знаю её, её гордость, высокомерие и самомнение. Она бы в жизни не попросила прощения у прислуги. Как многие, поднявшиеся наверх из грязи, каждым словом и жестом она доказывала, что намного выше нас, простых смертных. Когда господин прислал письмо, что привезёт в свой дом леди Майри, я удивилась только одному — ведьма выжила. Я знала, кого увижу. И вдруг здесь появляетесь вы и первое, что говорите: простите меня.
Её глаза вновь стали светлыми, как вода. Я и хотела, и не могла отвести взгляда от её глаз. Она словно смотрела мне в душу.
— Вы не она. Не знаю, как такое возможно, но больше в этом не сомневаюсь.
Она улыбнулась, словно прочитала по глазам все мои бьющиеся в панике мысли, и отступила на шаг от кровати.
— Я передам господину, что вы чувствуете слабость и пока не встаёте, но готовы с ним поговорить.
Я смотрела ей в спину до боли в глазах.
— Подождите, — хрипло сказала я, когда она уже взялась за ручку двери.
Она повернулась ко мне.
Я схватилась за лоб, пытаясь сформулировать всё, что хотела спросить.
— Доверьтесь ему. Это лучшее, что вы можете сделать, леди Майри, — сказала Софи и вышла.
Глава 26. Ненавижу сомнения
Я так не волновалась, даже ожидая вердикта знаменитого травматолога профессора Брыньского. Все анализы, томографии, снимки забрала его медсестра, приказала ждать, когда позовут. И я сидела под дверью кабинета в неудобной больничной коляске, молилась, хотя не знала молитв, и руки у меня леденели. Он был моей последней надеждой. Тогда я получила ответ: «Нет, вам никогда не стать на ноги, не с текущими технологиями, а вот в будущем…», что на самом деле означало нет, никогда.
Ненавижу всё ставить на кон. Жизнь не игра, которую можно перезапустить и начать всё заново. И так уже чудо произошло, и я здесь, вновь на ногах и с лицом человека, а не чудовища. Потерять всё, доверившись случаю — нет, я так не могу. Это может быть мой последний шанс на нормальную жизнь, и что мне предлагают? Поставить всё на добросердечие и понимание человека, который вовсе не выглядит добросердечным.
Но сколько он для меня уже сделал: и жизнь спас не раз, и в дом взял, и всем обеспечил… Но он мог всё это делать не для меня. Дэбрэ — дознаватель. Он ведь сам говорил, что хочет раскрыть тайну, как я его обманула. А ещё он ненавидит Майри. Даже если допустит, что я — другой человек, то сможет ли преодолеть недоверие?
Чёрт, у меня уже голова идёт кругом от всех этих мыслей.
Софи сказала, что Дэбрэ — один из немногих, кто может меня защитить. А сам Дэбрэ сказал, что таких, как я, рассказывающих о других мирах, тут запирают в психушку. Наверное, как и везде. Расскажи я профессору Брыньскому, как смогла встать на ноги — допустим, мне представился такой случай — и что же? Сто процентов, меня бы тоже закрыли в психушке.
Так что же мне делать? Дэбрэ уже совсем скоро придёт. Что ему говорить? И что ему сказала Софи?
Если она ему рассказала о своих подозрениях насчёт меня, то и мучиться нечего — так и этак разверзнется ад. Но если промолчала, дала мне шанс самой всё открыть — то я могу ничего ему не говорить… А затем Софи всё же выскажется, и я, уже я, а не Майри, стану в его глазах лгуньей.
Да он уже так считает. Когда мы провожали Вилара, сказал, что я складно лгу. Он сомневался не в том, что я лгунья, а в том лишь, кому именно вру.
Сомнения, сомнения. Чёрт, ненавижу сомнения. Люблю, когда всё чётко, по полочкам. Чтобы понимать, где я и что я. Ведь только что решила притворяться, и всё получалось, и вот — я опять в той же точке, когда непонятно, как повести себя лучше. Вишу между небом и землей и кричу: «Что делать? Люди, ау, помогите. Что делать-то мне?!»
Ладно, всё. Пора брать себя в руки.
К молитвенникам я прикоснулась лишь для того, чтобы спрятать их понадёжнее. Положила под подушку. Согласна, это первое место, где сама бы стала искать, но придумать что-то другое я сейчас не могла. Поправила одеяло, натянула его повыше, замерла на минуту. Снова откинула одеяло и принялась горкой складывать подушки. Села и откинулась на них спиной. Снова поправила одеяло. Затем волосы. Затем растёрла заледеневшие ладони — а он всё не шёл!
Может, уже и не придёт?
О.
И правда, чего это я? Он услышал от Софи, что мне нехорошо, и я не готова принять его при всём корсетном параде — и не пойдёт сюда. Каждый раз, когда я была неодета, он заметно смущался и злился. Так зачем ему мучить себя? Ну конечно же, он не придёт. И чего это я…
Дверь негромко скрипнула, открываясь. Дэбрэ вошёл, церемонно поприветствовал меня, будто до этого мы не встречались.
— Я могу войти? — спросил, будто и так не вошёл.
Я кивнула — даже рот открыть не смогла, так меня штормило. Что делать? Рискнуть или не рисковать? И что в моей ситуации риск — довериться ему или не доверять?
Ненавижу, ненавижу, ненавижу сомнения!
Дэбрэ остановился недалеко от кровати, и я поймала себя на мысли, что не могу решиться не то что признаться ему, а даже посмотреть в его лицо. Мой взгляд зацепился за чёрный сюртук, ухватился за верхнюю пуговицу и словно приклеился к ней.
Он не сел на край кровати, как Катарина. И не сядет, наверное. Ой, конечно, не сядет, чего это я?
— Возьмите стул. Прошу вас, присаживайтесь, — сказала я таким сдавленным и нерешительным тоном, что стало стыдно перед ним и собой.
Но он не стал смеяться надо мной, а пошёл за стулом и поставил его недалеко от кровати. Когда он сел, я больше не могла смотреть только на его одежду, ведь наши глаза оказались на одном уровне. Но в глаза ему всё равно не смогла посмотреть. Умирала от волнения, как кисейная барышня. Хотя он ничего, вообще ничего ещё не сказал!
…Ему бы следовало побриться.
Какая умная и, главное, своевременная мысль.
Я могла бы отругать себя, а пошла в своём безумии дальше.
У него красивые скулы, плотные, чётко очерченные губы и синева на щеках, хотя утром он брился. Если снять с него этот чёрный сюртук, оставить только рубашку, белую, немного измятую за день, то получатся идеальные снимки для Men’s Health. И поза пусть остаётся такой же: на стуле, с широко, но не чересчур расставленными ногами — уверенно доминирующая. Я бы непременно купила журнал с ним таким на обложке. И ещё чтобы подпись под фото: «Самый сексуальный дознаватель и всё, что вы хотели о нём узнать, на стр. 48». На странице сорок восемь я бы прочитала статью, в которой виконт Дэбрэ предстал бы в лучшем виде, и я бы тотчас избавилась от всех сомнений. Побежала бы доверять ему свои тайны и кокетничала бы напропалую. Ну, с моими талантами и опытом — уж как смогла. Скорее всего — неловко, краснея и раз за разом садясь в лужу. А он бы меня оттуда красиво и благородно спасал…
Я выдохнула и смогла улыбнуться. Как хорошо. Паника отступила, испуганная абсурдом, который я позволила себе представлять. Метод, помогавший мне не раз прежде, действовал и в этом мире.
— Как вы себя чувствуете, леди Майри? — спросил Дэбрэ.
— Лучше, спасибо.
Он молча смотрел на меня, ничего не говорил, и я тоже молчала — ждала от него подсказки.
Так знает он или нет?
«Что делать? Что делать?» — вновь пронеслось в голове угрозой возвращения истерикосмерча, и я сделала первое, что пришло в голову: мысленно поцеловала Дэбрэ. В собственном воображении встала с кровати, решительно присела ему на колено, обняла ладонью чуть колющееся лицо и коснулась губами его губ. Подарила ему поцелуй — свой самый первый.
В голове стало совсем тихо. Ну наконец.
Глава 27. Серьёзный разговор
— Нам нужно серьёзно поговорить, — сказал Дэбрэ.
Его напряжённый сосредоточенный вид немного (много) пугал.
— Вы выбрали не лучшее начало для разговора, — ответила я, улыбнувшись через силу. — Беседы, начинающиеся с таких слов, обычно малоприятны.
— Я ценю ваше желание разрядить обстановку, но делать это не нужно. Я здесь не для пустой болтовни. Нам с вами надо всё обсудить и решить, что делать дальше.
Как чувствует себя человек, которого схватили за горло — так, как я, прямо сейчас.
— Софи мне всё рассказала.
От этих его слов воздух застрял в горле и голова стала такой пустой, что ей оставалось только оторваться от тела и взмыть вверх, как наполненный гелием шар.
А Дэбрэ продолжил говорить — чётко проговаривая каждое слово, без тени эмоций: