Виктория рывком протянула его мне.

– Прочтите! – приказала она.

Я осторожно взяла в руку браслетик. На внутренней стороне увидела бумажную вставку. На ней было что-то написано.

– «Виктория Соломко», – прочла я. – Тут еще адрес и телефон. Это ваши?

– Мои. Отдайте.

Я вернула ей браслет. Она тут же попыталась прицепить его на связку ключей. Браслет застрял в кольце, на котором болтались ключи. Виктория раздраженно швырнула всю эту конструкцию в сумку.

– Это как клеймо, – с вызовом заявила она. – На собачьих ошейниках тоже пишут контакты хозяина и кличку животного, чтобы, если собака потерялась, можно было найти ее дом. Вот и у меня такое клеймо есть. Это мама придумала. Если со мной что-то случится, то меня опознают по браслету и, возможно, я уже не буду считаться безымянной. А я маму люблю. Согласилась таскать с собой браслет. Он ведь действительно может понадобиться. А вдруг?

– Вы сами-то хотите совершить суицид? – прямо спросила я.

– Не знаю, – прошептала она, но тут же вскинулась: – Нет. Нет. Не хочу.

– Мне тоже так кажется. Поэтому Нина Тимофеевна, которой вы доверяете, справится в этом случае лучше меня. Поймите, Вика, я работаю с несколько иным материалом – с людьми. И их поступками, и причинами совершения этих поступков, и с последствиями. Все, что можно потрогать, я потрогаю, попытаюсь исправить, починить, разобраться. Но мне не приходилось иметь дела с чем-то эфемерным.

– Вы не поверили, – обронила Виктория и поднялась из кресла. – А если бы поверили, то взялись бы?

– За что именно я взялась бы? – как можно мягче спросила я.

– За что-то непонятное.

Она быстрым шагом направилась с коридор. Снова присела на корточки и занялась шнурками.

Я стояла в дверном проеме и чувствовала себя отвратительно.

Виктория затянула последний узелок и распрямилась.

– Мне жаль, – призналась я. – Мне очень, очень жаль. Но вы действительно пришли не по адресу.

– Я так и поняла, – холодно улыбнулась девушка. – Ваша консультация стоит каких-то денег?

– Ой, что вы, – замахала я руками. – Нет.

– Тогда до свидания, Татьяна.

Закрыв за ней дверь, я вспомнила об открытом окне. Вернулась в комнату и распахнула окно еще шире.

Если бы девушка хотела покончить с собой, она бы непременно воспользовалась моментом, когда меня не было в комнате, и шагнула бы с карниза в пропасть. Но она не воспользовалась такой возможностью, несмотря на «голосовые сообщения», которые она получает как по расписанию. Значит, реально не заточена на самоубийство. Здесь другое, но она либо не хочет об этом говорить, либо не считает это важным. Что ж, я попыталась.

Кирьянов не снимал трубку. После двух попыток связаться с ним я отложила телефон и достала из холодильника суп, которым меня накануне угостила подруга Ленка.

Вчера я провела весь день у нее дома, потому что детей она сплавила на чей-то день рождения, а те и рады были смотаться подальше от матери. Ушли с ночевкой. Загрустив, Ленка вызвонила меня, и мы до ночи трепались о всяком разном, параллельно культурно употребляя коньяк, который Ленке вручила благодарная мамаша очередного абитуриента. Весь год Ленка вбивала бедолаге в голову многочисленные тонкости французского языка, после чего он просто был обязан поступить в вуз без проблем. Однако этого не произошло, и Ленка узнала об этом от растрепанной мамаши молодого человека.

– Прикинь, – рассказала Ленка, – она пришла ко мне и хрясь бутылку на стол. Все, говорит, пропало. Я: как это, что это? А она сообщила, что сын тайно готовился на актерский факультет в Щепкинское театральное. Это же в Москве, Тань. И умотал туда сразу после экзаменов, оставив матери записку.

– Нынешние дети сами пробивают себе дорогу, – заметила я.

– Если бы.

– А коньяк она зачем притащила?

– Благодарила за труды. Понимающая тетка попалась.

В конце девичника, когда мы с Ленкой собирались на улицу в ожидании такси, она вручила мне контейнер с чем-то вкуснющим.

– Картофельный супчик. С утра благодарить будешь.

– Да ну, мы выпили-то чуть-чуть, – возразила я.

– В охоточку зайдет, – подсуетилась подруга.

За эту «охоточку» я была готова ее прибить. Иногда уменьшительно-ласкательные суффиксы совсем не к месту. Но Ленку я знала, она была любителем по-доброму меня побесить.

С утра следов похмелья не было. То ли коньяк качественный попался, то ли реально мы всего лишь пригубили.

Про суп я вспомнила только сейчас. Но после разговора с Викторией есть не хотелось. Почему-то было стыдно.

Решив все-таки связаться с Кирьяновым, я снова набрала его номер.


Снова тишина. Ленка тоже была не на связи. Жаль, потому что мне очень хотелось обсудить случившееся хоть с кем-то.

Я прилегла на диван и закрыла глаза, но через две минуты встала, вспомнив, что можно было бы, прежде чем заняться ничегонеделанием, забросить шмотки в стиральную машинку.

Сказано, но не сделано, потому что вдруг обнаружилось, что все я постирала вчера вечером, но забыла извлечь из стиралки. Ну, конечно. Вчера, перед тем как уехать к Ленке, я как раз забила стиральную машинку своим барахлом. Покидая родной дом, решила, что вот вернусь из гостей и сразу же стану развешивать вещи. Но оно как-то отошло на задний план, а потом вообще забылось. Ленка, коньяк, болтовня обо всем сразу, позднее прибытие домой. О том, что чистое белье нуждается в моем внимании, я даже не вспомнила. Отправила Ленкин картофельный суп в холодильник, по-быстрому умылась, после чего нырнула в постель и забылась сном. Утром память ко мне не вернулась, и я только сейчас вспомнила о том, что нужно было сделать еще вчера.

Футболки, джинсы, нижнее белье и кухонные полотенца заняли свое законное место на сушке.

Подвинув ее поближе к окну, я задумчиво осмотрелась. Может быть, я еще о чем-то забыла?

Взгляд упал в сторону кресла. В том самом месте, где подлокотник прилегает к сиденью, я заметила яркое красивое пятнышко.

Спустя мгновение я держала в руке фиолетовый браслет, который совсем недавно мне продемонстрировала Виктория. Вероятно, он оторвался от связки ключей тогда, когда она отправила ключи в сумку. Оторвался и остался в кресле.

И как же теперь она без него? Штука-то важная и нужная. Виктория сравнила его с собачьим ошейником, и как бы издевательски это ни прозвучало, но определение было очень точным.

Сонливость пропала. Нужно было вернуть вещь девушке, и сделать это стоило бы не откладывая.

На браслете был указан номер телефона. Вероятно, он принадлежал матери Виктории.

Я взяла в руку телефон, еще раз всмотрелась в цифры и уже была готова стучать пальцем по экрану, но кто-то вмешался в мои планы.

Разумеется, это был Кирьянов.

– Освободился? – сразу же спросила я.

– Если бы.

В трубке было шумно. Подполковник явно был за рулем.

– И я тоже нет. У меня тут люди свои вещи иногда забывают. Должна вернуть. Разберусь с этим, а потом можем встретиться.

– Не, Тань, откладывается, – хмуро сообщил Киря. – Теперь я не могу. Решил тебе отзвониться по-быстрому, потому что увидел несколько пропущенных.

Его тон не сулил ничего хорошего.

– Что-то случилось, Вов? Семья в порядке?

– В порядке. Но дел до фига.

– По работе?

– По работе.

– Я могу чем-то помочь?

Чтобы он принял мою помощь, требовалось время. Кирьянов не всегда был рад тому, что я лезла в его дела. Впрочем, думал он недолго.

– Несчастный случай. Едем сейчас с ребятами. Женщина из окна выпала. Мне участковый прислал фото, от нее ничего не осталось. И летела-то недолго – с пятого этажа, а упала так неудачно, что от головы ничего не осталось. Так что, прости за то, что дернул.

– Ладно, ладно, – ответила я. – Спасибо за то, что предупредил. Но ты, если что, обращайся.

– Ага.

После этого я все-таки позвонила по номеру с браслета. На звонок никто не ответил. После пятой попытки я бросила это дело.

«И к чему давать номер человека, если он не отвечает? – подумала я. – А должен был отозваться с первого раза, ведь ребенок нездоров».

Придется тащиться к Виктории самой. Уж там мне точно дверь откроют.

Собралась я быстро, а добралась еще быстрее. Не знаю, почему Вика ехала ко мне около часа. Навигатор сообщил, что по адресу, указанному на браслете, я прибуду на место минут через пятнадцать. Он же заботливо предупредил меня об автомобильной пробке. Странное дело, но она располагалась прямо во дворе, среди домов.

Решив, что моя навигация тоже страдает от жары, я решила не подъезжать к нужному мне дому. Припарковалась неподалеку, в тенечке, и отправилась к Виктории пешком.

То, что навигатор принял за автомобильную пробку, на самом деле было скоплением автомобилей с опознавательными знаками, которые знакомы каждому. Несколько полицейских машин и «Скорая», между которыми затесалось такси, вот такой набор меня встретил.

Зародившееся тягостное предчувствие усиливалось с каждым шагом.

По мере приближения к ералашу до слуха стали долетать громкие возгласы, но кому они принадлежали – населению или представителям служб – понять было невозможно.

В какой-то момент раздался громкий женский крик. На него наложился другой женский голос. Вторая дама вещала властным тоном, видимо, уговаривая ту, которая закричала. Но первая женщина ее не слышала, и крик повторился снова. Он был воющим, безысходным. Так кричат не от испуга.

Здесь произошло что-то страшное. И страшнее всего, что я пока что увидела, было то, что все происходило около дома, в который мне предстояло попасть.

Я не видела, что там творилось. Кроме машин во дворе стояли люди, которых было очень много. В основном это были те, кто затрудняет работу, потому что часто из-за массы зевак невозможно развернуться на машине и срочно отправиться, например, в больницу. Народ расходится неторопливо, как бы показывая, что тут он у себя дома, а все остальное его мало касается. И скорость передвижения он увеличивать не будет, потому что не приучен врассыпную-то. Но, слава богу, подобные пребывают в меньшинстве. Большая часть готова помочь связью, советами, влажными салфетками или свидетельскими показаниями. А некоторые натурально пытаются расчистить проезжую часть для проезда той же полиции.