Наконец, этот творящийся хаос принял какое-то осмысленное движение, и в южном направлении убыло около пяти сотен конницы, а затем, погрузившись на пару десятков саней, укатила туда же и сотня пехоты. Полторы сотни пехотинцев, кому, как видно, этих саней не хватило, после долгих препирательств построились наконец-то в колонну и тоже зашагали вслед за укатившими. Крики в селе утихли, и всё здесь снова стало, как и прежде.

– Ну, вот пора и нам в путь, тройка Егора остаётся на наблюдении. Выходим, братцы! – Алексей махнул рукой, и цепочка егерей побежала по дороге на север.



Засаду сделали по всем правилам высокого разбойничьего искусства. В версте от северной заставы на прямом участке с буреломной мешаниной на обочинах подрубили два толстых буковых дерева. Место это взяли в полукольцо и приготовились к встрече гостей.

Ближе к вечеру вдали захлопали чуть слышно ружейные выстрелы, и через три минуты показалась тройка верховых. Лёшка покачал рукой своим дровосекам: – Не подрубать, слишком маленькая цель для нас, и так даже без этого сшибём верховых!

Хлопнул нестройный залп и все трое гонцов слетели, прострелянные, на землю. Лошадей поймали, трупы оттащили в лес и стали ждать дальнейшего развития событий.

Минут через двадцать из-за дальнего поворота показался десяток всадников, за ними же бежало и полтора десятка пехотинцев, которые время от времени делали остановки и отстреливались от преследователей.

– Внимание! – поднял руку Алексей. – Давай! – и перед приблизившимися всадниками рухнули оба дерева, напрочь перегораживая им проход.

– Огонь! – и Лёшка, прицелившись, сам выстрелил в самого дальнего кавалериста. Огонь трёх десятков штуцеров и фузей сбил всех всадников и хорошо проредил пехотинцев. Времени на перезарядку уже не было, и Егоров, выскочив из-за завала, вставил штык в крепления штуцера.

– Вперёд, братцы! – егерская команда с грозным рёвом кинулась к опешившей от неожиданности горстке турок. Те не стали искушать судьбу и побросав на землю свои ружья и сабли, подняли вверх руки с мольбой о пощаде.



– Молодцы, Егоров! – похвалил командира особой команды Пишчевич. – Никого из ловушки, надеюсь, не выпустили?

– Никак нет, господин полковник, всех побили или в плен взяли, кто отходил по дороге, – доложился Алексей. – Сейчас ребятки ещё лес проверяют, чтобы никто там не затаился из заслонных. Какие будут дальнейшие распоряжения?

Командир ахтырцев поглядел на подходящие эскадроны своей конницы, на густеющее предвечернее небо. И пояснил свой дальнейший план.

– Через часик начнёт темнеть, через два – здесь будет уже сплошная темень. Ветер стих, подморозило и начинает снова сыпать лёгкий снежок, а это значит, что есть возможность подобраться к селению, занятому турками, незаметно. Вы там уже всё исползали вдоль и поперёк. Предлагаю сделать вот что, – и командир сводного русского отряда подозвал к себе командиров всех подразделений.



Цепочка егерей в белых халатах ползла от леса по припорошённому свежим снежком полю. Нужно было подобраться как можно ближе к главному укреплению, перекрывающему подход с севера. Не дать приготовить орудия к бою и постараться его занять или же связать боем. К этому времени от леса подоспеет первая рота егерей батальона Давыдовского и с ним можно будет отбросить турок в село. Две остальные роты егерского батальона, с приданными им тройками Егорова и Трифона, выходили в это время на свои позиции, окружая село. В их задачу входило разобраться в цепи и при начале боя у северной баррикады сделать бросок к околицам. Ну а дальше уже было дело кавалерии. Ахтырскому гусарскому и Третьему Донскому полку нужно было вырубить сопротивляющегося и дезорганизованного противника или же взять его в плен. В общем, нужно было уничтожить весь этот гарнизон турок и по возможности не выпустить никого с вестью о нападении и прорыве здесь русских.

До укрепления уже оставалось шагов тридцать, слышался уже кашель часовых и их негромкая перебранка:

– Neden bu kadar çok insanı burada tutuyorsunuz? Sadece üçü ezmek için kaldı, geri kalanı evlerde güneşlenmeye gitti! (– Зачем столько людей тут держать? Вон, топчу только троих оставили, все остальные греться в дома ушли! (тур.)) – слышался молодой и недовольный голос.

– Ты солдат султана, Азим, а солдату султана положено беспрекословно подчиняться приказам своих командиров, – отвечал ему, как видно, уже умудрённый опытом служивый.

– Так почему тогда кому-то из солдат нужно мёрзнуть на холоде, а кому-то можно отсыпаться в тепле и с крышей над головой? – всё не унимался молодой.

Старый солдат не успел ему ответить. Со стороны села послышался цокот копыт, и кто-то из приблизившихся всадников закричал караульным пехотинцам:

– Открывайте проезд быстрее, бездельники, комутан алая (командир полка) приказал срочно к заставе скакать!

– Сейчас, сейчас, уважаемый, – засуетились у укреплений. Послышался скрежет и скрип – и в свете горящих факелов Лёшка увидел, как, открывая главный проход, караульные откатывают в сторону телегу и раздвигают рогатки и щиты. До времени нападения оставалось ещё минут десять-пятнадцать, вряд ли егерский батальон уже успел приготовиться к атаке, но деваться было некуда, общий план нападения начинал трещать здесь по швам. Если сейчас срочно не взять укрепление, то турецкие гонцы всё равно обнаружат изготовившихся к штурму русских, и тогда выбить предупреждённых турок будет гораздо труднее.

Лёшка привстал на корточки и поднял вверх руку.

Вот уже проход был полностью открыт, и в него втянулась пятёрка верховых. Цель была хорошо подсвечена факелами и горящими у турецких укреплений кострами. Лёшка совместил целик с мушкой на дальнем всаднике и затем плавно выжал спусковой крючок.

Бабах! – его штуцер грохнул первым, а затем раздался ружейный залп егерей.

– Никитич, гренаду! – в руку Лёшки легло круглое ядрышко с пупырышками из наклеенной сверху мелкой картечи.

– Зажигай! – фитиль вспыхнул яркими искрами. И, размахнувшись, Лёшка с силой метнул доработанную им гренаду за баррикады.

– За мной! – три десятка егерей с уже нацепленными штыками ринулись к открытому проходу.

У турок царила паника. Ведь ничего не предвещало ночного нападения! Громко кричали пехотинцы. Какой-то командир из караульных призывал своих рядовых к порядку. Скакали, сбивая людей, лошади, оставшиеся без седоков. Несколько раненых оглашали воздух своими истошными криками. Бабах! – дополняя всю эту какофонию среди всполошившихся за укреплениями людей, грохнул взрыв гренады, и десятки осколков от ядра, дробины и картечины начинки разлетелись, калеча и убивая всех вокруг.

Лёшка среди волны своих егерей влетел в открытый проход и разрядил один за другим свои пистолеты.

– Вперёд! Бей их, братцы!

Организованного сопротивления не было, в сторону недалёкого села неслась пара десятков турок, спешивших поскорее там укрыться, а с тыла подбегала уже первая рота Давыдовского. Теперь нужно было только продержаться здесь ещё минут пять, пока из леса не подскочит затаившаяся там кавалерия.

– Прапорщик, почему раньше времени начали? – заполошно дыша, прохрипел, сблизившись с ним, егерский капитан.

– Гонцы выезжали, – коротко бросил ему Лёшка, показывая на бьющуюся неподалеку в агонии лошадь.

– Да пристрелите вы уже её! Фёдор, да добей ты, что ли, чтоб скотина не мучилась!


– Не могу, вашбродь, жалко кобылу, – мотнул тот головой. – Вон пущай хоть Стёпка это сделает.

– Всем перезарядиться и занять позиции в цепи! Ждём турок! – отдал команду Егоров и сам начал долгую перезарядку своего штуцера. Цепочка егерей особой команды сейчас дружно и молча работала шомполами, загоняя пули в свои фузеи и штуцера. Слышалось только их позвякивание от удара о ствол да ещё глухое постукивание молоточков, загоняющих свинцовую смерть в винтовые нарезы.

Рота егерей в это время начала расширять проход для своей конницы, растаскивая в стороны весь хлам и разворачивая захваченные пушки в сторону села.

А в Пьетрели же сейчас царила паника. Неожиданное нападение русских застало турок врасплох, и им нужно было время, чтобы собрать все свои подразделения и потом кинуть их в атаку. Но времени на это уже не было. С южной стороны села, а затем и с других околиц засверкали огоньки выстрелов, и донесся крик наступающих. Цепи егерского батальона, поднятые своими офицерами и унтерами, вышли к околице, ведя частый ружейный огонь.

«Бабах, бабах, бабах» – грохнули три пушки, наконец-то развёрнутые с северного направления в сторону своих бывших хозяев.

«Шиих!» – ушли заряды дальней картечи с протяжным стоном, лупя тяжёлыми двадцатиграммовыми пулями по домам, заборам, лошадям и телам турок.

– Ураа! – влетел первый эскадрон гусар в село через только что открытый для них проход.

– Ураа – с лихим свистом и криками пронеслась по главной улице первая сотня донских казаков.

– Руби их в песи, круши в хузары! – орал ротмистр Ахтырского гусарского полка Гущинский, срубая на скаку первого турецкого пехотинца.

– Сарынь на кичку! – кричал древний казачий клич урядник третьего донского полка Платоха, разворачивая свой лихой десяток в сторону стоящих в отдалении юрт.

Вдруг от этих юрт, совершенно молча, выскочило около полусотни всадников и, не разворачиваясь, всё в том же плотном построении, как и вначале, как нож сквозь масло, прошлись через десяток Платона и через цепочку егерей, втягивающую в село с запада. Сверкнули клинки и так же молча, как и возникли эти всадники, пропали в ночи.

Разгром у турок был полным, около трёх сотен их было порублено, при этом столько же сдалось русским в плен. Было захвачено два знамени, провизия и три орудия. Но самое главное, сводный русский отряд, пройдя через лесной массив, выходил на оперативный простор и теперь мог отрезать лесную группировку турок от их главных сил.





Глава 9. Беслы




– Ахтырский гусарский и третий донской конные полки уходят вперёд, – ставил задачу Пишчевич. – Егерский батальон Давыдовского следует вдоль леса за нами. В случае появления неприятельской конницы прикрываетесь лесом, там они уже за вами не полезут, да и не до этого им будет. У них тут скоро всё трещать начнёт. И вот-вот уже наши главные силы прорвутся по основному тракту.

– Особая команда Егорова, вы своё задание уже выполнили. Пойдёте с егерским батальоном? – и полковник взглянул на Лёшку, мявшего в руках какой-то серый мех.

У того были красные глаза, лицо словно бы сжато судорогой, и вообще он выглядел сейчас каким-то странным.

«Ну как же, устали штуцерники, небось. Неделю ведь без продыху по снегу и по грязи проползали, притомился, видать, парень, – подумал командир гусарского полка, оправдывая заочно прапорщика».

– Ваше высокоблагородие, у меня к вам будет просьба! – подняв глаза на полковника, отрывисто выговорил офицер-егерь.

– Да, слушаю, прапорщик, – удивлённо вскинул тот брови.

– Прошу вас отпустить мою команду по своему направлению, у нас есть вопросы вот к этим вот, – и он положил на чурбак волчью шапку, чем-то напоминающую малахай кочевников. Верх у неё был кожаный, с мехом по бокам и со свисающим сзади волчьим хвостом.

– Их полусотня ушла на запад по просеке, мимоходом прорубившись через казаков и егерей. У меня погиб… – И Лёшка замер на миг, – у меня погиб близкий мне человек. Я хочу знать, что это были за «волки» и потом спросить с них за всё.

– У меня тоже троих срубили, – кивнул сидящий рядом Давыдовский.

– Лихие джигиты. У меня тоже половину десятка посекли, – подтвердил сказанное войсковой старшина Янов, командующий в этом деле казаками.

– Понятно. Их-то сколько сбили всего? – уточнил Пишчевич.

– Два тела только на земле нашли, – доложился Давыдовский. – Может, их, конечно, и больше там было, да только эти с собой утащили. И за этими ведь вернулись, да только мои егеря с Егорьевскими их прочь отогнали.

– Хорошо, ваша команда, прапорщик, действует по своему плану, – согласился командир сводного отряда. – Пройдите по их следу, может, и правда сможете найти этих «волков». Вам в помощь два десятка своих казаков Василий Михайлович даст. Чай у станичников тоже теперь свои счёты к ним будут?

– Так точно, господин полковник, выделю, – кивнул Янов. – Я им два полных десятка с той половиной, что от порубленного осталась, выделю. Да ещё и с их урядником тем во главе.

– Ладно, – кивнул Пишчевич, – Всех наших раненых на сани, пленных тоже в колонну и гоните всех к Бухаресту, наших в госпиталь, этих к коменданту главной квартиры и сдать вместе с захваченными знамёнами. На охрану вон пары десятков казаков выделите, думаю, что им достаточно будет, всё равно ведь они уже не вояки. Все остальные трофеи и пушки, захваченные в селе, прибрать. Потом как только Журжи возьмём, интендантство всё как положено уже здесь учтёт.

– Майор, в селе десяток караульных при капрале из своих оставьте. Думаю, их хватит, всё равно, считай, что тут уже наш тыл стал, – приказал командиру егерского батальона полковник. – Ну, всё, господа офицеры, прошу вас приступить к исполнению своих обязанностей. Общий выход из села через три часа, с самым рассветом.

Алексей стоял перед холмиком земли, выросшим над могилой Егора. Чуть больше полгода он знал этого человека, а кажется, как будто полжизни с ним плечо к плечу они прошли. Егор, верный и надёжный помощник, скромный и молчаливый, он был лучшим стрелком в их команде, а возможно, что даже и во всей армии. Был он какой-то незаметный, но всегда оказывался там, где было всего труднее и опасней, лишь бы поддержать товарищей и помочь им в бою, да и в мирной жизни был добрым другом.

Лицо боевого товарища с его светлыми, словно лён, волосами и носом пуговкой на конопатом лице стояли у Лёшки перед глазами. Вот и в последнем бою, когда «волчья полусотня» пошла на прорыв, он не бросил молодых егерей, не укрылся на околице, а прикрывал их до конца. Лёшка гладил его штуцер, казалось, и сейчас его пальцы чувствовали тепло его рук на прикладе.

– Держи, Макарыч, твой он теперь будет, ты один из старичков, не считая Матвея, со своей фузеей не расстаёшься. Но теперь-то тебе его только брать, больше уже некому, не молодым же этот штуцер отдавать. Егорка бы это одобрил, сам ведь старый, понимаешь, – и Лёшка протянул нарезное оружие унтер-офицеру.

– Земля тебе пухом, братец! Мы за тебя рассчитаемся. Звено, товсь! – И Федькина тройка подняла ружья к небу. – Курок взвести! – Щёлкнул курковый взвод. – Огонь!

Хлестнувший по ушам военный салют, заставил отпрянуть в отдалении лошадей казаков. Там сейчас станичники прощались со своими погибшими.