Часть I. Ваше благородие!




Глава 1. Господин прапорщик





– Братцы! Нам дано четыре часа на приведение себя в божеский вид, – стоя пред командой, объяснял своим егерям обстановку Лёшка. – Вычистить всё как следует, подшиться в аккурат и самим хорошо вымыться, так прифрантиться, как будто бы вы к принятию присяги сейчас готовитесь. Сам наш командующий, его сиятельство Пётр Ляксандрович, будет нас нончепроверять! А особенно как ты эти свои букли и косу у парика накрутил, да потом ещё опосля напудрил, Федька. Так что смотри у меня, попадёт всем, если ему вдруг чего не понравится!



Через четыре часа строй из пятнадцати егерей стоял на центральной площади Бухареста перед зданием штаба армии. И сбоку от него стоял унтер-офицер егерской команды Апшеронского пехотного полка, старший сержант Егоров Алексей. Или как его звали ещё совсем недавно промеж себя свои обер-офицеры полка, эдак по-свойски и по-простецки, коротко – «наш унтер Лёшка!»

– Алексей, сам будешь представлять всю команду, – бросил ему на бегу прапорщик Милюткин, тот, что был с егерями в последнем выходе, и чуть потеснив Макарыча, заскочил головным в строй.

– Да что я-то, вы же тут у нас один из обер-офицеров были, вашбродь? – удивился Лёшка.

– Да сказал же тебе, что ты сам представлять всех нас тут будешь, – усмехнулся Серёга и кивнул на то двухэтажное каменное здание, что занимал штаб армии. – Там приказали!

– Хватит балаболить уже в строю, господа офицеры, какой пример для своих солдат подаёте? – прошипел полковник Колюбякин, стоявший у парадного выхода из здания, и он показал свой огромный кулачище Лёшке.

«Ну да, этот и треснуть может, с него-то станется, – подумал про командира апшеронцев Егоров и застыл в некотором недоумении. – Господа офицеры? Так тут вроде только один Милюткин из „их благородий“ стоит в нашем строю, ничего не понимаю…»

Парадная дверь здания широко распахнулась, и на расчищенную до каменной мостовой городскую площадь вышла целая группа из старших штабс-офицеров и генералов.

– Команда, равняяйсь! Смиирно! Равнение на средину! – и Алексей, придерживая левой рукой эфес своей шпаги, вышел, чётко печатая шаг перед командующим первой русской армии, графом Румянцевым Петром Александровичем.

– Ваше сиятельство, господин генерал-фельдмаршал, команда егерей Апшеронского пехотного полка, участвующая в поискена Журжи, построена. В строю 15 егерей и прикомандированный к ней из главного квартирмейстерства прапорщик Милюткин. Доложил старший сержант Егоров! – и Лёшка, резко сбросив правую руку от картуза, прижал её к бедру.

Крепкий и высокий сорокашестилетний командующий армией внимательно всматривался в стоящего перед ним навытяжку юношу. Может быть, сейчас Румянцев вспоминал себя, когда вот таким же шестнадцатилетним молодым офицериком он участвовал в своей первой войне со шведами и отличился там во взятии Гельсингфорса.

– Сколько годков-то тебе нынче, Егоров? – чуть сощурив глаза, с лёгкой улыбкой произнёс Румянцев.

– Шестнадцать уже, ваше сиятельство! – рявкнул Лёшка, ещё более вытягиваясь «в струнку».

– Ну-ну, «уже», – усмехнулся Пётр Александрович. – Давай, егерь, показывай мне своих орлов!

Лёшка сделал шаг в сторону и пристроился за спиной и сбоку от его сиятельства.

– Рядовой Иван Кнопка, ваше сиятельство! – гаркнул самый низенький егерь в шеренге, стоящий с самого её краю.

– Гляди-ка, и правда ведь «кнопка»! А что, похож, – улыбнулся Румянцев. – Что, солдат, при таком-то вот малом росте удалось от османов изворачиваться в поиске?

Ваня совсем сбился с привычных и отрепетированных уже десятки раз правил обращения с высочайшим начальством и застыл словно болванчик-истукан с вытаращенными и испуганными глазами.

– В последней сшибке, ваше сиятельство, когда до подмоги было уже недалеко, сей рядовой самым последним из всех нас отходил. Двоих османов он там на свой штык взял, а одного перед этим ещё и из фузеи прострелил, тем самым всей нашей команде он время дал от преследования оторваться, – приглушённым голосом поведал Петру Александровичу Лёшка.

– Вот как! – вскинул тот в удивлении брови. – Так он орёл, оказывается! Мал, да удал, как это у нас на Руси говорят! Ну, так держи вот, братец, – и он достав из кошеля два серебряных рубля, вложил их в руку солдата. – Молодец, Ваня, благодарю за службу!

Лёшка громко кашлянул в кулак и эдак незаметно из-за спины Румянцева продемонстрировал его Кнопке и всей своей замершей, «замороженной» шеренге.

– Рад стараться, ваше сиятельство! Благодарю вас покорно! – проорал Ванька, наконец-то выйдя из состояния ступора.

– Уф, – облегчённо выдохнул Лёшка. – Ну всё, теперь и все остальные на примере Кнопки смогут отвечать так, как и положено по армейской традиции и по уставу. Зря, что ли, они столько времени все тренировались перед этим. А командующий уже стоял перед следующим егерем.

– Рядовой Андреянов Трифон, ваше сиятельство! – громко представился солдат.

Румянцев доброжелательно посмотрел на перебинтованный чистой холстиной лоб солдата, державшего к тому же ещё и одну свою руку на шейной перевязи.

– Досталось, братец, тебе, как я погляжу, почему же ты тогда в строю-то в этом общем сам-то стоишь? Чай у лекаря в госпитале тебе бы ведь гораздо бы лучше было, а?

Тришка дёрнул в волнении раненой рукой и слегка поморщился. – Виноват, ваше сиятельство! Никак нет, ваше сиятельство! В своей команде ведь завсегда лучше будет, чем на этой гошпитальной койке! – и он умоляюще взглянул в глаза фельдмаршалу. – Ваше сиятельство, дозвольте мне остаться у своих, у меня ведь правая рука совсем вся целая. А фузею заряжать и стрелять я и так с одной даже левой смогу, уже испытал себя давеча. А в команде среди своих я-то гораздо быстрее от ран излечусь. У нас вона, все раненые так решили, это чтобы только тута излечиваться, у своих, а не в гошпитале. Ну, это окромя Ермолайки, конечно. Да того-то мы ведь без памяти уже с леса вынесли, а я-то сам на своих ногах сюды прибёг.

Румянцев ещё раз оглядел строй из 15 егерей. На доброй половине из них белели сейчас бинты, а на многих лицах были видны ссадины и рубцы от ран.

– Много своих солдат в поиске потерял, Егоров? – обернулся он к Лёшке.


– Семерых, ваше сиятельство. И одного без памяти вынесли, тут уж как Бог по нему даст, может, и оклемается Ермолай, – ответил со вздохом Алексей.

– Даа, по всему видно, что жарко вам там было. Ну, так вы и дело большое сделали, сколько жизней солдатиков наших наперёд сохранили! Теперь-то не абы как на все эти фортеции и бастионы-крепости будем лезть, а уже со знанием дела там османов обложим, да и потом разом оттуда всех выбьем. Так что не напрасна ваша кровь и все ваши труды, егеря, – кивнул благосклонно Румянцев и снова обратился к раненому. – Молодец, братец, благодарю тебя за службу! Вот за труды твои ратные и на поправку здоровья, голубчик, – и он вложил два серебряных рубля в руку Трифона.

– Рад стараться, ваше сиятельство! Благодарствую покорно! – ответил, как и положено, бравый солдат.

Каждому стоящему в строю уделил Пётр Александрович своё внимание и слово, одаривая всех и каждого премиальными. Рядовые получили по два, а капралы и унтер Макарыч аж по три целковых – немалая сумма по меркам екатерининского XVIII века!

– А вас, господин прапорщик, я хочу поздравить с досрочным производством в следующий по табели офицерский чин, – порадовал молодого картографа его сиятельство. – Отменно сработались вы с егерями, теперь уже господин подпоручик. – Ваша карта и ваше личное виденье турецких укреплений прекрасно дополняют все захваченные в поиске карты и показания «языка».

– Ну и самое главное на сегодня! – и командующий армией чуть скосил глаз в сторону стоящей поодаль свиты из штабных офицеров. От неё немедленно выскочили двое, держащие что-то в руках.

– А ну, подойди-ка ко мне, голубчик, – улыбнулся Румянцев Лёшке, и тот предстал прямо перед господином фельдмаршалом.

– Приказом военной коллегии от сего года старший сержант Апшеронского пехотного полка Егоров Алексей, по батюшке Петрович, досрочно, за отменную свою воинскую службу и за участие в деле при Кагуле, Бендерах и Бухаресте, производится в первое обер-офицерское звание прапорщика!

И двое подскочивших штабных подали на серебряном подносе офицерские знаки отличия: офицерский шарф и «шейный офицерский знак» – горжет в серебряном цвете поля герба и цвета ободка. Всё как и предписывалось для этого чина.

– Желаю тебе, господин прапорщик, большой удачи и скорого продвижения в чинах. А это тебе наградные за отменное командование в последнем поиске! – и Румянцев вложил в его руку золотой империал. – Чай найдешь, голубчик, на что потратить-то? Первый офицерский чин никем ещё скучно не обмывался, – и он иронично усмехнулся, видно, вспоминая свою молодость.

Будущий господин генерал-фельдмаршал сам в своей давней юности был весьма энергичным и хулиганистым гулякой. Не зря же он был отчислен из дипломатической службы в свои 15 лет с такой интересной формулировкой – «за мотовство, леность и забиячество». Был Петенька срочно отозван из Берлина, где он начинал свою дипломатическую службу, и определён батюшкой на военную стезю, так сказать, был он поставлен в воинский строй. Ох, и было что вспомнить из той весёлой поры Петру Александровичу! Но теперь-то главнокомандующий был, конечно, уже далеко не тот весёлый и разбитной повеса, как когда-то в далёкой бурной молодости, и он, строго нахмурив брови, сурово взглянул на Лёшку. – Однако меру всему нужно знать, Егоров! Как-никак за твоею спиной теперь уже твои люди стоят, кстати, и о том нами будет отдельно особливый приказ зачитан, – и он обернулся в сторону свиты.

Подошедший главный квартирмейстер армии (начальник штаба) полковник Денисов развернул гербовую бумагу и зачитал её перед строем: «Приказом по Первой дунайской армии генерал-фельдмаршала Румянцева Петра Александровича при службе главного квартирмейстера создаётся своя отдельная егерская команда из 30 рядовых при трёх капралах, барабанщике, трёх унтер-офицерах и под началом одного обер-офицера. Задачи той команде будут ставиться лично главным квартирмейстером армии, ему же и отчёт за них давать. Командиром же команды назначается прапорщик Егоров Алексей, по батюшке Петрович».

Вот так вот за один день столько всего ухнуло на плечи Лёшки.





Глава 2. Отдельная особая команда егерей




– Ну что, ваше благородие, поздравляю! – хлопнул Лёшку по плечу с самой искренней улыбкой главный картограф армии подполковник фон Оффенберг.

Давно уже понял Алексей, кем на самом деле является Генрих Фридрихович на этом дунайском направлении действия русских войск. И теперь все эти его догадки только лишь находили своё дальнейшее подтверждение. Самым удобным прикрытием для старшего разведчика военной коллегии как раз и была эта должность ответственного по картографии. Съёмка и описание местности в полосе действий армии на всю глубину фронта с дальнейшим нанесением всех сведений на карты и схемы – что ещё может быть удобней для разведчика? Были у подполковника, конечно, и свои профессиональные картографы-съёмщики, как же без них, но вот своего боевого подразделения пока что не имелось, теперь же всё поменялось коренным образом. И у Генриха Фридриховича наконец-то появилась возможность оперативного реагирования на любые возникающие военные вызовы.

– Спасибо, вашвысокоблагородие! – со всей усердностью рявкнул Лёшка, замерев, как и подобает, по стойке «смирно» перед этим старшим штаб-офицером.

– Тихо, тихо, Алексей, – усмехнулся барон. – Ты так своими бравыми криками всех штабных писарей нам здесь всполошишь, подумают ещё ненароком, что османы вылазку в Бухарест сделали и посыплются горохом из всех окон. Здание нам здесь застудят, окна повышибают, как работать-то здесь потом? – и фон Оффенберг кивнул на свободный стул, стоящий неподалёку от стола с расстеленной на нём картой. – Присаживайся, господин прапорщик, потолкуем спокойно.

– Я с тобой, Алексей, хочу поговорить как с умным и наблюдательным человеком. Надо признаться, что ты меня весьма заинтересовал ещё с той нашей первой встречи, когда ты спас мне жизнь по пути в армию. И это касается не только твоих боевых навыков, что, конечно, тоже удивительно для шестнадцатилетнего юноши, но самое главное – это твоё умение остро и нестандартно мыслить. Именно вот это и послужило той причиной, почему мы, – и барон многозначительно хмыкнул, – достаточно долго тебя, Алексей, изучали и всячески проверяли. Как так получилось, что ты столь сильно изменился за этот последний год, мне лично так до конца и осталось пока ещё непонятно. Объяснение же нашего уважаемого доктора Иннокентия Даниловича о возможной причине этого в том ударе небесного электричества, что произошёл в поместье, и во влияния этого события на тебя лишь отчасти здесь всё объясняет. Ну да думаю, что пока можно будет довольствоваться и этим.

– Что, что ты так на меня смотришь-то, Алексей? – улыбнулся главный картограф. – Неужели ты думаешь, что этот наш разговор состоялся бы без твоей самой глубокой проверки? Здесь, в самой нашей действующей армии, всегда всё вечно у всех на виду, и среди многих людей оставить что-нибудь втайне весьма и весьма сложно будет. Как-никак вокруг воинская служба идёт. А вот что было до неё, на твоей родине, это нас, конечно же, крайне интересовало. Ну да Сергей Николаевич, коего ты уже и сам отлично знаешь, всё, что ему было нужно там, разузнал, и вопросов к тебе теперь у нас нет. Потому и в последний свой поиск под Журжи ты отправился уже фактически от самого штаба армии и под нашим самым полным покровительством. Не зря же вас целый гусарский полк там на выходе прикрывал. А уж результаты этого самого поиска и вовсе показаливсем сомневающимся правильность нашего общего решения и выбора. Поэтому твоя задумка о создании особой егерской команды штуцерников, поддержанная, кстати, всеми нами, – и барон многозначительно кивнул наверх, – встретила самое полное одобрение самого командующего. Времени у тебя на её формирование, Алексей, мало, так что принимайся ты за это сразу же и безо всякой раскачки. Турки тоже совсем не дураки и прекрасно понимают, что значит похищение их главного фортификационного начальника да ещё и вместе со всеми его картами и со схемами в придачу. Если им теперь время дать, так они у себя много что там поменяют в своих укреплениях, ну а ваши добытые кровью сведенья обесценятся. Поэтому бить по Журжи мы будем совсем скоро, так что готовься к боям, прапорщик.

Лёшка понимающе кивнул и встал из-за стола, чувствуя, что разговор подходит к своему концу.

– Но на обмыв первого офицерского звания время-то у тебя, конечно, есть, только ты уж не увлекайся этим слишком, послушай вон старика-командующего. И было бы лучше, ежели ты в «Зажаренном ягнёнке» это дело будешь организовывать, чтобы сие заведение и вовсе бы на весь вечер всё под себя снять. Не мне тебе объяснять, сколько там «лишних ушей бывает», – и он эдак иронично подмигнул Лёшке.

«Вот ведь не иначе как всё знает, зараза!» – подумал озадаченно Лёшка. – А вас-то туда можно пригласить, господин подполковник?

– Не думаю, что это будет правильно, Алексей, – улыбнулся Генрих Фридрихович. – Нам тут будет достаточно и самых скромных гостинцев. Распорядитель в этой харчевне ведь хорошо разбирается в винах и закусках, ведь правда? – и он опять мило улыбнулся молодому офицеру.

– Так точно, ваше высокоблагородие, – кивнул Лёшка. – Сделаем всё в лучшем виде!

– Ну, вот и хорошо, – согласился с ним барон. – Да, проживать вы все будете там же, где и раньше. Нечего вам здесь возле самого штаба ошиваться, тут и так своей охраны предостаточно, а вы чай не комендантский плутонг. Найди интенданта при штабе Филиппова Якова Семёновича – он тебе сам всё объяснит по всем своим тыловым вопросам.

– Ещё у казначея получишь 20 рублей на расходы по формированию команды. Знаю я, сколь много средств на это всё уходит, а ты, поди, не богатей из великосветских повес. Сумма эта, конечно, не очень большая, так что уж трать ты её, прапорщик, с умом. Да, и вот что ещё, дорогой, не пытайся ты уж больше в наших армейских интендантствах оружие под себя выкупать. А то слухи, знаешь ли, жалобы разные нехорошие ходят, как один небольшой егерский плутонг апшеронцев и вдруг за какие-то полгода на треть штуцерами перевооружился. Вон бедные наши интенданты все склады свои оружейные перерыли и всё по пять раз там у себя перепроверили. Знаю я твою задумку по нарезному оружию, но пусть здесь всё будет законно, а где только будет можно, мы тебе и так всем поможем. Хотя, конечно, и так у тебя в команде семь штуцеров уже, невиданное сие в наших войсках дело, – и он покачал головой.

«Угу, – подумал про себя Лёшка. – Посмотрим, что вы, ваше высокоблагородие, через недельку мне скажите, когда из мастерской Силезского оружейника Отто ещё три ремонтных штуцера выйдут, да ещё с этой винтовальной дурындой „затрофееной“ в Бендерах». Сам же при всём этом он сделал образ грустный и печальный, всем своим видом показывая абсолютную безгрешность и даже как бы лёгкую обиду от всех этих пустых наговоров.

– Мало, Генрих Фридрихович, мало у нас нарезного оружия для особой команды. Я же говорил, что в моих планах, чтобы на двух фузейщиков по одному штуцернику приходилось, а это ещё как минимум пять-шесть винтовальных стволов нам будут нужны. А из тех, что мы сейчас имеем, не одна не украдена, а за все серебром, золотом или даже вообще вон нашей кровью уплачено.

– Да знаю я, знаю всё! – махнул рукой барон. – Потому-то и беседую сейчас с тобой и просто так мягко и по-дружески предупреждаю. При другом раскладе и разговор бы у нас этот по-другому состоялся, – и он пристально взглянул в глаза Егорову.

«А „картограф“-то, далеко не простой человек, – опять убедился в правильности своих прежних мыслей Лёшка. – С виду ведь чистый добряк и открытая душа, а внутри-то его вон какой „волкодавище“ лютый сидит. Такому бы лучше в пасть не попадаться, вмиг на мелкие лоскуты порвёт. Ладно, будем теперь иметь это в виду».

– Ну ладно, не буду тебя задерживать, Алексей, ведь у молодого офицера впереди столько дел и забот, да, и это тебе, – и фон Оффенберг протянул Алексею письмо со знакомым почерком. – Мы тут решили, что тебе будет приятно получить весточку из дома, всё равно ведь там наши люди с оказией проездом были. – И барон милостиво кивнул. – Идите, прапорщик Егоров, идите. Идите и готовьте свою команду, через пару недель перед выходом на Журжи всех наших войск вы мне там очень понадобитесь.

Лешка, выйдя из кабинета «главного картографа», надорвал склеенные концы письма и, открыв внутреннюю его часть, жадно вчитался в строчки, выведенные батюшкой. В поместье, по его словам, всё было хорошо и в порядке. Сестру Аннушку просватал давеча весьма уважаемый в обществе отставной полковник Ляпин, проживающий в самом уездном городке Козельске. Свадьбу сыграли на прошлой неделе на Казанскую, как раз перед приездом господина капитана Ильи Михайловича Ветрова, что приехал из полка Алексея да привёз ему добрую весточку о сыне. Господин Ветров был настолько любезен, что, оставаясь в Козельске по делам службы всю эту неделю, он раза три наведывался в Егоровское и много чего доброго рассказал о службе младшего отпрыска. От всего этого у старого отставного елизаветинского майора на душе теперь стало легко и умиротворённо. Все дети, по его словам, теперь были пристроены, и в дальнейшем оставалось лишь полагаться на милость Божию, да надеяться, что и в будущем с ними со всеми всё тоже сложится удачно. Алексею давался наказ служить матушке-императрице верой и правдой, но, однако же, и вперёд без головы в жарких баталиях не лезть, дабы оную голову сохранить для будущих дел и, бог даст, для продолжения дворянского рода Егоровых.

В общем-то, на этом само письмо и заканчивалось, а на душе у Лёшки было как-то спокойно и печально, как будто бы тёплым ветерком пахнуло на него из такого недалёкого детства.