– Трое моих слуг умерло, а у нас даже не было сил, чтобы похоронить тела. О, простите, мисс Марлоу, я не хотел вас огорчить!

– Нет-нет, мистер Ричардс, прошу вас, продолжайте!

– Если бы не арабские купцы, которых мы встретили в Таборе, самом большом городе Уньямвези, мне не довелось бы увидеть родные края. Смесь хинина, алоэ и опиума, которую они дали, спасла нас. Нам пришлось принимать ее месяц, чтобы излечиться от малярии, и даже после этого я полгода чувствовал ужасающую слабость. Она препятствовала всем моим дальнейшим начинаниям.

– Я слышала, опиум в больших дозах может вызывать привыкание, – заметила миссис Норидж.

– Увы, я на собственном опыте убедился в этом. Вернее, на опыте моего помощника. Бедный Крайтон сделался жертвой опиума. Он отказался возвращаться со мной и остался в Таборе, где местные поставляли ему наркотик. А ведь это был выдающийся ум! Мир грез оказался для него привлекательнее реальности. Я надеялся, что он вместе со мной приступит к исследованию Танганьики, этого гигантского озера, которое до нас не видел ни один европеец, но после погружения в волшебные сны ни одно озеро не могло его заинтересовать.

– Что же, вы отправились на Танганьику в одиночестве? – спросила Шарлотта.

Эммет развел руками:

– Выбора не было. Правда, я был так слаб, что самостоятельно смог составить карту лишь его восточного берега. В остальном мне пришлось положиться на описания местных вождей. Не уверен, что они были точны. Это до сих пор угнетает меня… Я вернулся, не исполнив до конца своей миссии.

– Как вы можете так говорить! – Шарлотта всплеснула руками. – Ах, Томас, отчего ты не рассказывал прежде, что твой дядя – великий исследователь!

Эммет запротестовал против эпитета «великий», хоть и не слишком рьяно.

– Я знал, что описание Танганьики полностью затмит мою скромную персону, – шутливо сказал Томас.

Миссис Норидж заметила, что хозяйка отчего-то сердита, несмотря на чрезвычайную увлекательность повествования. Очевидно, Эммет не впервые выступал с этой историей и успел надоесть леди Бассет. Старуха слушала, с трудом скрывая нетерпение, и наконец, раздраженно махнув рукой, покинула обеденный зал в сопровождении молчаливой компаньонки.

Позже открылась и другая причина.

Утренней прогулке миссис Норидж помешал ливень. Шарлотта читала вслух Томасу, которого приступ слабости вновь лишил сил, и гувернантка спустилась в гостиную.

Аделиза Бассет сидела с раскрытым молитвенником возле окна. Компаньонка молча вышивала.

Гувернантка, извинившись, хотела уйти, но старуха остановила ее.

– Вы умеете играть в шахматы, миссис Норидж? Не составите ли мне компанию?

– С удовольствием, леди Бассет, но я слабый игрок.

– Это не важно! Дженкинс не умеет играть и не способна научиться. – Аделиза кивнула на компаньонку.

Та в ответ лишь сладко улыбнулась и молча открыла коробку для рукоделия, намереваясь убрать вышивку.

– Ты не понадобишься, – резко сказала старуха. – Миссис Норидж поможет мне добраться до кабинета.

Дженкинс бросила на миссис Норидж взгляд, полный ярости. Взмах ресниц притушил гнев в ее глазах, и компаньонка вновь превратилась в безобидную старую деву, лишь слегка обиженную несправедливостью хозяйки.

Метаморфоза была едва уловима. Миссис Норидж решила, что ей почудилось. Но в следующую секунду острая игла вонзилась в глаз павлина, которого вышивала Дженкинс, и красный стежок разрезал зрачок ни в чем не повинной птицы.



Комната, которую леди Бассет назвала кабинетом, оказалась небольшим, богато убранным помещением. В книжном шкафу миссис Норидж разглядела переписку архиепископа Кранмера с епископом Глочестерским, «Книгу общих молитв» и «Англиканский катехизис».

Как и все остальные, эта комната была обставлена со старомодной роскошью. Казалось, здесь ничего не изменилось за последние сто лет. Единственной уступкой прогрессу было газовое освещение; миссис Норидж подозревала, что Эммету Ричардсу стоило большого труда уговорить сестру на это «новшество».

Хозяйка, отперев ящик секретера, достала коробку и водрузила на круглый резной столик. Деревянная коробка была украшена вставками из слоновой кости, потемневшими от времени. Затем на свет появилась раскладная доска, и тут миссис Норидж не смогла сдержать восхищенного восклицания: это было произведение искусства. Квадраты из янтаря разных оттенков создавали поистине гармоничную игру цвета.

– Читали ли вы Филидора, «Анализ игры в шахматы»? – осведомилась леди Бассет, расставляя фигуры.

– Боюсь, что нет.

– Увлекательнейшая книга! Рекомендую. Какими вы предпочитаете? Черными или белыми?

– Белыми.

Серебряные и золотые громоздкие фигурки, должно быть, стоили целое состояние. Короны ферзей были увенчаны длинными зубцами, острыми, как иглы, и, выдвигая свою пешку на е4, гувернантка уколола запястье, случайно дотронувшись до одного из них.

– Их давно следует отдать мастеру. – Леди Бассет протянула ей платок. – Но у меня не поднимается рука менять что-то в вещах с такой историей. Любое вмешательство кажется кощунственным.

Черная пешка выдвинулась на е5.

– Должно быть, этот подарок привез вам брат из путешествия? – предположила миссис Норидж.

Она намеревалась сказать хозяйке дома приятное, но вышло иначе. Леди Бассет гневно вспыхнула.

– Нет никакой связи между моими шахматами и… – Губы ее брезгливо сморщились, словно она не могла подобрать достаточно уничижительное слово. – И греховными развлечениями моего брата. Ни в коем случае.


– Вы не одобряете исследование мира?

– Глупый верит всякому слову, благоразумный же внимателен к путям своим. К чему изучение чужих стран, если не знаешь своей собственной жизни? Здесь есть все, что нужно человеку, чтобы совершить путь в глубины своей души!

Леди Бассет указала на книжный шкаф.

– Мой покойный муж был из той же породы, что Эммет. Он много путешествовал по Африке, Южной Америке… Но что в том проку, если ни одного безбожника не обратил он к вере!

Миссис Норидж предположила, что сэр Бассет не был миссионером, однако прокладывал для них путь.

– Удовлетворение жадного любопытства – и ничего более! – отрезала старуха. – А что есть любопытство как не духовное воровство? Ведь эти знания не принадлежат нам по праву. Разве Господь, поместив нас так далеко от Африки, не дал нам понять, что ограждает нас от ненужных знаний? Испорченность, миссис Норидж, да, именно испорченность гнала моего супруга навстречу его приключениям. Он не в силах был отыскать Господа в своей душе и совершил бесчестную подмену.

Миссис Норидж удивленно взглянула на старуху. Она никак не ожидала, что имеет дело с фанатичкой. Теперь ей стало яснее, отчего вчерашний рассказ Эммета Роджерса вызвал раздражение хозяйки.

Она выдвинула слона на b5 и стала ждать хода своей соперницы.



Миссис Норидж полагала, что без причины ничего не произрастает. Всякому цветку нужна своя почва. Как леди Бассет пришла к таким странным взглядам?

Ответ на этот вопрос дал ей жених Шарлотты.

Томас Уилкинсон был словоохотлив. Пока миссис Норидж подменяла Шарлотту у постели больного, он рассказал ей о своей семье.

– Ричардсы – небогатый род. Никто из моих предков не носил титулов, но стыдиться мне нечего: ни один не запятнал себя бесчестьем и не наживался на чужой беде. Мой дед, Десмонд Ричардс, был скромный священник, который постарался дать своим детям хорошее образование. Тетя Аделиза – его старшая дочь, Маргарет, моя мать – средняя. Дядя Эммет – самый младший, поздний ребенок. Жена Десмонда родила его в сорок лет и скончалась.

Видели ли вы портреты в галерее? Тетушка в молодости была красавицей. Аделиза вышла замуж за сэра Кросби Бассета, баронета. Для нее это было удачное замужество, как вы и сами можете видеть. – Томас обвел рукой все, что окружало его и миссис Норидж. – Сэр Бассет был без ума от Аделизы, но, конечно, этот брак не одобрили его родственники. Все полагали, что он выберет ровню. Бассеты ведут свой род от Аделизы де Дастанвиль, ее сыновья получили свои владения из рук самого Ричарда Львиное Сердце. Мне кажется, совпадение имен сыграло с тетушкой злую шутку: со временем она утвердилась в мысли, что это она – потомок Аделизы де Дастанвиль.

– В самом деле?

– Боюсь, что так. Тетушка всерьез рассуждает о корнях и величии своего рода, хотя ее отец был священником, дед торговал рыбой, а прадед занимался китобойным промыслом. Моя мать вышла замуж за Трипа Уилкинсона, и тетушка не могла ей этого простить. «Как можно было связать свою судьбу с человеком по имени Уилкинсон!»

– Однако вы – Уилкинсон, и вы в ее доме, – заметила миссис Норидж.

Томас рассмеялся.

– Я указывал тетушке на эту несообразность. Она ответила, по своему обыкновению, какой-то цитатой из Священного писания. – Он прервался, попросив миссис Норидж налить ему воды. – Сэр Кросби Бассет, ее муж, был путешественником и исследователем… Выдающийся человек! Знал пятнадцать языков, можете себе представить? Мне жаль, что я не был с ним знаком. Но даже чувства к молодой супруге не могли заставить его остаться дома. Когда Аделиза носила под сердцем его ребенка, он покинул ее в очередной раз, несмотря на все мольбы, однако вернуться к рождению сына не успел, хотя обещал. Тетушка потеряла ребенка, к тому же последствия неудачного разрешения от бремени дали себя знать: сперва она охромела, а затем оказалась прикована к инвалидному креслу. Вину за это она возлагает на супруга. Он скончался пять лет спустя – поранился в одной из своих поездок и умер от заражения крови. Тетушка так и не простила его.

Миссис Норидж мысленно сказала себе, что Томас Уилкинсон легко распоряжается чужой тайной. Если леди Бассет и не делала секрета из событий своей жизни, вряд ли она была бы рада, узнав, что они становятся известны любому, кто проявит интерес.

– Я не был бы с вами так откровенен, не будь вы крестной Шарлотты, – поспешил оправдаться Томас, словно угадав ее мысли. – Она бесконечно вам доверяет.

Указательным пальцем он побарабанил по покрывалу.

Миссис Норидж обратила внимание на эту привычку еще вчера. Томас имел обыкновение время от времени выстукивать что-то пальцем по поверхности. Это выглядело как обучение буквенной азбуке Сэмюэля Морзе, однако носило явно безотчетный характер.

Навязчивые движения – частый порок детей, и миссис Норидж успешно боролась с дурной привычкой у своих воспитанников. Но в движениях Томаса Уилкинсона ей почудилось что-то судорожное.

– Другого человека эти испытания ожесточили бы, – меж тем говорил Томас. – Но тетя Аделиза суровее на словах, чем на деле. При Дастанвиле доживают свой век все старые слуги, никому из них не отказано в заботе. Или взять Дженкинс…

Миссис Норидж живо заинтересовалась фигурой компаньонки.

Но тут выяснилось неожиданное. Компаньонкой Дженкинс вовсе не была.

О ее происхождении никто из слуг не говорил. Волею судеб она оказалась в Дастанвиле, когда Аделиза оплакивала потерю сына. Дженкинс утешала ее, и само собой вышло так, что она осталась с леди Бассет. У нее не было ни родных, ни друзей, ни средств к существованию. Жизнь ее целиком и полностью зависела от воли хозяйки.

– Так она приживалка! – воскликнула миссис Норидж.

Томас кивнул.

– Мне доводилось слышать, будто Дженкинс – дочка местного аптекаря. Он умер рано, и тетушка приютила его дочь. Аптека сгорела, девушка осталась без гроша за душой… Когда-то тетушка обещала Дженкинс, что весь Дастанвиль достанется ей.

Гувернантка изумленно взглянула на юношу.

– Это так, – кивнул Томас. – Они были подругами. Тетушка любит поддразнивать ее: то обещает, что отпишет ей половину поместья, то уверяет, что после ее смерти Дженкинс останется без гроша.

– Что же та отвечает на угрозы?

Томас беззаботно рассмеялся.

– О, Дженкинс – добрейшая душа! Она предана тете Аделизе, как собака.

«Но если вы будете без конца шпынять собаку, она либо сдохнет, либо озлобится», – сказала себе миссис Норидж.

«Доктор Хэддок, не встречались ли вы с таким последствием длительного отравления, как неконтролируемые движения пациента? Я не имею в виду тяжелые судороги в бессознательном состоянии. Предмет моего интереса выглядит как непроизвольные постукивания пальцами; это постукивание не объясняется погруженностью в свои мысли или глубоким сосредоточением на какой-либо идее, поскольку проявляется как во время разговора, так и вне его…»