– Проснулся я в то утро рано – не иначе, чувствовал что-то. Земля за ночь промерзла и покрылась инеем. Трава поседела, точно шкура у старого волка. Я увидал коня графа, который тоскливо топтался возле конюшни, и меня вдруг словно ударил кто. «Беда случилась, Аллан», – сказал я себе. Подбежал к коттеджу у ворот… – Садовник тяжело вздохнул. – Мне тогда было чуть за сорок. Врать не буду: вряд ли нашелся бы на тридцать миль вокруг мужчина сильнее меня…

– Вы были настоящий красавец, – вставила миссис Пибоди.

Старик неодобрительно покосился на нее.

… – но того, что я увидел в домике священника, даже мне проделать было не под силу. Дверь была выбита – сорвана с петель. Внутри словно смерч пронесся. Все перевернуто, разбросано, разломано… Камин давно остыл, и ветер разметал золу по всей комнате. Страшный холод стоял внутри, мертвый холод, я бы сказал, – да только мертвецов там хватало. У миссис Саттон была разбита голова. А у милорда из груди торчал нож.

Женщины ахнули и перекрестились.

– Все было залито кровью, – продолжал старик. – А на двери снаружи…

Он замолчал.

– Что – на двери снаружи? – осмелился спросить Питер, когда молчание стало слишком тягостным.

– На двери снаружи остались следы гигантских когтей, – медленно ответил садовник.

Две служанки взвизгнули.

– Господи, спаси нас, грешных! – Миссис Пибоди перекрестилась.

– Вот и я так сказал, когда приложил к ним ладонь, – мрачно проговорил Рэндалл. – Господи, воскликнул я, спаси нас, грешных! Ведь каждый коготь был длиннее моего пальца в полтора раза.

Он поднял руку, и все присутствующие уставились на огромную мозолистую ладонь садовника, черную от въевшейся земли.

– Неужто медведь… – прошептала кухарка.

– А кто бы это еще мог быть, кроме медведя! Я, правда, слыхал, что последнего медведя истребили в наших лесах лет двести тому назад, но всякое бывает… До сих пор мороз по коже, как вспомню эти следы.

Леди Кроули я нашел в соседней комнате. Она была без сознания. В первый миг я решил, что она мертвая, – такие ледяные у нее были руки. Да у меня и самого пар вырывался изо рта. Ее согрели в замке, она очнулась спустя несколько часов, но ничего не помнила о той ночи.

– Совсем-совсем ничего? – изумилась миссис Пибоди.

– Ни единого события. Доктор навещал ее каждую неделю, но и он ничем не смог помочь. Немало прошло времени, прежде чем она начала вставать и выходить в сад… Пожалуй что не раньше весны, а, Малколм?

– Так и есть, не раньше весны. Всю осень лежала и всю зиму.

– Но память к ее светлости так и не вернулась. Да только сдается мне, не больно-то леди Кроули и хотела этого.

– Почему, мистер Рэндалл? – пискнула Энни.

Садовник погладил бороду в задумчивости.

– В ту пору я об этом смолчал, – наконец сказал он. – Подумал, что незачем полоскать имя графа на всех углах. Он был добр ко мне… Когда я нашел леди Кроули, отнес ее в замок и вернулся на место побоища. Иначе его не назовешь! Кровь собралась на полу черными лужами. Я хотел накрыть миссис Саттон покрывалом, но заметил, что она сжимает что-то в кулаке. Я разогнул ее пальцы. Это был кулон.

– Кулон?

– Сказать точнее, подвеска. Лорд Кроули с ней не расставался. Странная это была вещица! Она досталась ему от деда: серебряная голова волка с красным глазом. Милорд всегда носил ее на цепочке. О его досточтимом предке мне, по правде сказать, известно немного. В семье как будто избегали лишний раз упоминать его имя. Кое-кто говорил, что он был дурной человек и наделал немало бед. Но Кроули всегда были богачами, им хватило денег, чтобы заткнуть рты всем обиженным. Эту-то волчью голову и сжимала в кулачке мать нашей леди, а из груди графа торчал ее нож.

Вокруг раздались изумленные восклицания.

– Что же вы сделали, мистер Рэндалл? – спросила гувернантка.

Садовник поморщился. Его раздражала ее манера даже к последнему пьянице и бродяге обращаться подчеркнуто вежливо. «Мистер Рэндалл», – передразнил он про себя. Какой он ей к черту мистер! Она гувернантка. Ей положено смотреть на него сверху вниз!

Пару раз старик хотел поправить ее нарочито грубо, при всех. Ему это простилось бы! Но даже самому себе он не признавался, что ее обращение льстит его самолюбию.

– Взял у нее кулон, миссис Норидж, вот что я сделал. И при первом удобном случае отнес в комнату милорда, как будто он там и лежал все это время. Уж не знаю, зачем миссис Саттон так старалась сорвать его… Не слишком-то ей это помогло. В те времена еще был жив старый Кроули, дядюшка нашего графа, и у него хватило сил заткнуть рты всем, кто хотел докопаться до правды. По мнению всеми уважаемого инспектора Джервиса, – эти слова садовник произнес с нескрываемым презрением, – граф Кроули и мать нашей леди стали жертвой грабителей. Оно и к лучшему. А еще я взял топор и колотил по входной двери до тех пор, пока следы когтей не исчезли – вот что я сделал, миссис Норидж, и не жалею об этом. Дурни вроде Джервиса и этому нашли бы какое-нибудь объяснение, но пошли бы слухи… нехорошие слухи… А леди Кроули и так пострадала.

– А ты сам-то что думаешь, Аллан? – спросил Питер. – Что там случилось в ту ночь?

Садовник наклонился вперед и стукнул трубкой по столу. Лицо его был мрачно.

– Я думаю, мать ее милости в ту ночь долго не ложилась. Она заметила что-то в саду… Что-то, что заставило ее запереть двери. Окошки-то в коттедже крохотные, в них разве что кошка пролезет. Не знаю, чего она так испугалась… Должно быть, милорд приехал пьяным, вот она и решила… – Уверенности в голосе старика не было. – Он вышел из себя. Сердитым мы его частенько видали, но тут он, похоже, впал в настоящую ярость. Выбил дверь, все разметал. Миссис Саттон пыталась не пустить его к дочери, и у нее получилось. Но он успел разбить ей голову. Вот как все было, я думаю.

Гости молчали, пораженные рассказом старого садовника.

Вдалеке, в деревне раздался собачий вой, и все вздрогнули.

– Ух, и нагнали же вы страху, Аллан Рэндалл! – принужденно засмеялась миссис Пибоди. – Как теперь идти домой?

– Мне как раз пора. – Садовник поднялся. Он, кажется, начал жалеть о своей откровенности.


– Мистер Рэндалл! – окликнула гувернантка. – Вы сказали, графиня иногда выходила в сад раньше вас… Во сколько же вы вставали?

Старик хмуро покосился на нее. «Кому какое дело», – говорил его взгляд.

– В пять, а то и раньше, – сухо ответил он. – Работы по саду всегда хватает. Малколм, ты идешь?

– Э-э, нет! Ты меня отсюда так быстро не вытащишь! – Подвыпивший конюх подмигнул Энни. – Да ведь ты опять будешь срезать путь через кладбище? Ни за что! Только не в такую ночь!

Старик накинул длинный плащ и сунул трубку в рот.

– В самом деле, вы пойдете домой через кладбище? – изумленно спросила гувернантка. – Неужели вам ничуть не страшно, мистер Рэндалл?

– Глупости! Покойники спят по могилам. Благодарю за грог, Хатти.





* * *


Миссис Норидж вернулась в поместье около двух ночи. По сравнению со многими домами, где ей приходилось работать, слуги Стоуксов ложились рано: к часу все уже спали. Гувернантка сама спустилась на кухню, чтобы подогреть молоко перед сном.

Энни Батли сидела в углу, обхватив колени. При виде миссис Норидж она вскочила, торопливо расправляя платье.

– Что случилось, Энни? Вас кто-то обидел?

– Нет, мэм! Мне… мне страшно! Старик… я хочу сказать, Рэндалл так рассказывал… Стоит мне теперь закрыть глаза, как я вижу, что у Кейт растут клыки!

– Что ж, случись такое, мы все порадовались бы за нее, – заметила миссис Норидж.

Кейт была старая беззубая посудомойка, с которой Энни делила комнату. Девушка прыснула и вновь испуганно уставилась на гувернантку, не зная, чего ожидать от нее.

– Выбирайтесь оттуда, Энни, – сказала миссис Норидж. – Углы просто созданы, чтобы навевать страхи. А если вы скажете мне, где кружки, я буду вам очень признательна.

– Сейчас будут, мэм! И молоко, я помню!

Служанка выскочила из угла, готовая помочь гувернантке.

Миссис Норидж было известно, где посуда. Но нет лучшего способа прогнать испуг, чем поручить человеку делать то, что он хорошо умеет.

Энни была расторопна и услужлива, и вскоре чашка с теплым молоком, подогретым именно до той температуры, которую предпочитала гувернантка, стояла на столе..

– Энни, вам доводилось прежде слышать историю, что рассказал сегодня мистер Рэндалл?

– Нет, ни разу! То есть, я хочу сказать, мы знали, что в замке Кроули давным-давно случилась какая-то беда… Но мне казалось, все это байки. Я-то сама не отсюда, из Глостершира.

– Вы ведь не впервые собираетесь в Вудчестере?

– Это у нас что-то вроде традиции, мэм. Но редко, не чаще двух раз в год. Тут все зависит от Хатти Мордок. Она решает, когда подходящее время.

– И каждый раз мистер Рэндалл присутствовал на ваших сборищах?

– Никогда не пропускал! Но обычно-то он сидит молча, а нынче… Видать, грог на него так подействовал. Он ведь совсем не пьет, мэм, ни капельки. – Энни задумалась. – Вот что мне удивительно… От истории Питера тоже мурашки бегут по коже. Про женщину, что выкалывает глаза постояльцам, помните? Ух! Но от нее пугаешься как-то по-другому… И ножницы потом не мерещатся в темноте. Почему так, миссис Норидж?

Едва задав вопрос, Энни спохватилась, что спрашивать всякие глупости у гувернантки не полагается. Но миссис Норидж не рассердилась и не отчитала служанку, как непременно сделала бы миссис Паблишер, прежняя гувернантка. С той сталось бы пожаловаться экономке! Нет-нет, от миссис Паблишер Энни старалась держаться подальше. Ей бы и в голову не пришло греть для нее молоко.

– Я думаю, Энни, все оттого, что история Питера – выдумка от начала до конца. А вот то, что поведал нам мистер Рэндалл, куда занимательнее. Вы заметили, что его рассказ насыщен деталями?

Служанка помотала головой.

– Ледяные руки леди Кроули, волчья голова с красным глазом, пар, вырывавшийся изо рта, зола… Ох, как мне все это не нравится, Энни.

– А кому бы понравилось, мэм! – поддакнула служанка.

– Люди и представить не могут, как часто они проговариваются в своих историях, правдивых ли, выдуманных – не играет роли. У Рэндалла отличная память на подробности. Он не сочиняет их, а повторяет так, как увидел… Разлетевшаяся зола и кулон в сжатом кулаке – все это плохо, очень плохо.

Энни молчала, догадавшись, что гувернантка обращается не к ней.

– Человек, у которого развязался язык после долгого молчания, выбалтывает слишком много. Он и сам, должно быть, не сообразил, что сказал… Все слушали рассказ об оборотнях. Однако в действительности это была история об убийстве, не так ли? О двух убийствах, если точнее. Если слушать ее именно с этой точки зрения, можно многое услышать

– Так что он сказал? – пискнула служанка, не выдержав.

Миссис Норидж отодвинула пустую чашку и встала.