Артефактор моментально оказался рядом с девочкой и, подхватив ее на руки, прыжком переместился к двери.
Поль в обнимку с ботинком и огородник, стоящие у окна, уставились на все расширяющуюся трещину, куда стали обваливаться куски трескающегося паркета. С другой стороны, от двери, на происходящее смотрел сквозь очки артефактор, держа на руках открывшую глаза и вцепившуюся в него от страха Элию.
Зеленая гадость пыталась расползтись по кухне, но вокруг, мигая и посверкивая, стали возникать огоньки. Они, кружась, словно сгоняли туманную пакость в кучу, и та, возвышаясь над трещиной, внезапно стала обретать форму.
Из разлома столбом вылез странный предмет из дерева, камня и воды. То тут, то там через него проступали искаженные, страшные личины. Каменные, деревянные, с сочащимися по ним водными струями, которые, неожиданно вспыхивая огнем, превращались в пар и снова становились зелеными клубами тумана.
Огородник, тоненько, по-бабьи, вскрикнув, тут же превратился в ушастого ежа и попытался дать деру через окошко, но запутался во влажном полотенце и затаился на подоконнике, дрожа под тканью. Из складок выглядывали только пуговки черных глаз, да острый зеленый носик нервно дергался, принюхиваясь к происходящему.
— Алтарь ордена. — Карл сэн Рэн задвинул за спину девочку и обеспокоенно посмотрел на сына, стоящего на другой стороне кухни. — Поль, попытайся как-то выбраться в сад. У тебя магия еще не проявленная, и это опасно, алтарь использовали для вытягивания детской непроявленной магии!
— А мне? — тихонько дотронувшись до локтя мужчины, спросила Элька из-за спины мага.
— Проявленных магов в жертву не приносили. По крайней мере, я таких случаев не знаю. По каким причинам — тоже неизвестно, вероятно, она не подходит или может сбить магию алтаря.
Настороженно глядя на торчащий посреди некогда уютной кухни уродливый столбик, артефактор пытался вспомнить, что у него есть с собой подходящего для защиты себя и детей.
И точно уж никто не ожидал, что девочка, словно сойдя с ума, вдруг кинется к жуткой скульптуре и, обняв ее руками, заговорит:
— Духи-хранители, вас ведь там много-много злыдни запечатали. Вы ведь сильные, и вы там вместе. Я зову вас всех, как хозяйка этого дома и житель этого мира. Вы нам тут очень нужны! Нашим рощам и лесам, рекам и озерам, жителям и их домам, полям и лугам. Придите на мой зов, вы ведь приходите, когда вас зовут. Помогите покарать зло и спасти магический баланс нашего мира. И Лушеньку мою спасти. И папу. А еще отыщите мою маму. Мне и всем тут вы очень нужны!
С каждым словом ее голос становился все тише, и она, бледнея, стала оседать. Поль, наплевав на предостережение отца, кинулся к Эльке, которая за эти несколько дней перестала быть для него просто соседской девчонкой.
У Карла, казалось, ноги к полу приклеились и весь организм закаменел, будто зачарованный. Мужчина не мог пошевелиться и с отчаянием наблюдал за детьми, которых не уберег. Единственный сын добровольно коснулся проклятого алтаря, привалившись к нему плечом, а дочь соседа, которую он обещал защищать, белая как мел лежала без сознания рядом, поддерживаемая парнем.
— Да помогите же нам! — хрипло пробормотал Поль, понимая, что из него словно тянут силы. — Вы же хранители, вот и вернитесь хранить и защищать!
Огоньки, метавшиеся по поверхности алтаря как светляки, вдруг скользнули к мальчику и вонзились в то место, где он прижался плечом к алтарю. Жуткий вой, пощелкивание и треск, раздавшиеся за этим, оглушили всех присутствующих, а вспышка сонма лучей, пронзивших уродливую мешанину камней и дерева, ослепила глаза.
Только замотанный полотенцем огородник смог увидеть, как чудовищно искаженные лица и морды на алтаре сверкнули глазами, а потом истаяли, превратившись во множество крошечных сияющих воронок. Они дружно схлопнулись над головами детей. Алтарь исчез, и Поль с Элькой, повалившись навзничь, теперь лежали на полу сломанными куклами почти на самом краю провала.
Артефактор у двери смог наконец-то пошевелиться и, протирая глаза, неуверенно переставлял ватные ноги, пытаясь добраться до сына и девочки.
А на подоконнике рядом с холмиком из полотенца что-то зашипело и завозилось.
Ежик дернулся, силясь разглядеть очередную неведомую опасность, и глаза его расширились от удивления. Рядом на окошке валялся оставленный Полем ботинок, а из него торчал полосато-хвостатый и очень знакомый кошачий тыл.
Раздраженно дергая хвостом и упираясь задними лапами, из башмака выбралась взъерошенная и местами облезлая кошка. Шерсть висела клочьями на боках, покрытых мелкими мокнущими язвочками. Ошалелый бешеный взгляд зверька окинул разгромленную кухню и остановился на детях. Истошно мявкнув, кошка одним прыжком перемахнула с подоконника на стол, потом, припадая на израненные лапы, спрыгнула на пол и, кинувшись к Эльке, принялась вылизывать бледное личико. Рядом на колени опустился Карл сэн Рэн, вцепившись в сына и пытаясь оттащить его от провала в полу.
— От дурынды малолетние, — гулко фыркнуло снизу из трещины. — Ладно человек несведущий, но вот от вас, молодежь, такого не ожидал.
На краю провала, балансируя на обломанной паркетине, появился румяный дедок в холщовой рубашке и домотканых штанах. За нарядным, вышитым алым гарусом поясом торчала деревянная расписная ложка, туда же был заправлен и кончик длинной белоснежной бороды.
— Полно уже хозяйке лицо мочить, — сердито попенял он Лукерье. — Совсем ополоумела, что ли? Домом займись! Порядок в доме — здоровый домовой дух! Всему-то вас учить, непутевых, надо.
— А ты, мил человек, — ткнул он пальцем в артефактора, — дитятю-то не трожь покамест. Магии в него много бесхозной вошло от погибших тогда. Парню покой нужен, а как очнется, кормите без устали, пока аппетит не пропадет! Иначе калекой станет. Запомнил? — Зеленые, как изумруды, глазки из-под кустистых седых бровей сурово оглядели ошарашенного сказанным сэн Рэна. — Шоб кормили аки гуся к празднику!
— Дедушко Панас?! — С подоконника свалился еще не до конца выпутавшийся из полотенца, но принявший нормальный вид Подкопайло.
— А ты, дурень косорылый, пошто все чуть не испортил?! — напустился на него старичок, от души огрев вытащенной из-за пояса ложкой. — Тебе ж и надо-то было предупредить здешних, шоб звали нас и зовом вражью ворожбу истончили! А он, значится, незнамо чем тут занимался!
Огородник, прикрыв глаза, щупал наливающуюся на лбу шишку и причитал:
— Так я же ж не помнил, запамятовал и спал вроде ж. А потом вспомнил, но не то. А потом сад защищал и опять, значится, спал. Не виноват же ж я, деда-а-а...
— Как есть дурень молодой, память как у трясокрылки на скачок до посвисток... — спрятав ложку за пояс, пробурчал дед.
Он оглянулся на домовую, которая, став собой и прижав ладошки к полу, поглаживала исковерканный паркет. Трещина зарастала прямо на глазах, и щепки, превращаясь в аккуратные досочки, становились на место.
— Вот! Сразу видно, шо настоящая домовая, — ухмыльнулся Панас в бороду. — Молодая, конечно, есчо и на эмоциях не туды ползет, куды надо, но, значится, толк-то выйдет. Годков через двести, думаю, ужо хороша будет.
— А вы, простите, сами кто будете? — Карл наконец пришел в себя и, положив голову бессознательного сына на колени, просверлил по-хозяйски командующего старичка взглядом исподлобья.
— Хе-хе. Старейший домовой дух я, юноша! — Дедок ткнул пальцем в ложку за поясом. — Совсем темные вы, видать, стали, шо старейших не признаете. Но берегиня объяснит да растолкует. Может, и наладится все.
— Так берегиня же легенда. — Огородник, забыв про шишку, выпучил глаза и открыл рот.
— Прикрой кормильца-то сваво, ишь, раззявил как на соседский каравай, — хихикнул Панас. — Была легенда, а тепереча самая что ни на есть быль! Ибо старая и молодая, не нашего мира и не чужая, с магией, слившей два мира, и утрату всего перенесшая примет знания и снова соединит духов и мир в гармонии всего сущего!
Торжественные слова были прерваны тихим счастливым всхлипом очнувшейся Эльки:
— Лушенька...
Лохматая крошечная женщина в ободранном платье, со ссадинами и болячками, и бледная как мел девочка, трясущаяся от слабости, сидели на восстановленном полу в обнимку и рыдали от пережитого ужаса, от счастья и от болезненной усталости.
— Бабьи слезы — души облегчение, — махнул на них рукой старейший домовой. — Сегодня их еще столько будет. Вот скоро новостей привезут, и они опять рыдать почнут, до утра не успокоятся.
Глава 26. Хорошо, когда все дома
Что должна перво-наперво сделать настоящая домовая, когда вокруг разруха, пострадавшие да болезные? Конечно, прибирать, лечить, кормить и обихаживать. Да и старейший домовой этого мира правду сказал: дом в порядке — и домовому хорошо.
Паркет уже блестел новыми досочками, словно не было и в помине никаких жутких алтарей и пентаграмм. Мага-артефактора Лукерья спровадила за подходящей мебелью, так как Поль все никак не приходил в себя, а Элия, бледная как мел, обхватив себя руками, дрожала словно от холода, сидя на полу.
Сама Лушка пришла в себя быстро, магия дома, как ни странно, никуда не делась. Видимо, алтарь, слабея под напором духов-хранителей, пытавшихся вырваться на свободу, сочился магией, которую и впитал особняк сэн Хейля.
— Вот и чего ты, девка, такая бедовая? — причитала домовая над Элькой, импульсом бытовой магии призвав из спальни одеяло. — Хорошо, конечно, что все обошлось, а ежели бы нет? Как бы я твоим родителям в глаза смотрела? Звала Эличка домовую Лукерью, и нет у вас вашей девочки, потому как все пошло не так? Прости, мол, Арина, не встретишься ты с дочерью...
Домовая сурово хмурилась, запихивая кокон из одеяла и трясущейся девчонки в кресло, которое принес Карл сэн Рэн. Артефактор притащил из холла еще и что-то вроде козетки, на которую бережно уложил сына, прикрыв его снятым с себя пиджаком.
— Арина? — Глаза мисс сэн Хейль стали как две плошки. — Папа звал маму Ари, по-домашнему. Сокращенно от второго имени «Илария». А ты говоришь «Арина». Ты что-то знаешь про маму?
Лукерья не была уверена, чем закончилось противостояние господина сэн Хейля и лжесекретарши на дороге из Забытушек, поэтому страшилась что-то говорить, чтобы не обнадеживать и так болезненную малышку раньше времени.
— Я вот тут, — вовремя вклинился Подкопайло, — значится, травки и всякое на пользу принес. Хозяюшке и молодому сэн Рэну, значится, подлечиться.
Да еще по помещению вдруг поплыли непонятно откуда запахи свежеиспеченного хлеба, наваристого бульона и яблочного компота.
Круто развернувшись на пятках, так ничего и не ответив Эльке, домовая с одобрением и одновременно с испуганным возмущением уставилась на старейшего домового. Ведь не уживаются домовые под одной крышей, где одни хозяева. А раз этот дедок в доме сэн Хейлей готовить может, то выходит, что Лукерья-то тут и вовсе теперь чужая, бездомная. Занял старый домовой место. Еще бы! Магии в доме много, семейство хорошее. А ее, Лушку, к дому так ведь и не привязали.
«Сэн Рэны меня, конечно, пригласят, — сникла расстроенная домовая, наблюдая, как под руками седого дедули уверенно мелькает посуда, — но как же так? Почему?»
— Чавой уставилась-то, молодуха?! — весело подмигнул ей дед Панас. — Дурная голова-то бабья чегось, наверное, себе навоображала? На стол давай накрывай да травы завари. Подлечим, покормим, ну а потом и погутарить можно.
Шевельнув густой белоснежной бровью, он ликвидировал бардак на столе, убрав все ненужное. Тетрадочка Элькиной мамы бережно опустилась девочке на колени.
Домовая в противоречивых чувствах начала стелить на стол пеструю скатерку, когда в спину ей раздалось ворчливое:
— Да никто тоби с этого дому не погонит, дурында! Не майся ужо! Я себе место отыщу, за этим дело не станет. Я же ж к молодежи поближе куда в новый дом, шоб годков, значится, скинуть хоть полтораста. Столько в этой мерзоте просидел, как огурец в банке, ажно прокис. Мне бы развеяться, ну и, значит, шоб мой опыт, а от их уважение!
Элька не поняла, почему старичок говорит про то, что Лушку не прогонят. Конечно, не прогонят, и так еле вернули, но речь о новом месте поближе к молодежи натолкнула ее на мысль.
— Ой, дедушка, а мы тут хотели клуб молодежный открыть! Чтобы за едой с друзьями посидеть, пообщаться и развлечься чем-нибудь. Работать там будем и отдыхать. Может, вы туда домовым захотите?
— О как! — солидно огладив бороду, просиял старичок. — Я, конечно, сперва бы поглядел, насколько у вас там серьезно и каков размах. Но, чую, дело в наших краях неслыханное и дюже завлекательное. Подумаю, внучка, подумаю! Благодарствую за заботу.
Успокоившись душой, Лукерья засияла и закрутилась по кухне как заведенная юла. Дед Панас, чтобы не мешать, отошел к столу, жестом усадив рядом чуть нервничающего огородника.
Лежа головой на коленях отца, тихонько простонал Поль. Домовая метнулась к мужчинам с кружкой только что приготовленного отвара, проведя над ним ладонью, чтобы остудить.
— Поите тихонечко, господин Карл, — подавая посудину артефактору, посоветовала она. — Потом бульончика горяченького надо будет дать.
Сэн Рэн согласно качнул рыжей шевелюрой, в которой за это время стало больше серебра, чем меди, и, приподняв голову Поля, чтобы тому было удобнее, принялся поить сына, как самая квалифицированная в мире сиделка.
На стол тем временем выставлялась еда, и Лукерья уже переливала в графин компот, когда Панас дернулся, прислушиваясь, и, ухмыльнувшись, картинно щелкнул пальцами.
Стол внезапно раздвинулся вместе со скатертью и стоящей на ней едой так, чтобы и кресло с Элькой, и козетка с соседями, не говоря уж о прочих посадочных местах, оказались вокруг него.
— Не серчай, — кивнул Панас дернувшейся от такого проявления силы домовой, — подмогнул немного, шоб не тревожить! Хозяев встречать будем! Подкопайло, поди помоги, ты там начудил с садом-то, — настоятельно велел старик огороднику. — Да и там не просто все. Глянешь — поймешь! Ну и травками озаботься особыми.
Чувствующего себя виноватым из-за дырявой памяти Подкопайло словно ветром сдуло.
— Папа приехал?! — попыталась вскочить с кресла Элька, но ей не дали.
— И папа, и мама! Сиди, егоза, еще упадешь там без сил. Они и сами сейчас не совсем в порядке. Еще и за тебя переживать начнут. — Он погрозил насупившейся девочке корявым морщинистым пальцем. — Лучше вон супа похлебай. Можа, румянец хоть по щекам мазанет.
Словно отвечая на его слова, живот у Элии протяжно буркнул, и девочка, послушно цапнув ложку, с аппетитом зачерпнула ароматное варево. Тем более что в коридоре уже раздалось громкое:
— Карл? Элия?!
И послышались тяжелые отцовские шаги, к которым присоединились шуршащие шажочки Подкопайло и его глухой бубнеж.
В кухню Франц сэн Хейль вошел, бережно неся свою драгоценную ношу. Маленькая женская фигурка, завернутая в оказавшийся в экипаже дорожный плащ, неподвижно замерла у него на руках, только серебристо-белые волосы прядями свисали вниз и колыхались при каждом шаге мужчины.
Поль в обнимку с ботинком и огородник, стоящие у окна, уставились на все расширяющуюся трещину, куда стали обваливаться куски трескающегося паркета. С другой стороны, от двери, на происходящее смотрел сквозь очки артефактор, держа на руках открывшую глаза и вцепившуюся в него от страха Элию.
Зеленая гадость пыталась расползтись по кухне, но вокруг, мигая и посверкивая, стали возникать огоньки. Они, кружась, словно сгоняли туманную пакость в кучу, и та, возвышаясь над трещиной, внезапно стала обретать форму.
Из разлома столбом вылез странный предмет из дерева, камня и воды. То тут, то там через него проступали искаженные, страшные личины. Каменные, деревянные, с сочащимися по ним водными струями, которые, неожиданно вспыхивая огнем, превращались в пар и снова становились зелеными клубами тумана.
Огородник, тоненько, по-бабьи, вскрикнув, тут же превратился в ушастого ежа и попытался дать деру через окошко, но запутался во влажном полотенце и затаился на подоконнике, дрожа под тканью. Из складок выглядывали только пуговки черных глаз, да острый зеленый носик нервно дергался, принюхиваясь к происходящему.
— Алтарь ордена. — Карл сэн Рэн задвинул за спину девочку и обеспокоенно посмотрел на сына, стоящего на другой стороне кухни. — Поль, попытайся как-то выбраться в сад. У тебя магия еще не проявленная, и это опасно, алтарь использовали для вытягивания детской непроявленной магии!
— А мне? — тихонько дотронувшись до локтя мужчины, спросила Элька из-за спины мага.
— Проявленных магов в жертву не приносили. По крайней мере, я таких случаев не знаю. По каким причинам — тоже неизвестно, вероятно, она не подходит или может сбить магию алтаря.
Настороженно глядя на торчащий посреди некогда уютной кухни уродливый столбик, артефактор пытался вспомнить, что у него есть с собой подходящего для защиты себя и детей.
И точно уж никто не ожидал, что девочка, словно сойдя с ума, вдруг кинется к жуткой скульптуре и, обняв ее руками, заговорит:
— Духи-хранители, вас ведь там много-много злыдни запечатали. Вы ведь сильные, и вы там вместе. Я зову вас всех, как хозяйка этого дома и житель этого мира. Вы нам тут очень нужны! Нашим рощам и лесам, рекам и озерам, жителям и их домам, полям и лугам. Придите на мой зов, вы ведь приходите, когда вас зовут. Помогите покарать зло и спасти магический баланс нашего мира. И Лушеньку мою спасти. И папу. А еще отыщите мою маму. Мне и всем тут вы очень нужны!
С каждым словом ее голос становился все тише, и она, бледнея, стала оседать. Поль, наплевав на предостережение отца, кинулся к Эльке, которая за эти несколько дней перестала быть для него просто соседской девчонкой.
У Карла, казалось, ноги к полу приклеились и весь организм закаменел, будто зачарованный. Мужчина не мог пошевелиться и с отчаянием наблюдал за детьми, которых не уберег. Единственный сын добровольно коснулся проклятого алтаря, привалившись к нему плечом, а дочь соседа, которую он обещал защищать, белая как мел лежала без сознания рядом, поддерживаемая парнем.
— Да помогите же нам! — хрипло пробормотал Поль, понимая, что из него словно тянут силы. — Вы же хранители, вот и вернитесь хранить и защищать!
Огоньки, метавшиеся по поверхности алтаря как светляки, вдруг скользнули к мальчику и вонзились в то место, где он прижался плечом к алтарю. Жуткий вой, пощелкивание и треск, раздавшиеся за этим, оглушили всех присутствующих, а вспышка сонма лучей, пронзивших уродливую мешанину камней и дерева, ослепила глаза.
Только замотанный полотенцем огородник смог увидеть, как чудовищно искаженные лица и морды на алтаре сверкнули глазами, а потом истаяли, превратившись во множество крошечных сияющих воронок. Они дружно схлопнулись над головами детей. Алтарь исчез, и Поль с Элькой, повалившись навзничь, теперь лежали на полу сломанными куклами почти на самом краю провала.
Артефактор у двери смог наконец-то пошевелиться и, протирая глаза, неуверенно переставлял ватные ноги, пытаясь добраться до сына и девочки.
А на подоконнике рядом с холмиком из полотенца что-то зашипело и завозилось.
Ежик дернулся, силясь разглядеть очередную неведомую опасность, и глаза его расширились от удивления. Рядом на окошке валялся оставленный Полем ботинок, а из него торчал полосато-хвостатый и очень знакомый кошачий тыл.
Раздраженно дергая хвостом и упираясь задними лапами, из башмака выбралась взъерошенная и местами облезлая кошка. Шерсть висела клочьями на боках, покрытых мелкими мокнущими язвочками. Ошалелый бешеный взгляд зверька окинул разгромленную кухню и остановился на детях. Истошно мявкнув, кошка одним прыжком перемахнула с подоконника на стол, потом, припадая на израненные лапы, спрыгнула на пол и, кинувшись к Эльке, принялась вылизывать бледное личико. Рядом на колени опустился Карл сэн Рэн, вцепившись в сына и пытаясь оттащить его от провала в полу.
— От дурынды малолетние, — гулко фыркнуло снизу из трещины. — Ладно человек несведущий, но вот от вас, молодежь, такого не ожидал.
На краю провала, балансируя на обломанной паркетине, появился румяный дедок в холщовой рубашке и домотканых штанах. За нарядным, вышитым алым гарусом поясом торчала деревянная расписная ложка, туда же был заправлен и кончик длинной белоснежной бороды.
— Полно уже хозяйке лицо мочить, — сердито попенял он Лукерье. — Совсем ополоумела, что ли? Домом займись! Порядок в доме — здоровый домовой дух! Всему-то вас учить, непутевых, надо.
— А ты, мил человек, — ткнул он пальцем в артефактора, — дитятю-то не трожь покамест. Магии в него много бесхозной вошло от погибших тогда. Парню покой нужен, а как очнется, кормите без устали, пока аппетит не пропадет! Иначе калекой станет. Запомнил? — Зеленые, как изумруды, глазки из-под кустистых седых бровей сурово оглядели ошарашенного сказанным сэн Рэна. — Шоб кормили аки гуся к празднику!
— Дедушко Панас?! — С подоконника свалился еще не до конца выпутавшийся из полотенца, но принявший нормальный вид Подкопайло.
— А ты, дурень косорылый, пошто все чуть не испортил?! — напустился на него старичок, от души огрев вытащенной из-за пояса ложкой. — Тебе ж и надо-то было предупредить здешних, шоб звали нас и зовом вражью ворожбу истончили! А он, значится, незнамо чем тут занимался!
Огородник, прикрыв глаза, щупал наливающуюся на лбу шишку и причитал:
— Так я же ж не помнил, запамятовал и спал вроде ж. А потом вспомнил, но не то. А потом сад защищал и опять, значится, спал. Не виноват же ж я, деда-а-а...
— Как есть дурень молодой, память как у трясокрылки на скачок до посвисток... — спрятав ложку за пояс, пробурчал дед.
Он оглянулся на домовую, которая, став собой и прижав ладошки к полу, поглаживала исковерканный паркет. Трещина зарастала прямо на глазах, и щепки, превращаясь в аккуратные досочки, становились на место.
— Вот! Сразу видно, шо настоящая домовая, — ухмыльнулся Панас в бороду. — Молодая, конечно, есчо и на эмоциях не туды ползет, куды надо, но, значится, толк-то выйдет. Годков через двести, думаю, ужо хороша будет.
— А вы, простите, сами кто будете? — Карл наконец пришел в себя и, положив голову бессознательного сына на колени, просверлил по-хозяйски командующего старичка взглядом исподлобья.
— Хе-хе. Старейший домовой дух я, юноша! — Дедок ткнул пальцем в ложку за поясом. — Совсем темные вы, видать, стали, шо старейших не признаете. Но берегиня объяснит да растолкует. Может, и наладится все.
— Так берегиня же легенда. — Огородник, забыв про шишку, выпучил глаза и открыл рот.
— Прикрой кормильца-то сваво, ишь, раззявил как на соседский каравай, — хихикнул Панас. — Была легенда, а тепереча самая что ни на есть быль! Ибо старая и молодая, не нашего мира и не чужая, с магией, слившей два мира, и утрату всего перенесшая примет знания и снова соединит духов и мир в гармонии всего сущего!
Торжественные слова были прерваны тихим счастливым всхлипом очнувшейся Эльки:
— Лушенька...
Лохматая крошечная женщина в ободранном платье, со ссадинами и болячками, и бледная как мел девочка, трясущаяся от слабости, сидели на восстановленном полу в обнимку и рыдали от пережитого ужаса, от счастья и от болезненной усталости.
— Бабьи слезы — души облегчение, — махнул на них рукой старейший домовой. — Сегодня их еще столько будет. Вот скоро новостей привезут, и они опять рыдать почнут, до утра не успокоятся.
Глава 26. Хорошо, когда все дома
Что должна перво-наперво сделать настоящая домовая, когда вокруг разруха, пострадавшие да болезные? Конечно, прибирать, лечить, кормить и обихаживать. Да и старейший домовой этого мира правду сказал: дом в порядке — и домовому хорошо.
Паркет уже блестел новыми досочками, словно не было и в помине никаких жутких алтарей и пентаграмм. Мага-артефактора Лукерья спровадила за подходящей мебелью, так как Поль все никак не приходил в себя, а Элия, бледная как мел, обхватив себя руками, дрожала словно от холода, сидя на полу.
Сама Лушка пришла в себя быстро, магия дома, как ни странно, никуда не делась. Видимо, алтарь, слабея под напором духов-хранителей, пытавшихся вырваться на свободу, сочился магией, которую и впитал особняк сэн Хейля.
— Вот и чего ты, девка, такая бедовая? — причитала домовая над Элькой, импульсом бытовой магии призвав из спальни одеяло. — Хорошо, конечно, что все обошлось, а ежели бы нет? Как бы я твоим родителям в глаза смотрела? Звала Эличка домовую Лукерью, и нет у вас вашей девочки, потому как все пошло не так? Прости, мол, Арина, не встретишься ты с дочерью...
Домовая сурово хмурилась, запихивая кокон из одеяла и трясущейся девчонки в кресло, которое принес Карл сэн Рэн. Артефактор притащил из холла еще и что-то вроде козетки, на которую бережно уложил сына, прикрыв его снятым с себя пиджаком.
— Арина? — Глаза мисс сэн Хейль стали как две плошки. — Папа звал маму Ари, по-домашнему. Сокращенно от второго имени «Илария». А ты говоришь «Арина». Ты что-то знаешь про маму?
Лукерья не была уверена, чем закончилось противостояние господина сэн Хейля и лжесекретарши на дороге из Забытушек, поэтому страшилась что-то говорить, чтобы не обнадеживать и так болезненную малышку раньше времени.
— Я вот тут, — вовремя вклинился Подкопайло, — значится, травки и всякое на пользу принес. Хозяюшке и молодому сэн Рэну, значится, подлечиться.
Да еще по помещению вдруг поплыли непонятно откуда запахи свежеиспеченного хлеба, наваристого бульона и яблочного компота.
Круто развернувшись на пятках, так ничего и не ответив Эльке, домовая с одобрением и одновременно с испуганным возмущением уставилась на старейшего домового. Ведь не уживаются домовые под одной крышей, где одни хозяева. А раз этот дедок в доме сэн Хейлей готовить может, то выходит, что Лукерья-то тут и вовсе теперь чужая, бездомная. Занял старый домовой место. Еще бы! Магии в доме много, семейство хорошее. А ее, Лушку, к дому так ведь и не привязали.
«Сэн Рэны меня, конечно, пригласят, — сникла расстроенная домовая, наблюдая, как под руками седого дедули уверенно мелькает посуда, — но как же так? Почему?»
— Чавой уставилась-то, молодуха?! — весело подмигнул ей дед Панас. — Дурная голова-то бабья чегось, наверное, себе навоображала? На стол давай накрывай да травы завари. Подлечим, покормим, ну а потом и погутарить можно.
Шевельнув густой белоснежной бровью, он ликвидировал бардак на столе, убрав все ненужное. Тетрадочка Элькиной мамы бережно опустилась девочке на колени.
Домовая в противоречивых чувствах начала стелить на стол пеструю скатерку, когда в спину ей раздалось ворчливое:
— Да никто тоби с этого дому не погонит, дурында! Не майся ужо! Я себе место отыщу, за этим дело не станет. Я же ж к молодежи поближе куда в новый дом, шоб годков, значится, скинуть хоть полтораста. Столько в этой мерзоте просидел, как огурец в банке, ажно прокис. Мне бы развеяться, ну и, значит, шоб мой опыт, а от их уважение!
Элька не поняла, почему старичок говорит про то, что Лушку не прогонят. Конечно, не прогонят, и так еле вернули, но речь о новом месте поближе к молодежи натолкнула ее на мысль.
— Ой, дедушка, а мы тут хотели клуб молодежный открыть! Чтобы за едой с друзьями посидеть, пообщаться и развлечься чем-нибудь. Работать там будем и отдыхать. Может, вы туда домовым захотите?
— О как! — солидно огладив бороду, просиял старичок. — Я, конечно, сперва бы поглядел, насколько у вас там серьезно и каков размах. Но, чую, дело в наших краях неслыханное и дюже завлекательное. Подумаю, внучка, подумаю! Благодарствую за заботу.
Успокоившись душой, Лукерья засияла и закрутилась по кухне как заведенная юла. Дед Панас, чтобы не мешать, отошел к столу, жестом усадив рядом чуть нервничающего огородника.
Лежа головой на коленях отца, тихонько простонал Поль. Домовая метнулась к мужчинам с кружкой только что приготовленного отвара, проведя над ним ладонью, чтобы остудить.
— Поите тихонечко, господин Карл, — подавая посудину артефактору, посоветовала она. — Потом бульончика горяченького надо будет дать.
Сэн Рэн согласно качнул рыжей шевелюрой, в которой за это время стало больше серебра, чем меди, и, приподняв голову Поля, чтобы тому было удобнее, принялся поить сына, как самая квалифицированная в мире сиделка.
На стол тем временем выставлялась еда, и Лукерья уже переливала в графин компот, когда Панас дернулся, прислушиваясь, и, ухмыльнувшись, картинно щелкнул пальцами.
Стол внезапно раздвинулся вместе со скатертью и стоящей на ней едой так, чтобы и кресло с Элькой, и козетка с соседями, не говоря уж о прочих посадочных местах, оказались вокруг него.
— Не серчай, — кивнул Панас дернувшейся от такого проявления силы домовой, — подмогнул немного, шоб не тревожить! Хозяев встречать будем! Подкопайло, поди помоги, ты там начудил с садом-то, — настоятельно велел старик огороднику. — Да и там не просто все. Глянешь — поймешь! Ну и травками озаботься особыми.
Чувствующего себя виноватым из-за дырявой памяти Подкопайло словно ветром сдуло.
— Папа приехал?! — попыталась вскочить с кресла Элька, но ей не дали.
— И папа, и мама! Сиди, егоза, еще упадешь там без сил. Они и сами сейчас не совсем в порядке. Еще и за тебя переживать начнут. — Он погрозил насупившейся девочке корявым морщинистым пальцем. — Лучше вон супа похлебай. Можа, румянец хоть по щекам мазанет.
Словно отвечая на его слова, живот у Элии протяжно буркнул, и девочка, послушно цапнув ложку, с аппетитом зачерпнула ароматное варево. Тем более что в коридоре уже раздалось громкое:
— Карл? Элия?!
И послышались тяжелые отцовские шаги, к которым присоединились шуршащие шажочки Подкопайло и его глухой бубнеж.
В кухню Франц сэн Хейль вошел, бережно неся свою драгоценную ношу. Маленькая женская фигурка, завернутая в оказавшийся в экипаже дорожный плащ, неподвижно замерла у него на руках, только серебристо-белые волосы прядями свисали вниз и колыхались при каждом шаге мужчины.