Глава 1. Кто в доме хозяйка, или Давайте знакомиться




Торчать головой вниз в старом мужском ботинке было ужасно неудобно. Вот так заснешь кошкой в нормальном земном лесу под кустиком в надежде на легкую смерть, а проснешься вверх хвостом в каком-то башмаке.

Лушка чихнула и недоуменно прислушалась к окружающим звукам и своим ощущениям. Вокруг была магия, очень много разлитой в пространстве магии, незнакомой и притягательной. А еще чувствительные кошачьи ушки явственно различили недалеко приглушенные всхлипывания и жалобное бормотание.

Лукерья домовушкой была молодой, всего-то век разменяла, но ответственной и хозяйственной. В неведении находиться она не любила, да и чего греха таить — любопытство ей было присуще не меньше, чем любовь к домоводству.

То, что это не Земля-матушка, по магии понятно было сразу, а вот куда она попала и зачем, узнать надо было срочно. Да и душно было в ботинке, и пахло совсем не пирогами. Опять же беззащитный хвостатый тыл торчал наружу, а там неизвестно кто носом хлюпает. Поэтому уперлась Лукерья лапами и выкарабкалась, пятясь из башмака, ошалело мотая головой и тряся ушами.

«Батюшки-пирожки!» — охнула она про себя, увидев разгром вокруг. Просторная кухня в явно небедном большом доме словно подверглась атаке полтергейста. Разбитые тарелки и банка с остатками растекшегося по осколкам липкого варенья, крошки повсюду, подпалины на полу и стенах, как от огня, в углу мокрая полуобгоревшая тряпка, а у стола на стуле, забравшись на него с ногами, сидело что-то худенькое и лохматое, уткнувшись носом в коленки, и тихо всхлипывало.

«Вроде девчоночка? Может, служанка какая нерадивая? — поразилась домовая. — Что за мир, где таких неумех малолетних слугами держат?»

Лушка домовой была прогрессивной и образованной. На Земле книги читала, а у постояльцев, что ее хозяйка на лето пускала, и интернет на хитром устройстве с кнопочками освоила, на ноутбуке. Хоть слуг она видом не видывала, но знала, что были раньше такие люди. Сама Лукерья после революции появилась, когда в совхозе дома строить начали новые. Войну пережила. Домик не пострадал от обстрелов и не сгорел в ту лихую годину. Так что опытная была она домовая, ко всему готовая и поэтому, долго не думая, решила мяукнуть, привлекая к себе внимание.

На стуле вскинула встрепанную голову девчонка, уставившись на кошку испуганными глазами. Худышка тут же цапнула с краешка стола большую вилку для жаркого и какую-то потрепанную тетрадку в тонком кожаном переплете.

— Ни с места, маленькое чудище! Я верну тебя обратно! — Махая в сторону домовушки вилкой, девчонка съежилась на стуле и пыталась что-то найти в тетради. — Сейчас найду, тут где-то было, — бормотала она, то косясь на листочки, то переводя взгляд на мирно сидящего рядом с папиным старым ботинком странного полосатого зверя.

— Где же я ошиблась? — отчаянно шептала она. — Там же написано: дух — помощник по дому! А тут не пойми что!

«Так вот оно как?! — тут же сообразила домовая. — Хоть и напутала девчонка, но это, может, и к лучшему! В обувку-то обычно домового-мужчину приглашают, а они и напугать могли эту пигалицу-недомагичку. Не со зла, а шутки ради. В этом мире-то, похоже, нет домовых, иначе эта птичка на своем насесте не паниковала бы, а уже и молочка бы предложила, и хлебушка принесла. Надо с ней пообщаться, пока она по своим писулькам что-нибудь не намудрила».

— Послушай, голубушка, может, поговорим сперва? — с трудом вернувшись к привычному облику слегка лохматой нечисти, предложила Лушка.

Девчонка вздрогнула на своем стуле и, испуганно посмотрев на неизвестно как очутившуюся в пентаграмме крошечную женщину, уронила вилку.

— А ты еще кто? — пытаясь храбриться, выпалила она, как щитом прикрываясь своей тетрадкой и озираясь по сторонам. — И куда делся странный зверь, в ботинок спрятался? Значит, вас тут двое? Отвечай!

— Хороший вопрос, — хмыкнула Лукерья. — Даже не один, а целая куча! Но у меня тоже вопросики имеются! Поэтому ответить-то я отвечу, но и ты будь добра кое-что мне прояснить!

Девочка нахмурилась, но неуверенно кивнула, напустив на себя важный вид хозяйки положения.

— Ну, давай знакомиться, — продолжала меж тем домовушка. — Я Лукерья, Луша, если по-простому. Домовушка я. А больше тут никого и не было. Кошкой, то есть тем зверем, тоже я была.

Глаза девчушки блеснули радостью и торжеством.

— Так у меня получилось! — Она положила тетрадку на край стола и, не спуская поджатых ног со стула, принялась распоряжаться: — Раз ты домовой дух и я тебя призвала, то ты обязана выполнять мои приказы! Поэтому наведи здесь порядок и подай мне еды! Я люблю...

— Стоп-стоп-стоп, милочка! — тут же осадила эту воображулю враз посуровевшая Лукерья. — Я тебе в служанки не нанималась! Да и о домовых ты, видно, ничего не знаешь, а туда же — командовать!

— Как же так?! — возмутилась та. — Ты мне имя свое назвала! Значит, признала хозяйкой и должна слушаться! И без моего дозволения и шагу не ступишь, вот оставлю тебя в пентаграмме на весь день, тогда посмотрим.

Только сейчас Лушка обратила внимание на криво начертанные линии вокруг, светящиеся оранжево-желтым цветом. Никто и никогда не ловил домовиков в пентаграмму, они хоть и нечисть, но не какие-нибудь духи-пакостники. А тут, в доме, при башмаке, да с такой магией, что воздух вокруг буквально пьянил, как шампанское, это и вовсе было бесполезно.

— Повторю, пожалуй, для особо непонятливых, — ткнула Лукерья пальцем в девицу на стуле. — О домовых ты, голуба, ничегошеньки не знаешь! А имя я назвала потому, что в отличие от тебя хорошо воспитанна. Пентаграмма же совсем никчемная, только пол испортила. И вызывать незнамо кого очень опасно!

Домовушка неодобрительно осмотрела линии, царапинами расчертившие красивый наборный паркет из неизвестного ей серо-голубого дерева. Чтобы не пугать собеседницу, Лушка, оборачиваясь из кошки, рост оставила небольшой, но, видимо, пора было ставить на место эту недомагичку. Домовая осторожно потянула к себе магические потоки, с удивлением и радостью понимая, что особняк, в который она попала, совсем не прост. Дом словно пропускал сквозь себя магию этого мира и приветливо делился ей со своей гостьей, прося ее остаться и позаботиться о нем.

— Потерпи, мой хороший, — домовая, наклонившись, ласково погладила паркетные досочки, — я уж тебя отмою, почищу, наведу порядок.

Она выпрямилась, глянув на опять листающую тетрадь девицу, и, нахмурившись, приняла максимально большой свой облик. Теперь ее макушка была почти вровень со столом. Ловко подхватив ботинок и морщась от застарелого запаха ношеной обуви, Лукерья легко шагнула через нацарапанные криворукой чертежницей линии. Пентаграмма, ярко, но безобидно полыхнув, потухла, оставшись уродливым рисунком на полу. Девчонка на вспышку оторвалась от тетрадки, вытаращившись на домовую, и открыла рот, чтобы закричать, но в нем неожиданно оказалось небольшое сочное желтобокое яблоко.

Было у Лукерьи несколько штук в кармане передника. Когда в лес ушла, не знала, сколько разрушения дома ждать придется, вот и прихватила с собой что нашла. Развоплотиться, лишившись дома, это не смерть от голода, поэтому поесть с собой немного взяла. Пару закаменевших сушек, что в буфете завалялись и не испортились, да несколько яблок с росшей у самого дома яблони тайком подобрала. Надеяться, что кошкой в лесу себе что-нибудь поймает, было неразумно, это тебе не жирные домовые мыши, ленивые и отъевшиеся на хозяйских харчах.

Вот теперь пригодились яблочки-то! Крошечный магический посыл — и круглобокий наливной фрукт прыгнул из кармана прямо в открытый рот нахалки. Девчонка сидела, испуганно выпучив глаза, с яблоком в зубах и с растопыренными руками, боясь пошевелиться. Видимо, не ожидала, что домовая тоже магичить может.

— Да ешь яблоко-то, — махнула ей рукой Лукерья, устраиваясь на стуле по другую сторону стола, — сильно не насытит, но хоть какая-то еда и витамины. Может, все-таки поговорим? Обсудим все спокойно? Я, конечно, домовая, и кормить, убирать — это для меня первое дело, но командовать мной не советую. Мала еще, да и не ты здесь хозяйка.

Девчонка вроде успокоилась, видя, что странная женщина ведет себя не агрессивно, вытащила яблоко изо рта, но на слова о хозяйке насупилась и, положив фрукт на стол, упрямо заявила:

— Нет! Я тут хозяйка! Пока папы нет! — Она покосилась на желтобокое яблоко с недоверчивым любопытством. — Мне уже четырнадцать, почти пятнадцать, так что я не маленькая.

— А мама? — задала домовая вопрос, недоумевая, почему эта явно голодная девочка-подросток не притрагивается к яблоку, и тут же обругала себя, что спросила. Глаза девочки наполнились слезами.

— Мама пропала несколько лет назад, — еле сдерживаясь и кусая губы, девчушка выпрямилась на своем стуле, — и теперь, когда папа в отъезде, я тут главная.


«Сиротинушка почти, — тут же пожалела ее про себя Лушка. — Батюшка, видно, все в разъездах. А только почему она одна в таком большом доме? Где те, кто за ней присмотрит? Девочка хоть и не малышка, но вон голодная, и беспорядок кругом. А уж оставить магичку без присмотра, так, чтобы она пентаграмму начертила и незнамо кого вызывать стала, это совсем безобразие! Видимо, не зря судьба нас свела, придется за ней досматривать, пока отец не объявится. Что там за папаша такой безответственный?»

Пока домовая сердито размышляла, девочка тоже пришла к каким-то своим выводам. Она аккуратно встала со стула, стараясь не наступить на осколки и в липкие следы от варенья.

— Кларисса Бетиния Элинора сэн Хейль, — присела она в вежливом реверансе. — Рада приветствовать вас в своем доме, уважаемая домовушка Лукерья.

Лушка, которая достала из фартучного кармана еще одно яблоко, с удивлением рассматривала это аристократическое чудо.

— Простите мое недостойное поведение, но я действительно ничего не знаю про домовых. Просто сейчас я оказалась в несколько затруднительных обстоятельствах и попыталась решить их при помощи магии. — Девочка сбилась со старательно изображаемого светского тона и негромко, с опять набежавшими на глаза слезами упрямо добавила: — В маминых тетрадях не могло быть ничего опасного. Она же их никогда не прятала, как папа некоторые книги. Может, вы расскажете немного о себе и о вашем угощении? — Мисс сэн Хейль кивнула на лежащее яблоко.

— Э-э-э... — Лушка даже растерялась от таких резких перемен, но потом решила, что, видимо, девочка пытается все же казаться хозяйкой дома, вспомнив, как обычно вела себя в таких случаях ее мама.

— Да я вроде как не против, — согласилась она, — только можно называть тебя как-то покороче? Это ж надо? На одного человека столько имен!

Девочка ненадолго замялась, задумавшись, а потом кивнула встрепанной русой головой.

— Как вам будет удобнее. Кларисса — это первое имя, данное при рождении, Бетиния — второе имя всех женщин рода сэн Хейль, а Элинора — домашнее имя для близких, — стала объяснять она домовушке. — Для посторонних я Кларисса Бетиния, дома Элинора, а когда я стану старше и начну ходить на приемы, меня будут представлять как Клариссу Бетинию Элинору сэн Хейль.

— Видимо, ты решила представиться взрослым именем потому, что в этом доме сейчас единственный представитель семьи? — догадалась домовая. — Если я стану туточки домовой, то и обращаться к тебе могу по-домашнему, Эли или Элина. Это как Луша от Лукерьи.

— Ну ладно, — пожала плечами Элина, снова усаживаясь на стул и поджимая под себя почему-то босые ноги. — А если тебя будут представлять на приемах, то звучать это будет «Лукерья Бетиния Луша домовая сэн Хейль». Потому что ты будешь иметь отношение к дому рода сэн Хейль, а значит, и приобретешь второе имя женщины рода. Только к названию рода еще должность положена. Но пока такое есть только у папиного секретаря. Мисс Абигейль Бетиния секретарь сэн Хейль. Ее домашнего имени я не знаю, — передернула она худенькими плечиками.

— Чудно как, — хихикнула Лушка, только сейчас разглядев и сообразив, что девчонка одета как-то необычно. На хрупкой фигурке с голенастыми, как у цыпленка, ногами были забавные панталончики до щиколотки, ну чисто восточные шаровары, только не широкие, по ноге. А сверху свободное платье или блузка чуть выше колена с рукавом три четверти. Все это было сшито из мягкой тонкой ткани симпатичного персикового цвета, только вот обувки на ногах у этой хозяюшки не наблюдалось.

А Эля пыталась продолжить светскую беседу, интересуясь яблоком и гостьей, причем именно в такой последовательности. Домовая, гадая о местной моде, уже откусила свое, и воздух незаметно наполнялся душистым яблочным ароматом.

— Да ешь яблоко-то, ешь, — махнула своим надкушенным в сторону Эли Лушка. — Потом еще чего сообразим, когда потолкуем. Фрукт это обычный, на дереве растет. У вас таких нет, что ли?

Элионора взяла яблоко и повертела в руках.

— Фрукты у нас есть, включая яблоки. Пахнут как наши, — она все же рискнула откусить крохотный кусочек, — только очень маленькие. Наши полосатые и как моя голова, из них только компоты варят и пироги пекут. Так не едят.

— Почему? — совершенно искренне поразилась Лукерья. — Это же очень вкусно!

— Так ведь вот так их не откусишь, кожура толстая, да и неудобно. А если порезать мелко, то они темнеют сразу, вот и идут в компот только или еще куда. — Эля с удовольствием схрумкала яблоко. — А жаль, так они вкусные. Я у кухарки как-то взяла несколько кусочков нарезанных, крику было, что леди такое не едят.

— У кухарки? — тут же насторожила ушки Лушка. — А где эта кухарка? И почему ты одна в доме? Куда все подевались?

Девочка опять нахмурилась и тоскливо оглядела яблочный огрызок.

— А давай ты мне про себя расскажешь, про мир не наш и почему на мой вызов отозвалась. А потом уже я. — Живот Эльки жалобно буркнул, и она, смутившись, покраснела.

Лушка вытащила еще два яблока, немного брусники в берестяном кулечке да горсть лесных орехов, показав, как их колоть.

— Хорошо. Расскажу и про себя, и про мир тот, и про домовых, а потом тебя послушаю, — согласилась домовая. — Только долгого да подробного рассказа не жди, недосуг! Видишь, бедлам у тебя, да и голодной сидеть нехорошо! Я бы, может, и навела порядок сперва, но быстро не выйдет. Дом мне еще чужой, как тут все устроено, пока непонятно.

Девчонка, морщась от кислинки, проглотила бруснику, сгрызла яблоки и старательно пыталась колоть орехи между двух ложек, слушая рассказ домовушки.





Глава 2. Как все случилось




Сколько на Земле-матушке люди живут, столько и домовые обитают. Раньше, пока народ по пещерам сидел, домовики и правда духами были. Духами очага и достатка.

Когда люди дома строить начали, то и домовые преобразились, одомашнились. В разных местах и странах совсем разные домовики. Где их духами предков зовут, там они только духи. Дом берегут, лихо отваживают да семью хранят. Где их за нечисть почитать стали, там они буянят, часто себя теряют и, помутившись разумом, полтергейстом становятся. А где с добром к ним да с уважением, то и они со всей душой. Хозяевам всегда помогут. Зерно от плесени сберегут, за тестом присмотрят, чтобы не убежало, мышей гоняют, кошкой оборотясь. Только сейчас все больше дома высокие строят, городские. Хозяев там много, у всех свой уклад, а домовой на весь дом может один быть, и то если его кто-то позвать догадается. А коли нет домового, то и души в доме нет. Там и плесень по стенам ползет, и сквозняки откуда ни возьмись берутся. Люди-то на строителей грешат — мол, раньше строили хорошо, а сейчас тяп-ляп.

Но ведь есть дома, что заходишь в него — и выходить не хочешь. И не рисуют там на стенах подъездов. Цветочки стоят на окнах, и их никто не ломает. Соседи друг на друга волком не смотрят. Да просто домовой там за порядком следит. Потому как домовые очень порядок и уважение любят!

Вот и Лукерья появилась в начале двадцатого века, когда в их разбогатевшем советском совхозе новые дома строить начали. Может, где люди в домовых и не верили, но Лушкин дом тогда семье бабки Глаши достался. Старушка была предками наученная и на прогресс и дело революции чихать хотела с церковной колокольни. Поэтому, пока сын с семьей вещи заносили, она тихонечко на веник домовую пригласила. Так и появилась Лукерья.

Семья против полосатой кошки не возражала, а бабка Глафира только улыбалась да, ставя за печку молоко в блюдечке, приговаривала:

— Матушка домовая, пусть избу нашу беды избегают, болячки стороной огибают, недруги да завистники мимо проходят. Изба пусть наша будет полная чаша.

Лушка и старалась как могла. Семья была дружная, детей растили, жили в достатке. Но пришла война. Сына бабы Глаши на фронт забрали. Жена его с детьми решила к своей родне податься. Так и сгинули все. На сына похоронка пришла, а невестка с внуками где-то в пути под обстрел попали.

Дом-то беда не тронула, но бабка Глаша с такими потерями совсем зачахла. Только появилась в их деревне беженка. Молодая, но контуженная какая-то и без памяти. Плакала и все семью вспоминала. Видно, тоже война лишила всего. И приютила ее Глафира, пожалела. Две судьбы, две души одинокие, горем исхлестанные, война соединила. Бабка вроде как к жиличке прикипела, а потом и вовсе дочкой окрестила. Женщина работящая оказалась, и дома работала, и в совхозе трудилась. Так вот в жизни Лукерьи появилась вторая хозяйка, София. Потом шли годы, умерла бабушка Глаша, и постаревшая София тоже взяла себе жиличку. Молодую женщину с такой же судьбой, Арину.

В селе так и звали их жилье «бабьим домом». Правда, Арина после смерти Софии никого не взяла. На лето сдавала комнаты в холодной половине жильцам с детьми. Хлопотала по дому да травы заготавливала. Все женщины с лесом дружбу водили и травы ведали. Лушка и этой хозяйке служила верно, иногда уходила из дома менять шкуру и возвращалась молодой кошкой другой расцветки. Вот не было таких котят в селе, и вдруг пришла кошка в «бабий дом», словно зная, что прежняя тут уже не живет.