Какой теперь смысл держать ее внутри – мою ярость по поводу решений, которые были приняты почти двадцать лет назад?
И это «лекарство» – какая чушь. Подвергнуть себя инвазивной процедуре, которая может сработать или не сработать, – это попытка скрыть проблему под заплаткой, а не решить ее. Я почувствовала себя обманутой – своими собственными надеждами, я думала, что научилась не рассчитывать на что-то, чего не могу контролировать сама. Но… все-таки. Все-таки было больно.
Какой смысл спасать кого-то теперь, если у них нет будущего? У меня запершило в горле от этой мысли. По крайней мере, в лагерях они защищены от того, с чем им придется столкнуться здесь. Много ли тех, кто доброжелательно отнесется к «уродам», разгуливающим по улицам? Я боролась с желанием подойти к спутниковому снимку Термонда, сорвать его со стены и разорвать на мелкие кусочки, просто изодрать на тысячу маленьких частей – так, как разлетелось на мельчайшие осколки все у меня внутри. Может, просто позволить вывезти детей из лагеря, пусть СПП и военные снесут эти здания, чтобы остался лишь шрам на поверхности земли? Почему бы и нет?
Потому что этих детей, если они останутся в лагере, заставят пройти эту процедуру силой, хотят они этого или нет.
Потому что они заслуживают право выбирать, как они хотят прожить свою жизнь.
Потому что они несколько лет не видели свои семьи.
Потому что это – справедливо.
Я встала и потянулась, разминая затекшие мышцы, подошла к спутниковой фотографии лагеря и поправила уголок, который отклеился от стены. Рядом с моими пометками появились новые – стрелки, которые нарисовал Коул, обозначая направление атаки. Он хотел, чтобы группа проникли через главные ворота, используя военный транспорт. Скорее всего, лучше сделать это под видом команды, отправленной помочь с перемещением детей, или военного подкрепления. Первый удар будет направлен на лазарет и контрольную башню, а небольшие группы бойцов по двое или трое направятся к расположенным кольцами хижинам.
Я отошла назад и, чтобы охватить взглядом всю картину лагеря, уселась на один из пустых столов.
Это – справедливо. Осталось только убедить всех остальных.
Дверь в компьютерный зал распахнулась, и я обернулась, уже спрашивая:
– Как это…
Но это был не Коул. Это был Лиам. Напряженный подбородок, буря в синих глазах. Даже если бы я не чувствовала, что он излучает гнев, было заметно, как его трясет от усилий войти и закрыть за собой дверь, сохраняя видимость спокойствия.
Все мое естество потянулось к нему. Внутри меня теперь было так много пустоты, и я даже не осознавала ее, пока не появился он, готовый ее заполнить. Тоска превратилась в тупую боль, она затуманивала мой ум. Лиам пристально смотрел на меня, и мне показалось, что я вижу то же самое в его глазах. Его гнев встретился с моим отчаянием, а искры от этого столкновения превратились в кристаллы, навсегда запечатав нас в этом мгновении напряженной тишины.
– Прости, – наконец сказала я. – Я понимаю, что уже слишком поздно, но мне так жаль.
Лиам прочистил горло. Его голос звучал глухо:
– И давно ты знаешь?
Не было смысла пытаться соврать, пытаться подсластить правду. Я больше не могла этого делать. Я не могла выносить чувство вины, которое с каждой недоговоренностью, с каждой маленькой ложью вспыхивало во мне, ранило меня так глубоко. Коул попросил меня сохранить его секрет, и я сделала это, потому что это было его право – разбираться со своими способностями на своих условиях, как и когда посчитает нужным. Но мне не следовало позволять этому зайти так далеко, что эта тайна почти все разрушила, хотя должна была бы нас объединить.
И в этот момент я подумала, что вряд ли Лиам может возненавидеть меня больше, чем ненавидит уже.
– Я узнала об этом еще тогда, в Штабе, – призналась я, – когда Коул пришел с другими агентами, чтобы вернуть его в наши руки, он спас мне жизнь. И тогда я увидела.
Лиам резко вдохнул и в ярости ударил кулаком по стене рядом с дверью, так сильно, что треснула штукатурка.
– Ох… черт! – Он отпрыгнул назад, потирая ушибленную руку. – Ну почему она сказала, что от этого мне станет лучше?
Я вскочила со стола и устремилась к нему.
– Кто – Элис? – предположила я, с ненавистью различая горечь в собственном голосе.
– Ну конечно!. Неужели, узнав о том, что мой брат – Красный, я сразу брошусь к какому-то репортеру, чтобы об этом поговорить! – выпалил он в ответ. – Вайда. Когда я спросил ее, где ты.
– Ох, прости, – пробормотала я.
И пока это слово не слетело с моего языка, я не осознавала, что моя выдержка и мое самообладание висели на волоске. Но в этот момент последние крохи сил просто… покинули меня. Я почувствовала, как делаю следующий шаг, и у меня подгибаются колени, и я опускаюсь на пол. Я не могла найти нужные слова, не могла соединить их в предложения. Я закрыла лицо руками и разрыдалась, уже не пытаясь сдерживаться.
– Прости меня, прости меня, прости меня…
Я услышала, как Лиам подходит ко мне, сквозь пальцы увидела, как он опускается на пол рядом и прислоняется спиной к столу. Он положил руку на колени так, чтобы его распухшая правая кисть висела в воздухе. Лиам ничего не говорил: может, ждал, когда я успокоюсь, или прислушиваясь к чему-то в себе самом.
– Коул сказал, что заставил тебя поклясться жизнью, что ты не скажешь, – хрипло произнес он. – Так что я должен обвинять его, а не тебя.
– Да, но я все равно могла бы тебе сказать, – тихо выговорила я.
– Но не сказала.
– Не сказала.
Он разочарованно вздохнул, проводя рукой по голове.
– Руби… можешь, по крайней мере, помочь мне понять… почему? Я… Я хочу понять. Это меня убивает. Я не понимаю, почему… почему никто из вас даже не попытался.
– Потому что… Я знаю, каково это… когда… – Я пыталась найти правильные слова, но каждый раз, когда мне казалось, что я ухватила нужное, они ускользали. – С нами все иначе. У меня и у него опасные способности. Я знаю, что ты не хочешь этого слышать, прости, но это правда. Я видела, как СПП обращаются с Оранжевыми и Красными в Термонде, я видела, как билась Зу, чтобы научиться контролировать свои способности, и я видела это в лице каждого ребенка, с которым разговаривала. И я точно знаю, почему Коул не сказал ни тебе, ни родителям. Я живу в страхе, что меня вычислят, и он тоже. Сначала в семье, потом в Лиге.
– Никто в Лиге даже не подозревал? – недоверчиво спросил Лиам.
– Трое знали, – ответила я. – Албан, Кейт и я. Вот и все.
Он шумно выдохнул и покачал головой.
– Жаль, что я не слишком хорошо умею объяснять. Я просто думаю о том, как долго я пыталась сохранить собственную тайну. Шесть лет. А потом за несколько секунд мне пришлось открыться вам всем, показать, кто я, чтобы мы могли спастись от той женщины. Почему-то это было одновременно самое сложное и самое легкое решение, которое я когда-либо принимала, потому что оно означало, что все вы будете в безопасности, но я была так уверена, что, когда все закончится, я потеряю вас из-за того, что вы знаете.
– Ты… в лесу, когда охотница за головами попыталась забрать нас, – сказал он, собирая воедино нужное воспоминание, – когда ты подумала, что мы собираемся тебя бросить.
– Да. – Сделав это признание, я ощутила острую боль в груди. – Но вы говорили со мной, вы сказали мне, что я нужна вам всем. Вы не знаете, каково это, когда… когда так долго живешь в одиночестве, в собственной голове. Это изменило мою жизнь. И я понимаю, что это звучит глупо, но мне казалось, что я смогу дать ему то же самое. Я помогу Коулу дождаться счастливого дня, когда он не будет так чертовски стыдиться того, кем он является, когда он сможет просто быть одним из нас и больше никогда не останется в одиночестве. Это кажется несправедливым, верно? Он по-прежнему заперт между двумя мирами. Не один из нас, но и не взрослый.
– Это был его выбор, – покачал головой Лиам. – Он мог признаться нам.
– А ты видел, как отреагировали дети – многие из них, когда Коул упомянул лагерь Красных? Оливия? Бретт? Коул не думал: «Ладно, но я докажу, что они ошибаются», потому что он думал: «Они будут ненавидеть меня, они будут бояться меня, они никогда не смогут снова посмотреть мне в глаза».
Лиам уставился на свои руки.
– Ты тоже все еще думаешь так?
– Эти мысли то возвращаются, то исчезают, – тихо сказала я. – Иногда. Когда я с тобой, я чувствую себя, будто я… как в луче света, понимаешь? Ты прогоняешь все плохое прочь. А Коул, он понимает, какая во мне живет темнота и что она останется со мной навсегда. Я думала, он – тот, кто ничего не боится, но, Лиам, он боится собственной тени. И до сегодняшнего вечера я даже не понимала, как сильно он на самом деле боялся того, что ты увидишь его истинное лицо.
– Но это так несправедливо! – воскликнул Лиам, и в его голосе послышалось напряжение, пришедшее с новой волной злости. – Я знаю, что это неправильно, но я ненавижу его за то, что он думал, будто я, мама и Гарри – и любой из этих детей, которые буквально молятся на него – станут любить его меньше. Жаль, что он не доверился нам. Он мог бы найти у нас поддержку. Для меня ничего не изменилось.
– Ничего?
– Ничего, – настойчиво повторил Лиам. – Только теперь знаю, что он не поджигал мои игрушки спичками из вредности. Думаю, это уже что-то.
– Он не может контролировать это, – объяснила я. – Он по-прежнему борется со своей силой.
Лиама это, похоже, не убедило.
– Судя по той короткой демонстрации, которую он мне устроил, я бы так не сказал.
– Но это так, – настаивала я. – Зависит от ситуации.
Например, когда он в ужасе от того, что ты можешь пострадать или погибнуть.
– Но если ты смогла обучиться контролю, то и он сможет, да?
– Если ты научишься контролю, это еще не значит, что люди поверят, будто ты способен принимать правильные решения, верно?
Я почувствовала, как задрожал мой голос, и тут же пожалела, что вообще задала этот вопрос.
– Что ты… ох… ты… – Брови Лиама сошлись на переносице: я видела, как его злость отступает, и ей на место приходит немое потрясение. – Ты нашла… мою записку? Руби, почему ты ничего не сказала?
– А что я могла сказать? Ты прав, что не доверяешь мне. Раньше доверял – и посмотри, куда это тебя завело?
– Нет! Черт побери, мне вообще не стоило никогда писать эту дурацкую штуку, но я был так уверен, что ты заставишь меня уйти. Что брат убедит тебя заставить меня уйти.
Я отвернулась, не желая слушать объяснений – не сейчас, когда мне было так же больно, как и той ночью. Но он не позволил. Лиам смотрел на меня и в первый раз с той самой ночи – а, кажется, что прошли уже годы, позволил себе коснуться моего плеча. Но сжав пальцы, он дернулся от боли.
– Ой, черт побери…
– Дай мне посмотреть.
Я осторожно потянула к себе его руку и осмотрела ее. Даже такого прикосновения было достаточно, чтобы у меня зачастил пульс, а под кожей начали пробегать электрические разряды. Лиам продолжал наблюдать за мной, и я почувствовала мимолетное, мягкое касание. Скучал ли и он по этому, чувствовал ли такое же тепло, которое растекалось по его телу. Потребность в этом тепле.
Врезав по стене, парень содрал кожу на костяшках, но кровотечение уже остановилось, а вот опухоль и синяки только начали проявляться. Я осторожно проверила все кости. Коса свалилась мне на плечо. Лиам протянул к ней другую руку и осторожно провел пальцами по волосам, сверху вниз. Я задохнулась, когда он погладил меня по ключицам. Закрыв глаза, я почувствовала, как облако тепла, окружающее нас, сместилось – он наклонился ко мне и провел пальцем по краю оголившейся кожи. Я не заслуживала этой нежности, но я ждала этого так долго и хотела этого слишком отчаянно, чтобы отказаться от нее добровольно.
Я подняла его пострадавшую руку и прижала ободранные костяшки к своим губам. Лиам закрыл глаза и вздрогнул.
– Переломов нет, – прошептала я, прижимаясь губами к его коже. – Только ушиб.
– А что насчет нас? – Вопрос наполнил меня в равной степени надеждой и страхом.
– Я не могу забыть, а ты?
– А разве это важно? – спросил он. – Я не хочу забывать. Мы через многое прошли – это верно, но разве это важно, если мы пойдем дальше вместе? Последние несколько дней я находился словно в аду. Я смотрю на твое лицо, и мне так жаль… я только о том и думаю, что лучше бы я никогда не писал ту дурацкую записку. Лучше бы я рассказал тебе об Элис. Я просто хотел не чувствовать себя бесполезным. Я хотел, чтобы ты увидела во мне что-то хорошее.
– Лиам! – У меня перехватило дыхание. – Я никогда ничего другого и не видела. Я так сильно хотела, чтобы у меня была нормальная жизнь. Хотела стать человеком, который может вернуться домой, к своей семье. Я думала, что меня можно исправить и я стану той, кто заслуживает быть рядом с тобой. А еще таких друзей, как Зу, Толстяк, Вайда, Джуд, Нико, Кейт. Я думала, что лекарство поможет мне в этом. Я не хотела ничего другого – только покончить со всем этим навсегда. Но я теперь хочу позаботиться и о себе тоже. Я не хочу, чтобы кто-то что-то вживлял мне в голову или изменил мою личность. Когда все это закончится, сколько бы времени ни прошло, я никогда не буду использовать свои способности снова. Но сейчас мне приходится, и мне приходится довериться самой себе, что я сумею выбрать лучшее для всех. Скажи, что мне сделать, чтобы иметь право оставаться рядом с тобой, и я сделаю это – я сделаю все, что угодно…
Рука Лиама скользнула по моим волосам, погладила мою щеку. И когда наши губы соприкоснулись, облегчение, чистое и прекрасное, распустилось во мне. Потом, чуть отодвинувшись, он ждал моей реакции. И когда я попробовала слабо улыбнуться, Лиам поцеловал меня снова, и последние сомнения с грохотом обратились в прах. Я ответила на поцелуй, стараясь, чтобы он длился как можно дольше, чтобы Лиам почувствовал, что задыхается – как и я.
Парень поднял голову, его лицо порозовело, а глаза горели. Я знала, что и сама выгляжу так же. Все мое тело дрожало, отчаянно желая продолжения, как этого требовало мое сумасшедшее, яростное чувство. Осторожно, оберегая свою пострадавшую руку, Лиам поднялся на колени, чтобы встать и помочь подняться и мне. Внезапно он замер, что-то заметив.
– Что это? – спросил он, показав на распечатку, приклеенную скотчем к стене.
И это «лекарство» – какая чушь. Подвергнуть себя инвазивной процедуре, которая может сработать или не сработать, – это попытка скрыть проблему под заплаткой, а не решить ее. Я почувствовала себя обманутой – своими собственными надеждами, я думала, что научилась не рассчитывать на что-то, чего не могу контролировать сама. Но… все-таки. Все-таки было больно.
Какой смысл спасать кого-то теперь, если у них нет будущего? У меня запершило в горле от этой мысли. По крайней мере, в лагерях они защищены от того, с чем им придется столкнуться здесь. Много ли тех, кто доброжелательно отнесется к «уродам», разгуливающим по улицам? Я боролась с желанием подойти к спутниковому снимку Термонда, сорвать его со стены и разорвать на мелкие кусочки, просто изодрать на тысячу маленьких частей – так, как разлетелось на мельчайшие осколки все у меня внутри. Может, просто позволить вывезти детей из лагеря, пусть СПП и военные снесут эти здания, чтобы остался лишь шрам на поверхности земли? Почему бы и нет?
Потому что этих детей, если они останутся в лагере, заставят пройти эту процедуру силой, хотят они этого или нет.
Потому что они заслуживают право выбирать, как они хотят прожить свою жизнь.
Потому что они несколько лет не видели свои семьи.
Потому что это – справедливо.
Я встала и потянулась, разминая затекшие мышцы, подошла к спутниковой фотографии лагеря и поправила уголок, который отклеился от стены. Рядом с моими пометками появились новые – стрелки, которые нарисовал Коул, обозначая направление атаки. Он хотел, чтобы группа проникли через главные ворота, используя военный транспорт. Скорее всего, лучше сделать это под видом команды, отправленной помочь с перемещением детей, или военного подкрепления. Первый удар будет направлен на лазарет и контрольную башню, а небольшие группы бойцов по двое или трое направятся к расположенным кольцами хижинам.
Я отошла назад и, чтобы охватить взглядом всю картину лагеря, уселась на один из пустых столов.
Это – справедливо. Осталось только убедить всех остальных.
Дверь в компьютерный зал распахнулась, и я обернулась, уже спрашивая:
– Как это…
Но это был не Коул. Это был Лиам. Напряженный подбородок, буря в синих глазах. Даже если бы я не чувствовала, что он излучает гнев, было заметно, как его трясет от усилий войти и закрыть за собой дверь, сохраняя видимость спокойствия.
Все мое естество потянулось к нему. Внутри меня теперь было так много пустоты, и я даже не осознавала ее, пока не появился он, готовый ее заполнить. Тоска превратилась в тупую боль, она затуманивала мой ум. Лиам пристально смотрел на меня, и мне показалось, что я вижу то же самое в его глазах. Его гнев встретился с моим отчаянием, а искры от этого столкновения превратились в кристаллы, навсегда запечатав нас в этом мгновении напряженной тишины.
– Прости, – наконец сказала я. – Я понимаю, что уже слишком поздно, но мне так жаль.
Лиам прочистил горло. Его голос звучал глухо:
– И давно ты знаешь?
Не было смысла пытаться соврать, пытаться подсластить правду. Я больше не могла этого делать. Я не могла выносить чувство вины, которое с каждой недоговоренностью, с каждой маленькой ложью вспыхивало во мне, ранило меня так глубоко. Коул попросил меня сохранить его секрет, и я сделала это, потому что это было его право – разбираться со своими способностями на своих условиях, как и когда посчитает нужным. Но мне не следовало позволять этому зайти так далеко, что эта тайна почти все разрушила, хотя должна была бы нас объединить.
И в этот момент я подумала, что вряд ли Лиам может возненавидеть меня больше, чем ненавидит уже.
– Я узнала об этом еще тогда, в Штабе, – призналась я, – когда Коул пришел с другими агентами, чтобы вернуть его в наши руки, он спас мне жизнь. И тогда я увидела.
Лиам резко вдохнул и в ярости ударил кулаком по стене рядом с дверью, так сильно, что треснула штукатурка.
– Ох… черт! – Он отпрыгнул назад, потирая ушибленную руку. – Ну почему она сказала, что от этого мне станет лучше?
Я вскочила со стола и устремилась к нему.
– Кто – Элис? – предположила я, с ненавистью различая горечь в собственном голосе.
– Ну конечно!. Неужели, узнав о том, что мой брат – Красный, я сразу брошусь к какому-то репортеру, чтобы об этом поговорить! – выпалил он в ответ. – Вайда. Когда я спросил ее, где ты.
– Ох, прости, – пробормотала я.
И пока это слово не слетело с моего языка, я не осознавала, что моя выдержка и мое самообладание висели на волоске. Но в этот момент последние крохи сил просто… покинули меня. Я почувствовала, как делаю следующий шаг, и у меня подгибаются колени, и я опускаюсь на пол. Я не могла найти нужные слова, не могла соединить их в предложения. Я закрыла лицо руками и разрыдалась, уже не пытаясь сдерживаться.
– Прости меня, прости меня, прости меня…
Я услышала, как Лиам подходит ко мне, сквозь пальцы увидела, как он опускается на пол рядом и прислоняется спиной к столу. Он положил руку на колени так, чтобы его распухшая правая кисть висела в воздухе. Лиам ничего не говорил: может, ждал, когда я успокоюсь, или прислушиваясь к чему-то в себе самом.
– Коул сказал, что заставил тебя поклясться жизнью, что ты не скажешь, – хрипло произнес он. – Так что я должен обвинять его, а не тебя.
– Да, но я все равно могла бы тебе сказать, – тихо выговорила я.
– Но не сказала.
– Не сказала.
Он разочарованно вздохнул, проводя рукой по голове.
– Руби… можешь, по крайней мере, помочь мне понять… почему? Я… Я хочу понять. Это меня убивает. Я не понимаю, почему… почему никто из вас даже не попытался.
– Потому что… Я знаю, каково это… когда… – Я пыталась найти правильные слова, но каждый раз, когда мне казалось, что я ухватила нужное, они ускользали. – С нами все иначе. У меня и у него опасные способности. Я знаю, что ты не хочешь этого слышать, прости, но это правда. Я видела, как СПП обращаются с Оранжевыми и Красными в Термонде, я видела, как билась Зу, чтобы научиться контролировать свои способности, и я видела это в лице каждого ребенка, с которым разговаривала. И я точно знаю, почему Коул не сказал ни тебе, ни родителям. Я живу в страхе, что меня вычислят, и он тоже. Сначала в семье, потом в Лиге.
– Никто в Лиге даже не подозревал? – недоверчиво спросил Лиам.
– Трое знали, – ответила я. – Албан, Кейт и я. Вот и все.
Он шумно выдохнул и покачал головой.
– Жаль, что я не слишком хорошо умею объяснять. Я просто думаю о том, как долго я пыталась сохранить собственную тайну. Шесть лет. А потом за несколько секунд мне пришлось открыться вам всем, показать, кто я, чтобы мы могли спастись от той женщины. Почему-то это было одновременно самое сложное и самое легкое решение, которое я когда-либо принимала, потому что оно означало, что все вы будете в безопасности, но я была так уверена, что, когда все закончится, я потеряю вас из-за того, что вы знаете.
– Ты… в лесу, когда охотница за головами попыталась забрать нас, – сказал он, собирая воедино нужное воспоминание, – когда ты подумала, что мы собираемся тебя бросить.
– Да. – Сделав это признание, я ощутила острую боль в груди. – Но вы говорили со мной, вы сказали мне, что я нужна вам всем. Вы не знаете, каково это, когда… когда так долго живешь в одиночестве, в собственной голове. Это изменило мою жизнь. И я понимаю, что это звучит глупо, но мне казалось, что я смогу дать ему то же самое. Я помогу Коулу дождаться счастливого дня, когда он не будет так чертовски стыдиться того, кем он является, когда он сможет просто быть одним из нас и больше никогда не останется в одиночестве. Это кажется несправедливым, верно? Он по-прежнему заперт между двумя мирами. Не один из нас, но и не взрослый.
– Это был его выбор, – покачал головой Лиам. – Он мог признаться нам.
– А ты видел, как отреагировали дети – многие из них, когда Коул упомянул лагерь Красных? Оливия? Бретт? Коул не думал: «Ладно, но я докажу, что они ошибаются», потому что он думал: «Они будут ненавидеть меня, они будут бояться меня, они никогда не смогут снова посмотреть мне в глаза».
Лиам уставился на свои руки.
– Ты тоже все еще думаешь так?
– Эти мысли то возвращаются, то исчезают, – тихо сказала я. – Иногда. Когда я с тобой, я чувствую себя, будто я… как в луче света, понимаешь? Ты прогоняешь все плохое прочь. А Коул, он понимает, какая во мне живет темнота и что она останется со мной навсегда. Я думала, он – тот, кто ничего не боится, но, Лиам, он боится собственной тени. И до сегодняшнего вечера я даже не понимала, как сильно он на самом деле боялся того, что ты увидишь его истинное лицо.
– Но это так несправедливо! – воскликнул Лиам, и в его голосе послышалось напряжение, пришедшее с новой волной злости. – Я знаю, что это неправильно, но я ненавижу его за то, что он думал, будто я, мама и Гарри – и любой из этих детей, которые буквально молятся на него – станут любить его меньше. Жаль, что он не доверился нам. Он мог бы найти у нас поддержку. Для меня ничего не изменилось.
– Ничего?
– Ничего, – настойчиво повторил Лиам. – Только теперь знаю, что он не поджигал мои игрушки спичками из вредности. Думаю, это уже что-то.
– Он не может контролировать это, – объяснила я. – Он по-прежнему борется со своей силой.
Лиама это, похоже, не убедило.
– Судя по той короткой демонстрации, которую он мне устроил, я бы так не сказал.
– Но это так, – настаивала я. – Зависит от ситуации.
Например, когда он в ужасе от того, что ты можешь пострадать или погибнуть.
– Но если ты смогла обучиться контролю, то и он сможет, да?
– Если ты научишься контролю, это еще не значит, что люди поверят, будто ты способен принимать правильные решения, верно?
Я почувствовала, как задрожал мой голос, и тут же пожалела, что вообще задала этот вопрос.
– Что ты… ох… ты… – Брови Лиама сошлись на переносице: я видела, как его злость отступает, и ей на место приходит немое потрясение. – Ты нашла… мою записку? Руби, почему ты ничего не сказала?
– А что я могла сказать? Ты прав, что не доверяешь мне. Раньше доверял – и посмотри, куда это тебя завело?
– Нет! Черт побери, мне вообще не стоило никогда писать эту дурацкую штуку, но я был так уверен, что ты заставишь меня уйти. Что брат убедит тебя заставить меня уйти.
Я отвернулась, не желая слушать объяснений – не сейчас, когда мне было так же больно, как и той ночью. Но он не позволил. Лиам смотрел на меня и в первый раз с той самой ночи – а, кажется, что прошли уже годы, позволил себе коснуться моего плеча. Но сжав пальцы, он дернулся от боли.
– Ой, черт побери…
– Дай мне посмотреть.
Я осторожно потянула к себе его руку и осмотрела ее. Даже такого прикосновения было достаточно, чтобы у меня зачастил пульс, а под кожей начали пробегать электрические разряды. Лиам продолжал наблюдать за мной, и я почувствовала мимолетное, мягкое касание. Скучал ли и он по этому, чувствовал ли такое же тепло, которое растекалось по его телу. Потребность в этом тепле.
Врезав по стене, парень содрал кожу на костяшках, но кровотечение уже остановилось, а вот опухоль и синяки только начали проявляться. Я осторожно проверила все кости. Коса свалилась мне на плечо. Лиам протянул к ней другую руку и осторожно провел пальцами по волосам, сверху вниз. Я задохнулась, когда он погладил меня по ключицам. Закрыв глаза, я почувствовала, как облако тепла, окружающее нас, сместилось – он наклонился ко мне и провел пальцем по краю оголившейся кожи. Я не заслуживала этой нежности, но я ждала этого так долго и хотела этого слишком отчаянно, чтобы отказаться от нее добровольно.
Я подняла его пострадавшую руку и прижала ободранные костяшки к своим губам. Лиам закрыл глаза и вздрогнул.
– Переломов нет, – прошептала я, прижимаясь губами к его коже. – Только ушиб.
– А что насчет нас? – Вопрос наполнил меня в равной степени надеждой и страхом.
– Я не могу забыть, а ты?
– А разве это важно? – спросил он. – Я не хочу забывать. Мы через многое прошли – это верно, но разве это важно, если мы пойдем дальше вместе? Последние несколько дней я находился словно в аду. Я смотрю на твое лицо, и мне так жаль… я только о том и думаю, что лучше бы я никогда не писал ту дурацкую записку. Лучше бы я рассказал тебе об Элис. Я просто хотел не чувствовать себя бесполезным. Я хотел, чтобы ты увидела во мне что-то хорошее.
– Лиам! – У меня перехватило дыхание. – Я никогда ничего другого и не видела. Я так сильно хотела, чтобы у меня была нормальная жизнь. Хотела стать человеком, который может вернуться домой, к своей семье. Я думала, что меня можно исправить и я стану той, кто заслуживает быть рядом с тобой. А еще таких друзей, как Зу, Толстяк, Вайда, Джуд, Нико, Кейт. Я думала, что лекарство поможет мне в этом. Я не хотела ничего другого – только покончить со всем этим навсегда. Но я теперь хочу позаботиться и о себе тоже. Я не хочу, чтобы кто-то что-то вживлял мне в голову или изменил мою личность. Когда все это закончится, сколько бы времени ни прошло, я никогда не буду использовать свои способности снова. Но сейчас мне приходится, и мне приходится довериться самой себе, что я сумею выбрать лучшее для всех. Скажи, что мне сделать, чтобы иметь право оставаться рядом с тобой, и я сделаю это – я сделаю все, что угодно…
Рука Лиама скользнула по моим волосам, погладила мою щеку. И когда наши губы соприкоснулись, облегчение, чистое и прекрасное, распустилось во мне. Потом, чуть отодвинувшись, он ждал моей реакции. И когда я попробовала слабо улыбнуться, Лиам поцеловал меня снова, и последние сомнения с грохотом обратились в прах. Я ответила на поцелуй, стараясь, чтобы он длился как можно дольше, чтобы Лиам почувствовал, что задыхается – как и я.
Парень поднял голову, его лицо порозовело, а глаза горели. Я знала, что и сама выгляжу так же. Все мое тело дрожало, отчаянно желая продолжения, как этого требовало мое сумасшедшее, яростное чувство. Осторожно, оберегая свою пострадавшую руку, Лиам поднялся на колени, чтобы встать и помочь подняться и мне. Внезапно он замер, что-то заметив.
– Что это? – спросил он, показав на распечатку, приклеенную скотчем к стене.