Бабах! Бабах! Бабах! Бабах! – раздался залп сотен фузей, и над головами троицы со свистом пронёсся рой пуль.
Бах! Бах! Бах! – и с истошным надрывным воем прошла туча пушечной картечи.
– Ура-а-а! – стена штыков вынырнула из плотного порохового облака и, грозно колыхаясь, пошла на заметавшуюся на поле конницу.
– Ура-а-а! – разнеслось в отдалении, и с правой стороны, со спины сипахов, тоже раздались фузейные залпы.
Турецкая конница, окружившая дивизионное каре генерала Брюса, оказалась в западне. Два отборных гренадёрских батальона генерала Олица при шести полевых орудиях ударили им в тыл с правого фланга, как раз навстречу идущей сейчас в атаку левофланговой дивизии. Турецкие сипахи и татары, оказавшись в огненном мешке, между двух стен штыков, смешались, рассеялись и, развернувшись, ринулись всей своей массой в сторону полевого лагеря, оглашая округу истошными криками.
Такая же картина происходила сейчас и на правом фланге у генерала Баура.
Рассеяв вражескую конницу, Румянцев отдал приказ:
– Дивизии Репнина сместиться влево и, обойдя стороной пешее турецкое войско, ударить в него с тыла.
Дивизии Брюса предстояло бить правый фланг турок и, рассеяв его, взять укреплённый лагерь. Дивизии Баура предстояло взломать левый фланг. И самая трудная задача выпала центральным дивизиям генералов Племянникова и Олица. Им надлежало сковать весь центр турецкого войска, выстоять перед натиском превосходящих их сил и пробить оборонительный ретраншемент, где стояли основные батареи турок.
– Полежи пока, милок, как выбьем турку, так сразу и вернёмся к тебе – напутствовал своего раненого напарника Карпыч. – Ну что, сержант, веди нас, – кивнул он Лёшке и подал потерянную им во время поспешного отхода треуголку. Когда только успел подобрать-то?
Алексей её отряхнул, надел на голову и кивнул переминающимся с ноги на ногу рядышком Тимохе с Архипкой:
– За мной, бего-ом!
Дивизионное каре скорым шагом под бой барабанов, отбивающих ритм, шло на турецкий ретраншемент. Бах, бах, бах! – били в его укрепления ядрами полковые и полевые армейские пушки.
Русская артиллерия всегда была самым передовым и лучшим родом войск из всех армий мира. Следуя в войсковых порядках, она могла поддерживать свою пехоту как картечным боем, сметая живую силу противника, так и подавлять вражеские батареи и одиночные орудия в их полевых защитных сооружениях. Вот и сейчас, избавившись от опасности в виде османской конницы, русские артиллеристы громили вражеские пушки и били ядрами по самому ретраншементу.
– В штыки, братцы, за матушку Екатерину! Ура! – и дивизия Брюса обрушилась на левый фланг капыкулу – пешего регулярного войска Халил-паши.
В передовых порядках каре шли два гренадёрских батальона Бигичева и Ливена. Тысяча отборных, рослых солдат с яростью ударила по передовому турецкому полку, переколов его третью часть, остальные, не выдержав напора гренадёр, развернулись и ринулись через окопы в сторону лагеря.
Егеря и охотники вели в это время стрельбу россыпью, выбивая в первую очередь османских командиров.
Здоровый турок с кривой саблей в руке на глазах у Лёшки зарубил двух своих рядовых, в панике убегающих от русских. Он что-то громко орал и размахивал своим оружием. Уже около трёх десятков пехотинцев остановились вокруг него, создавая островок стабильности на поле боя. Ещё немного и на этом участке их уже придётся выбивать в рукопашной.
– Бейте того жирного с саблей! – крикнул Лёшка своей команде и показал рукой на цель, сам продолжая заряжать свой штуцер.
Бах! Бах! Бах! – грохнули фузеи охотников и егеря Карпыча, и здоровяк завалился на спину.
– Ура! – гренадёры ворвались впервые в широкие окопы и начали там колоть их защитников.
– Не останавливаться, за мной! – прокричал команду Колюбякин, и Апшеронский пехотный полк ринулся за своим командиром ко второй траншее.
Через десять минут все оборонительные порядки на левом фланге у турок были прорваны, и русское каре, разделившись на батальонные и полковые колонны, ударило вправо, вдоль ретраншемента. А Санкт-Петербургский и Копорский пехотные полки с гренадерским батальоном Бегичева вышли к полевому лагерю противника.
– Колюбакин, выдели пятерых своих орлов в охрану к вестовому адъютанту в штаб командующего! – отдал распоряжение граф Брюс, наблюдая за боем с только что отбитого у противника оборонительного вала.
– Егоров, ко мне! – крикнул полковник, подзывая заряжающего свой штуцер Алексея.
– Ваше высокоблагородие, старший сержант Егоров по вашему… – начал было тот, но командир только махнул рукой: – Тихо, тихо, Егоров, некогда тут тянуться. Поступаешь в распоряжение адъютанта его светлости поручика Светлова. Сопроводишь его в лагерь командующего с донесением и обратно. Забирай с собой четверых по своему выбору и вперёд!
– Есть! – коротко ответил Лёшка. И подозвал к себе своих охотников Тимоху с Архипом. Он огляделся, подыскивая кого бы ему ещё с собой взять.
– Разрешите, господин старший сержант, с вами, чай, не откажитесь от стариков? – напротив него стояли два знакомых егеря – старички Карпыч с Макарычем.
– Не откажусь, – усмехнулся Лёшка. – Зря, что ли, Макарыч, ты меня всю неделю на вашем стрельбище гонял? – и обратился к ожидающему их офицеру: – Ваше благородие, команда собрана и готова следовать за вами!
Светлов, высокий щеголеватый поручик, с тонкими усиками, внимательно их всех оглядел и махнул рукой в ту сторону, откуда сейчас слышалась ожесточённая пушечная канонада и ружейные залпы.
– Командующий нашей армией в центральном каре ведёт бой с основными силами турок. Мы с вами сейчас двинемся уже по освобождённой земле, но ушки, стрелки, держите на макушке, сами знаете, как у нас тут быстро обстановка меняется. Да и из каких-нибудь лощин могут татары-недобитки выскочить. Запросто голову срубят или же за собой на аркане утащат. Так что, не зевать, за мной! – и он первым побежал в ту сторону, откуда сейчас слышалась ожесточённая стрельба.
Каре генералов Племянникова и Олица в это время штурмовало центральный ретраншемент. Только что русские пушки подавили основные турецкие батареи, и сейчас дивизии готовились к решительному броску.
– Приберите себя, как-никак на глазах у командующего и всей его свиты окажетесь! – скомандовал своему сопровождению Светлов, направляясь к группе высокопоставленных военных, наблюдавших за боем стоя в центре каре Олица.
«Легко сказать, приберите, – подумал Лёшка. – Здесь вам не ванная комната и даже не лесной родник, а боле боя». Однако команда была отдана, и её нужно было теперь как-то выполнять. Действительно, и он, и все его товарищи были в пороховой копоти и пыли, одни лишь только зубы блестели на их чумазых лицах. В ход пошла белёная холстина, которую он всегда носил на всякий случай с собой, вот и сейчас, отодрав добрую её половину, Лёшка обтёр ей своё лицо с руками и передал дальше по команде.
– Быстрее, быстрее! – торопил поручик, отряхиваясь сам от пыли. – Встанете в дести шагах за мной, ну всё, теперь пошли! – и быстрым шагом направился к командующему.
– Ваше сиятельство, дивизия генерал-поручика Брюса отбила все атаки вражеской кавалерии и прорвала правый оборонительный фланг турок. Яков Александрович разделил дивизию и одной её частью выдвинулся к турецкому лагерю, а другой бьёт его главный ретраншемент вдоль своего фланга. Он просит у вашего сиятельства кавалерию, дабы преследовать отступающего противника, а также дальнейших указаний по своим действиям.
В десяти шагах от Лёшки в окружении своей свиты стоял сам Румянцев, генерал-аншеф, легендарный русский полководец и военный теоретик, кавалер всех российских орденов, человек решительный, храбрый и абсолютно хладнокровный в бою. Он как никто заботился о нуждах своих солдат и хорошо знал их, что было нечастым явлением в армиях XVIII века. Именно Румянцева считал своим учителем другой великий полководец – Суворов Александр Васильевич, являвшийся к Петру Александровичу всегда в полном мундире и забывавший при нём свои шутки.
– Поручик, передайте Якову Александровичу мою благодарность за стойкость и решительность его войск, – ответил на доклад вестового адъютанта командующий. – Передайте также ему, чтобы он всемерно усилил давление со своего фланга на центр османских позиций. Наше правое каре генерал-квартирмейстера Баура уже пробило левый фланг турецких войск и идёт к османскому лагерю, вся кавалерия, кроме крайнего резерва армии, послана к нему на помощь. Ступайте! – и он повернулся к стоявшему рядом с ним принцу Ольденбургскому.
– Алексей! – от свиты командующего отделилась, направляясь к нему, знакомая долговязая фигура. – Как давно я вас не видеть! – перед Лёшкой стоял знакомый ему барон Оффенберг. – Я глядеть, ты уже успел повоевать? – и он радостно обнял сержанта.
– Совсем чуть-чуть, Генрих Фридрихович, – с улыбкой ответил Лёшка, поправляя свою треуголку.
– Я извиняться, что совсем не видеть тебя весь это время, – виновато улыбнулся немец. – Очень много дел перед этой большой баталий. Ты ещё не передумать стать егерь? Я могу говорить с командующий и, как это по-русски, дать протекций, попросить за тебя. Мы с графом корошо ладить, он очень любить короший картограф и особенно его короший работа из карт, чертёж и схем.
– Спасибо, господин барон, – покачал головой Лёшка. – Но я хочу добиться всего сам. Ещё раз вам спасибо за ваше доброе участие и за ваш подарок, – и он погладил рукоятку дарственного кинжала. – Прошу прощения, но мне нужно догонять адъютанта, до свидания, господин подполковник, – и он, козырнув, бросился за своими товарищами.
– До свиданий, Алексей, мы обязательно с тобой увидеться! – помахал ему вслед рукой военный картограф.
Вестовым нужно было пробежать за наступающими центральными каре, пересечь большую часть поля и уже потом выйти на боевые порядки своей дивизии. А прямо перед ними, в самом эпицентре битвы, происходили самые трагичные события. Каре генерала Племянникова, двигаясь быстрее, немного обошло соседнее каре Олица и уже начало выбивать из окопов ретраншемента турецкую пехоту. Вдруг из лощины, пролегавшей поперёк окопов, на дивизию Племянникова ринулось с ревом около десяти тысяч янычар, как видно, сидевших там в засаде и выжидавших самого удобного момента для броска. Их нападение было столь неожиданным, что фас русского каре, который составляли Астраханский и первый Московский полки, был сразу же ими прорван. Русские пехотинцы не успели даже дать залп из фузей, как были опрокинуты. Янычары, размахивая ятаганами и саблями, ворвались в середину русского построения и опрокинули Муромский с Бутырским полки, которые побежали искать спасения в каре Олица. Турки, уже торжествуя победу, радостно кричали. Ими было захвачено два знамени и несколько зарядных ящиков. Опасность поражения нависла над всем русской армией!
– Стойте! – размахивал шпагой Светлов. – Стоять! – но его никто не слушал. Мимо пробегали толпы солдат, а некоторые даже бросали наземь свои ружья, только чтобы побыстрее укрыться от грозящей им опасности.
Лёшка сбил первого набегающего янычара из штуцера, рядом хлопали фузеи его охотников, а поручик, разрядив оба своих пистолета в упор, пятился, отбиваясь при этом от двух здоровых наседающих на него янычар шпагой. Штуцер был разряжен, и Лёшка подхватил брошенную кем-то мушкетёрскую фузею с примкнутым к ней штыком, прикрывая своего офицера с правого бока. А с другого пристроились егеря, примкнувшие к своим ружьям длинные плоские штыки-кортики. Тимоха с Архипом пристроились тоже около своего сержанта, так вшестером они и отступали, отбиваясь от нападавших. Вот к ним пристроился один, другой солдатик, и вскоре более трёх десятков русских отходили, поводя жалами штыков, к своим.
Клинок ятагана рубанул вскользь по фузее, и Лёшка толкнул её резко вперёд, вгоняя наточенный трёхгранный штык в грудь врага. Раздался противный хруст и вой, он рывком выдернул стальное жало из тела только что убитого им человека, а его место уже занял другой, норовя достать русского саблей. Ших! – и он, сместившись резко влево, дотянулся боковым хлёстом до Архипа, буквально подрубая молоденькому солдатику горло. Фонтан крови из шейной артерии ударил вокруг, окатывая всех тех, кто был рядом, своими красными брызгами. На! – и Тимофей вогнал в живот янычару свой длинный фузейный штык.
Здоровый янычар в ярко-жёлтым халате с красной росписью и узорами, в куке на голове – командирской шапке, украшенной страусовыми перьями и драгоценными камнями, махал в сторону небольшого отряда русских булавой, призывая своих воинов к атаке. В это время из центрального русского каре ударила русская артиллерия, одно из ядер попало в зарядную повозку, и раздался оглушительный взрыв.
Командир первого гренадерского полка бригадир Озеров без команды, по своей личной инициативе развернул своих гренадёр с основного направления наступления и бросил в штыки на неприятеля.
– Теперь настало наше дело! – обратился Румянцев к принцу Ольденбургскому и, вскочив на коня, поскакал из каре Олица навстречу своим отступающим войскам. «Стой, ребята! Стой! – кричал он, по воспоминаниям очевидцев. – На вас смотрят отцы и матери! На вас смотрит Родина! Стой!»
Солдаты, завидев своего любимого командира, бросившегося в самую гущу сражения, пришли в себя и начали строиться плечом к плечу, рядами.
Турецкое командование допустило явную оплошность, не поддержав вовремя такое удачное нападение янычар. Русский же командующий, восстановив порядок и погасив панику в каре Племянникова, приказал всей своей коннице, находящейся у него в личном резерве, ударить разом по турецкой пехоте. Конные полки Салтыкова и Долгорукова сходу врубились в порядки янычар. Солдаты каре Племянникова, обозлённые произошедшим только что с ними конфузом, тоже яростно ударили в штыки. Отборная турецкая пехота дрогнула и побежала вспять. Русские кирасиры, казаки и карабинеры рубили бегущих, тщетно пытавшихся найти спасение в окопах. А за ними в атаку бросились егеря, которыми в этом сражении командовал молодой офицер Михаил Илларионович Кутузов, отличившийся в этом сражении и произведённый в секунд-майоры. Два ранее потерянных русских знамени были обратно отбиты. Турки оставили укрепления, а увидев, что им в тыл заходит дивизия Репнина, под её фланговым огнём обратились всей своей массой в паническое бегство.
По утверждению русского военного историка А.Н. Петрова, Иваззаде Халил-паша с саблей в руке пытался остановить бегущих, но все его горячие слова и угрозы пропадали даром. Увещевания великого визиря продолжить бой во имя пророка Муххамеда и великого султана Мустафы III также не имели никакого успеха. Охваченные паникой османские воины кричали в ответ Халил-паше: «Нет сил сбить русских, которые поражают нас огнём, как молнией». Находящийся в авангарде османского войска Мустафа-паша рубил отступающим солдатам уши и носы, но и это средство не смогло прекратить беспорядочное бегство турок.
Лёшка бежал вместе с сотнями егерей и охотников за отступающими, а за их спинами слышался мерный топот полковых и дивизионных колонн.
– Быстрее, ещё быстрее, нельзя дать османам зацепиться за какое-нибудь укрепление.
Чуть отстав от него, следом бежали Тимофей и два их егеря. Перемахнув через последний окоп ретраншемента и взобравшись на вал Лёшка увидел панорамную картину бегства всего вражеского войска. Он, как только мог, старался быстрее перезарядить штуцер, оглядываясь вокруг. Вдруг среди бегущих мелькнула знакомая крупная фигура в жёлтом халате с развевающимися страусовыми перьями на шапке. Рядом с ним бежало сбитой группой несколько воинов, как видно, из свиты здоровяка, и у одного из них в руках было знамя.
Пуля забита в стволе штуцера до упора, Лёшка оглянулся на своих тяжело дышащих и уже перезарядивших фузеи товарищей, протянул руку в сторону убегающих со знаменем и крикнул:
– Братцы, отомстим этим за Архипа?!
Стрелки присмотрелись в ту сторону, куда указывал Лёшка, и в их глазах мелькнуло понимание.
– Вот зараза, уходит ведь! – сплюнул Тимофей и первым рванул вдогонку за убегающими.
– Ух-х, ух-х, ух-х, – Лёшка глубоко вдыхал и выдыхал воздух, насыщая лёгкие кислородом на бегу. Уже недалеко виднелись камыши Кагульского лимана. Сейчас эта группа туда рванет, и ищи её потом среди этих густых зарослей! Он с разбега упал на колено и прицелился в «золотохалатного». Выстрел в ружье с кремнёвым замком значительно отличается от выстрела оружия XXI века. Расстояние было небольшое, где-то около ста шагов, но и эти полторы-две секунды, от нажатия на спусковой крючок, удара курка с кремнем по огниву, воспламенения порохового заряда на полке и основного заряда в стволе и, собственно, до подлёта пули к цели, подарили здоровяку жизнь. Он чуть-чуть отклонился в сторону. и штуцерная пуля, предназначенная ему, ударила знаменосца в спину. Того швырнуло вперёд, а здоровяк, споткнувшись о его тело, полетел кубарем на землю. Бах! Бах! Бах! – раздались хлопки фузей, и ещё пара человек свиты не добежали до камышей. Здоровяк поднялся, с трудом опираясь на левую ногу, и повелительно закричал в сторону своих убегающих в камыши янычар.
Трое остались верны своему господину, и, пока двое подхватывали здоровяка, третий, самый высокий и воинственный, вращая ятаганом, ринулся на подбегающего первым Лёшку. Бах! Бах! – Егоров разрядил оба своих пистолета с десяти шагов. Одна из двух пуль ударила янычара в плечо, заставив его выпустить ятаган из рук и взвыть от боли.
– Стоять! – зарычал Алексей, выхватывая шпагу.
– Стоять! – повторил Карпыч, одевая плоский клинкообразный штык на свою егерскую фузею.
Здоровяк что-то прокричал своим подручным, и те, как-то разом обмякнув, опустили его на землю и сами сели на корточки рядом с ним.
Тимофей с выкаченными из орбит бешенными глазами надвигался на сидящую троицу.
– Да я вас прямо здесь переколю, вот на этом вот самом месте! – орал он, сжимая свою мушкетёрскую фузею с трехгранным штыком. – За Архипа! За всех наших солдат, гады!
– Отставить, Тимофей! – рявкнул Лёшка.
– Остынь, Тимоха! – крикнул ему Карпыч, но солдата было уже не унять. Ещё секунда, другая и он бы действительно переколол всех трёх пленных.
Кулак пронёсся над головой инстинктивно присевшего Алексея, сбивая с него шляпу. Вот ещё один удар разъярённого солдата, пытавшегося ударить своего сержанта с размаха. Лёшка перехватил его бьющую правую руку своей левой, одновременно пробивая ему коленом «по причиндалам», и, выбив фузею, бросил через плечо на землю. Тимоха согнулся и взвыл.
– Ай-ай-ай! – закатил глаза здоровяк. – Зашем на свой зембилджи (унтер-офицер) кидаться? – и зацокал языком.
– По-русски, значит, разумеешь? – зло прищурился Лёшка. – Так знай, ещё слово без моего разрешения вякнешь, я тебя тут же, на этом вот самом месте лично пристрелю! – и сплюнул на землю.
– Всё, успокоился? – и он навис над лежащим мушкетёром.
– Да-а – протянул со стоном Тимоха.
Бах! Бах! Бах! – и с истошным надрывным воем прошла туча пушечной картечи.
– Ура-а-а! – стена штыков вынырнула из плотного порохового облака и, грозно колыхаясь, пошла на заметавшуюся на поле конницу.
– Ура-а-а! – разнеслось в отдалении, и с правой стороны, со спины сипахов, тоже раздались фузейные залпы.
Турецкая конница, окружившая дивизионное каре генерала Брюса, оказалась в западне. Два отборных гренадёрских батальона генерала Олица при шести полевых орудиях ударили им в тыл с правого фланга, как раз навстречу идущей сейчас в атаку левофланговой дивизии. Турецкие сипахи и татары, оказавшись в огненном мешке, между двух стен штыков, смешались, рассеялись и, развернувшись, ринулись всей своей массой в сторону полевого лагеря, оглашая округу истошными криками.
Такая же картина происходила сейчас и на правом фланге у генерала Баура.
Рассеяв вражескую конницу, Румянцев отдал приказ:
– Дивизии Репнина сместиться влево и, обойдя стороной пешее турецкое войско, ударить в него с тыла.
Дивизии Брюса предстояло бить правый фланг турок и, рассеяв его, взять укреплённый лагерь. Дивизии Баура предстояло взломать левый фланг. И самая трудная задача выпала центральным дивизиям генералов Племянникова и Олица. Им надлежало сковать весь центр турецкого войска, выстоять перед натиском превосходящих их сил и пробить оборонительный ретраншемент, где стояли основные батареи турок.
– Полежи пока, милок, как выбьем турку, так сразу и вернёмся к тебе – напутствовал своего раненого напарника Карпыч. – Ну что, сержант, веди нас, – кивнул он Лёшке и подал потерянную им во время поспешного отхода треуголку. Когда только успел подобрать-то?
Алексей её отряхнул, надел на голову и кивнул переминающимся с ноги на ногу рядышком Тимохе с Архипкой:
– За мной, бего-ом!
Дивизионное каре скорым шагом под бой барабанов, отбивающих ритм, шло на турецкий ретраншемент. Бах, бах, бах! – били в его укрепления ядрами полковые и полевые армейские пушки.
Русская артиллерия всегда была самым передовым и лучшим родом войск из всех армий мира. Следуя в войсковых порядках, она могла поддерживать свою пехоту как картечным боем, сметая живую силу противника, так и подавлять вражеские батареи и одиночные орудия в их полевых защитных сооружениях. Вот и сейчас, избавившись от опасности в виде османской конницы, русские артиллеристы громили вражеские пушки и били ядрами по самому ретраншементу.
– В штыки, братцы, за матушку Екатерину! Ура! – и дивизия Брюса обрушилась на левый фланг капыкулу – пешего регулярного войска Халил-паши.
В передовых порядках каре шли два гренадёрских батальона Бигичева и Ливена. Тысяча отборных, рослых солдат с яростью ударила по передовому турецкому полку, переколов его третью часть, остальные, не выдержав напора гренадёр, развернулись и ринулись через окопы в сторону лагеря.
Егеря и охотники вели в это время стрельбу россыпью, выбивая в первую очередь османских командиров.
Здоровый турок с кривой саблей в руке на глазах у Лёшки зарубил двух своих рядовых, в панике убегающих от русских. Он что-то громко орал и размахивал своим оружием. Уже около трёх десятков пехотинцев остановились вокруг него, создавая островок стабильности на поле боя. Ещё немного и на этом участке их уже придётся выбивать в рукопашной.
– Бейте того жирного с саблей! – крикнул Лёшка своей команде и показал рукой на цель, сам продолжая заряжать свой штуцер.
Бах! Бах! Бах! – грохнули фузеи охотников и егеря Карпыча, и здоровяк завалился на спину.
– Ура! – гренадёры ворвались впервые в широкие окопы и начали там колоть их защитников.
– Не останавливаться, за мной! – прокричал команду Колюбякин, и Апшеронский пехотный полк ринулся за своим командиром ко второй траншее.
Через десять минут все оборонительные порядки на левом фланге у турок были прорваны, и русское каре, разделившись на батальонные и полковые колонны, ударило вправо, вдоль ретраншемента. А Санкт-Петербургский и Копорский пехотные полки с гренадерским батальоном Бегичева вышли к полевому лагерю противника.
– Колюбакин, выдели пятерых своих орлов в охрану к вестовому адъютанту в штаб командующего! – отдал распоряжение граф Брюс, наблюдая за боем с только что отбитого у противника оборонительного вала.
– Егоров, ко мне! – крикнул полковник, подзывая заряжающего свой штуцер Алексея.
– Ваше высокоблагородие, старший сержант Егоров по вашему… – начал было тот, но командир только махнул рукой: – Тихо, тихо, Егоров, некогда тут тянуться. Поступаешь в распоряжение адъютанта его светлости поручика Светлова. Сопроводишь его в лагерь командующего с донесением и обратно. Забирай с собой четверых по своему выбору и вперёд!
– Есть! – коротко ответил Лёшка. И подозвал к себе своих охотников Тимоху с Архипом. Он огляделся, подыскивая кого бы ему ещё с собой взять.
– Разрешите, господин старший сержант, с вами, чай, не откажитесь от стариков? – напротив него стояли два знакомых егеря – старички Карпыч с Макарычем.
– Не откажусь, – усмехнулся Лёшка. – Зря, что ли, Макарыч, ты меня всю неделю на вашем стрельбище гонял? – и обратился к ожидающему их офицеру: – Ваше благородие, команда собрана и готова следовать за вами!
Светлов, высокий щеголеватый поручик, с тонкими усиками, внимательно их всех оглядел и махнул рукой в ту сторону, откуда сейчас слышалась ожесточённая пушечная канонада и ружейные залпы.
– Командующий нашей армией в центральном каре ведёт бой с основными силами турок. Мы с вами сейчас двинемся уже по освобождённой земле, но ушки, стрелки, держите на макушке, сами знаете, как у нас тут быстро обстановка меняется. Да и из каких-нибудь лощин могут татары-недобитки выскочить. Запросто голову срубят или же за собой на аркане утащат. Так что, не зевать, за мной! – и он первым побежал в ту сторону, откуда сейчас слышалась ожесточённая стрельба.
Каре генералов Племянникова и Олица в это время штурмовало центральный ретраншемент. Только что русские пушки подавили основные турецкие батареи, и сейчас дивизии готовились к решительному броску.
– Приберите себя, как-никак на глазах у командующего и всей его свиты окажетесь! – скомандовал своему сопровождению Светлов, направляясь к группе высокопоставленных военных, наблюдавших за боем стоя в центре каре Олица.
«Легко сказать, приберите, – подумал Лёшка. – Здесь вам не ванная комната и даже не лесной родник, а боле боя». Однако команда была отдана, и её нужно было теперь как-то выполнять. Действительно, и он, и все его товарищи были в пороховой копоти и пыли, одни лишь только зубы блестели на их чумазых лицах. В ход пошла белёная холстина, которую он всегда носил на всякий случай с собой, вот и сейчас, отодрав добрую её половину, Лёшка обтёр ей своё лицо с руками и передал дальше по команде.
– Быстрее, быстрее! – торопил поручик, отряхиваясь сам от пыли. – Встанете в дести шагах за мной, ну всё, теперь пошли! – и быстрым шагом направился к командующему.
– Ваше сиятельство, дивизия генерал-поручика Брюса отбила все атаки вражеской кавалерии и прорвала правый оборонительный фланг турок. Яков Александрович разделил дивизию и одной её частью выдвинулся к турецкому лагерю, а другой бьёт его главный ретраншемент вдоль своего фланга. Он просит у вашего сиятельства кавалерию, дабы преследовать отступающего противника, а также дальнейших указаний по своим действиям.
В десяти шагах от Лёшки в окружении своей свиты стоял сам Румянцев, генерал-аншеф, легендарный русский полководец и военный теоретик, кавалер всех российских орденов, человек решительный, храбрый и абсолютно хладнокровный в бою. Он как никто заботился о нуждах своих солдат и хорошо знал их, что было нечастым явлением в армиях XVIII века. Именно Румянцева считал своим учителем другой великий полководец – Суворов Александр Васильевич, являвшийся к Петру Александровичу всегда в полном мундире и забывавший при нём свои шутки.
– Поручик, передайте Якову Александровичу мою благодарность за стойкость и решительность его войск, – ответил на доклад вестового адъютанта командующий. – Передайте также ему, чтобы он всемерно усилил давление со своего фланга на центр османских позиций. Наше правое каре генерал-квартирмейстера Баура уже пробило левый фланг турецких войск и идёт к османскому лагерю, вся кавалерия, кроме крайнего резерва армии, послана к нему на помощь. Ступайте! – и он повернулся к стоявшему рядом с ним принцу Ольденбургскому.
– Алексей! – от свиты командующего отделилась, направляясь к нему, знакомая долговязая фигура. – Как давно я вас не видеть! – перед Лёшкой стоял знакомый ему барон Оффенберг. – Я глядеть, ты уже успел повоевать? – и он радостно обнял сержанта.
– Совсем чуть-чуть, Генрих Фридрихович, – с улыбкой ответил Лёшка, поправляя свою треуголку.
– Я извиняться, что совсем не видеть тебя весь это время, – виновато улыбнулся немец. – Очень много дел перед этой большой баталий. Ты ещё не передумать стать егерь? Я могу говорить с командующий и, как это по-русски, дать протекций, попросить за тебя. Мы с графом корошо ладить, он очень любить короший картограф и особенно его короший работа из карт, чертёж и схем.
– Спасибо, господин барон, – покачал головой Лёшка. – Но я хочу добиться всего сам. Ещё раз вам спасибо за ваше доброе участие и за ваш подарок, – и он погладил рукоятку дарственного кинжала. – Прошу прощения, но мне нужно догонять адъютанта, до свидания, господин подполковник, – и он, козырнув, бросился за своими товарищами.
– До свиданий, Алексей, мы обязательно с тобой увидеться! – помахал ему вслед рукой военный картограф.
Вестовым нужно было пробежать за наступающими центральными каре, пересечь большую часть поля и уже потом выйти на боевые порядки своей дивизии. А прямо перед ними, в самом эпицентре битвы, происходили самые трагичные события. Каре генерала Племянникова, двигаясь быстрее, немного обошло соседнее каре Олица и уже начало выбивать из окопов ретраншемента турецкую пехоту. Вдруг из лощины, пролегавшей поперёк окопов, на дивизию Племянникова ринулось с ревом около десяти тысяч янычар, как видно, сидевших там в засаде и выжидавших самого удобного момента для броска. Их нападение было столь неожиданным, что фас русского каре, который составляли Астраханский и первый Московский полки, был сразу же ими прорван. Русские пехотинцы не успели даже дать залп из фузей, как были опрокинуты. Янычары, размахивая ятаганами и саблями, ворвались в середину русского построения и опрокинули Муромский с Бутырским полки, которые побежали искать спасения в каре Олица. Турки, уже торжествуя победу, радостно кричали. Ими было захвачено два знамени и несколько зарядных ящиков. Опасность поражения нависла над всем русской армией!
– Стойте! – размахивал шпагой Светлов. – Стоять! – но его никто не слушал. Мимо пробегали толпы солдат, а некоторые даже бросали наземь свои ружья, только чтобы побыстрее укрыться от грозящей им опасности.
Лёшка сбил первого набегающего янычара из штуцера, рядом хлопали фузеи его охотников, а поручик, разрядив оба своих пистолета в упор, пятился, отбиваясь при этом от двух здоровых наседающих на него янычар шпагой. Штуцер был разряжен, и Лёшка подхватил брошенную кем-то мушкетёрскую фузею с примкнутым к ней штыком, прикрывая своего офицера с правого бока. А с другого пристроились егеря, примкнувшие к своим ружьям длинные плоские штыки-кортики. Тимоха с Архипом пристроились тоже около своего сержанта, так вшестером они и отступали, отбиваясь от нападавших. Вот к ним пристроился один, другой солдатик, и вскоре более трёх десятков русских отходили, поводя жалами штыков, к своим.
Клинок ятагана рубанул вскользь по фузее, и Лёшка толкнул её резко вперёд, вгоняя наточенный трёхгранный штык в грудь врага. Раздался противный хруст и вой, он рывком выдернул стальное жало из тела только что убитого им человека, а его место уже занял другой, норовя достать русского саблей. Ших! – и он, сместившись резко влево, дотянулся боковым хлёстом до Архипа, буквально подрубая молоденькому солдатику горло. Фонтан крови из шейной артерии ударил вокруг, окатывая всех тех, кто был рядом, своими красными брызгами. На! – и Тимофей вогнал в живот янычару свой длинный фузейный штык.
Здоровый янычар в ярко-жёлтым халате с красной росписью и узорами, в куке на голове – командирской шапке, украшенной страусовыми перьями и драгоценными камнями, махал в сторону небольшого отряда русских булавой, призывая своих воинов к атаке. В это время из центрального русского каре ударила русская артиллерия, одно из ядер попало в зарядную повозку, и раздался оглушительный взрыв.
Командир первого гренадерского полка бригадир Озеров без команды, по своей личной инициативе развернул своих гренадёр с основного направления наступления и бросил в штыки на неприятеля.
– Теперь настало наше дело! – обратился Румянцев к принцу Ольденбургскому и, вскочив на коня, поскакал из каре Олица навстречу своим отступающим войскам. «Стой, ребята! Стой! – кричал он, по воспоминаниям очевидцев. – На вас смотрят отцы и матери! На вас смотрит Родина! Стой!»
Солдаты, завидев своего любимого командира, бросившегося в самую гущу сражения, пришли в себя и начали строиться плечом к плечу, рядами.
Турецкое командование допустило явную оплошность, не поддержав вовремя такое удачное нападение янычар. Русский же командующий, восстановив порядок и погасив панику в каре Племянникова, приказал всей своей коннице, находящейся у него в личном резерве, ударить разом по турецкой пехоте. Конные полки Салтыкова и Долгорукова сходу врубились в порядки янычар. Солдаты каре Племянникова, обозлённые произошедшим только что с ними конфузом, тоже яростно ударили в штыки. Отборная турецкая пехота дрогнула и побежала вспять. Русские кирасиры, казаки и карабинеры рубили бегущих, тщетно пытавшихся найти спасение в окопах. А за ними в атаку бросились егеря, которыми в этом сражении командовал молодой офицер Михаил Илларионович Кутузов, отличившийся в этом сражении и произведённый в секунд-майоры. Два ранее потерянных русских знамени были обратно отбиты. Турки оставили укрепления, а увидев, что им в тыл заходит дивизия Репнина, под её фланговым огнём обратились всей своей массой в паническое бегство.
По утверждению русского военного историка А.Н. Петрова, Иваззаде Халил-паша с саблей в руке пытался остановить бегущих, но все его горячие слова и угрозы пропадали даром. Увещевания великого визиря продолжить бой во имя пророка Муххамеда и великого султана Мустафы III также не имели никакого успеха. Охваченные паникой османские воины кричали в ответ Халил-паше: «Нет сил сбить русских, которые поражают нас огнём, как молнией». Находящийся в авангарде османского войска Мустафа-паша рубил отступающим солдатам уши и носы, но и это средство не смогло прекратить беспорядочное бегство турок.
Лёшка бежал вместе с сотнями егерей и охотников за отступающими, а за их спинами слышался мерный топот полковых и дивизионных колонн.
– Быстрее, ещё быстрее, нельзя дать османам зацепиться за какое-нибудь укрепление.
Чуть отстав от него, следом бежали Тимофей и два их егеря. Перемахнув через последний окоп ретраншемента и взобравшись на вал Лёшка увидел панорамную картину бегства всего вражеского войска. Он, как только мог, старался быстрее перезарядить штуцер, оглядываясь вокруг. Вдруг среди бегущих мелькнула знакомая крупная фигура в жёлтом халате с развевающимися страусовыми перьями на шапке. Рядом с ним бежало сбитой группой несколько воинов, как видно, из свиты здоровяка, и у одного из них в руках было знамя.
Пуля забита в стволе штуцера до упора, Лёшка оглянулся на своих тяжело дышащих и уже перезарядивших фузеи товарищей, протянул руку в сторону убегающих со знаменем и крикнул:
– Братцы, отомстим этим за Архипа?!
Стрелки присмотрелись в ту сторону, куда указывал Лёшка, и в их глазах мелькнуло понимание.
– Вот зараза, уходит ведь! – сплюнул Тимофей и первым рванул вдогонку за убегающими.
– Ух-х, ух-х, ух-х, – Лёшка глубоко вдыхал и выдыхал воздух, насыщая лёгкие кислородом на бегу. Уже недалеко виднелись камыши Кагульского лимана. Сейчас эта группа туда рванет, и ищи её потом среди этих густых зарослей! Он с разбега упал на колено и прицелился в «золотохалатного». Выстрел в ружье с кремнёвым замком значительно отличается от выстрела оружия XXI века. Расстояние было небольшое, где-то около ста шагов, но и эти полторы-две секунды, от нажатия на спусковой крючок, удара курка с кремнем по огниву, воспламенения порохового заряда на полке и основного заряда в стволе и, собственно, до подлёта пули к цели, подарили здоровяку жизнь. Он чуть-чуть отклонился в сторону. и штуцерная пуля, предназначенная ему, ударила знаменосца в спину. Того швырнуло вперёд, а здоровяк, споткнувшись о его тело, полетел кубарем на землю. Бах! Бах! Бах! – раздались хлопки фузей, и ещё пара человек свиты не добежали до камышей. Здоровяк поднялся, с трудом опираясь на левую ногу, и повелительно закричал в сторону своих убегающих в камыши янычар.
Трое остались верны своему господину, и, пока двое подхватывали здоровяка, третий, самый высокий и воинственный, вращая ятаганом, ринулся на подбегающего первым Лёшку. Бах! Бах! – Егоров разрядил оба своих пистолета с десяти шагов. Одна из двух пуль ударила янычара в плечо, заставив его выпустить ятаган из рук и взвыть от боли.
– Стоять! – зарычал Алексей, выхватывая шпагу.
– Стоять! – повторил Карпыч, одевая плоский клинкообразный штык на свою егерскую фузею.
Здоровяк что-то прокричал своим подручным, и те, как-то разом обмякнув, опустили его на землю и сами сели на корточки рядом с ним.
Тимофей с выкаченными из орбит бешенными глазами надвигался на сидящую троицу.
– Да я вас прямо здесь переколю, вот на этом вот самом месте! – орал он, сжимая свою мушкетёрскую фузею с трехгранным штыком. – За Архипа! За всех наших солдат, гады!
– Отставить, Тимофей! – рявкнул Лёшка.
– Остынь, Тимоха! – крикнул ему Карпыч, но солдата было уже не унять. Ещё секунда, другая и он бы действительно переколол всех трёх пленных.
Кулак пронёсся над головой инстинктивно присевшего Алексея, сбивая с него шляпу. Вот ещё один удар разъярённого солдата, пытавшегося ударить своего сержанта с размаха. Лёшка перехватил его бьющую правую руку своей левой, одновременно пробивая ему коленом «по причиндалам», и, выбив фузею, бросил через плечо на землю. Тимоха согнулся и взвыл.
– Ай-ай-ай! – закатил глаза здоровяк. – Зашем на свой зембилджи (унтер-офицер) кидаться? – и зацокал языком.
– По-русски, значит, разумеешь? – зло прищурился Лёшка. – Так знай, ещё слово без моего разрешения вякнешь, я тебя тут же, на этом вот самом месте лично пристрелю! – и сплюнул на землю.
– Всё, успокоился? – и он навис над лежащим мушкетёром.
– Да-а – протянул со стоном Тимоха.