Несколько мгновений Лайла стояла и смотрела на затылок Марианны, изучающей статью об очередном голливудском разводе. Как, должно быть, хорошо жить с шорами на глазах!
* * *
Что за проклятая погода! Мелльберг не понимал, как его гражданская жена Рита, родившаяся в Чили, могла привыкнуть жить в стране с таким ужасным климатом. Сам он намеревался эмигрировать. Возможно, стоило поехать домой и надеть что-то потеплее, но он никак не ожидал, что ему самому придется углубиться в лес. Ведь быть начальником — значит, говорить другим, что они должны делать! Поэтому Бертиль планировал направить в лес группу добровольцев, которых им удалось собрать, дать им указания, в каком направлении искать, а потом усесться в теплой машине с термосом горячего кофе.
Однако эти планы не сбылись. Потому что Хедстрём, ясное дело, настоял, что они должны помочь волонтерам в поисках. Что за глупости! Разбазаривание начальственного ресурса, вот что это такое — когда он вынужден бродить по лесу, рискуя обморозить важнейшие части тела! Еще не хватало, чтобы он заболел — как тогда его полицейский участок справится без него? Через пару часов все рухнет — просто удивительно, как Хедстрём этого не понимает!
— Проклятье! — выругался начальник участка, поскользнувшись в своих офисных ботинках, и инстинктивно схватился за ветку, чтобы сохранить равновесие. В результате этого маневра дерево затряслось и осыпало его целым сугробом снега. Снег накрыл полицейского целиком, словно холодное покрывало, и забрался ему за воротник — талая вода потекла по спине.
— Как дела? — спросил Патрик. По нему не было заметно, чтобы он мерз — он был в большой меховой шапке, грубых зимних ботинках и на зависть толстой куртке.
Мелльберг сердито стряхнул с себя снег:
— Может быть, мне уже вернуться в участок и заняться подготовкой к пресс-конференции?
— Анника все организует, — возразил его подчиненный. — К тому же пресс-конференция только в четыре. Мы все успеем.
— И все же я хочу подчеркнуть, что считаю все это мероприятие зря потерянным временем. Даже собаки в такой холод ничего не могут унюхать!
Бертиль кивнул головой в ту сторону, где среди деревьев виднелись два кинолога с псами, которых удалось вызвонить Патрику. Собак послали вперед, чтобы новые запахи и следы не сбили их с толку.
— Так что нам все-таки искать? — спросил Мате, один из добровольцев, которого они нашли через спортивный клуб. Команда волонтеров собралась на удивление быстро — все хотели хоть как-то помочь.
— Что угодно, что Виктория могла оставить после себя, — проговорил Мелльберг. — Следы ног, кровь, сломанные ветки — короче, все, что привлечет ваше внимание.
Он дословно повторил то, что говорил Хедстрём, когда информировал всех перед началом поисков.
— Кроме того, мы надеемся найти то место, где ее держали взаперти, — добавил Патрик и натянул меховую шапку еще глубже на уши.
Шеф с откровенной завистью покосился на его шапку. У него самого немилосердно замерзли уши, а зачесанные набок волосы не могли согреть плешь на макушке.
— Да, далеко она не могла уйти, — пробормотал он, пытаясь скрыть, что у него зуб на зуб не попадает. — Не в том она была состоянии.
— Нет, пешком, конечно, она бы далеко не ушла, — согласился Хедстрём, продолжая двигаться вперед и пристально оглядывая землю и все вокруг, — но она могла, например, ускользнуть из машины, когда преступник перевозил ее на другое место. Или ее выпустили сознательно.
— Неужели злоумышленник вправду мог отпустить ее добровольно? — усомнился Мелльберг. — Ведь для него это означало бы слишком большой риск!
— Почему? — спросил Патрик и остановился. — Она же не могла ничего рассказать и ничего не видела. Кроме того, наверняка она получила серьезную психическую травму. Вероятно, мы имеем дело с преступником, который начал ощущать себя в полной безопасности, поскольку прошло уже два года, а полиция не обнаружила ни единого следа пропавших девочек. Может быть, он хотел поиздеваться над нами, отпустив одну из своих жертв и показав нам, что он с ней сделал? Пока нам ничего не известно, мы и не можем строить никаких догадок. Мы не можем думать, что ее насильно удерживали в этой местности, но не можем предполагать и противоположного варианта.
— Да-да, не надо говорить со мной как с безусым стажером, — буркнул Бертиль. — Само собой, я все это знаю. Я просто задаю те вопросы, которые, насколько я понимаю, задаст общественность.
Патрик не ответил: он опустил голову и снова стал внимательно приглядываться к земле. Мелльберг пожал плечами. Молодые коллеги — такие задаваки. Сложив руки на груди, он пытался унять стук зубов. Еще максимум полчаса — и дальше он намерен руководить работой из машины. Начальник участка надеялся, что кофе за это время не успеет остынуть.
Мартин нисколько не завидовал Патрику и Мелльбергу, которые направились в заснеженный лес. Молодому полицейскому показалось, что он вытянул выигрышный билет, когда ему поручили побеседовать с Мартой и Тирой. На самом деле он не считал такое распределение труда оптимальным — ему казалось неправильным, что Хедстрём будет тратить время на прочесывание леса. Однако за те годы, что они проработали вместе, Молин достаточно хорошо изучил коллегу, чтобы понять, почему тот принял такое решение. Для Патрика было важно приблизиться к жертве, физически побыть на месте преступления, слыша те же звуки и ощущая те же запахи, чтобы создать чувственный образ произошедшего. Такого рода способность всегда была сильной стороной этого человека. А то, что он при этом мог занять Мелльберга, являлось побочным положительным эффектом.
Мартин очень надеялся, что интуиция Патрика поведет их в нужном направлении. Ибо главная дилемма заключалась в том, что Виктория исчезла, не оставив никаких следов. Они понятия не имели, где она находилась все эти месяцы, так что им очень помогли бы какие-нибудь новые находки в лесу. Если ни прочесывание леса, ни вскрытие не дадут никакой информации, найти новые подходы будет очень трудно.
Пока Виктория числилась в пропавших, полиция переговорила с каждым, с кем она могла вступать в контакт. Они внимательнейшим образом проверили комнату девочки, проанализировали содержимое компьютера, посмотрели ее чаты, электронную почту, эсэмэски — все было безрезультатно. Хедстрём сотрудничал с другими округами, и они приложили немало усилий, ища общие черты, объединяющие Викторию и других пропавших девочек. Однако никакой связи обнаружить не удалось. У девочек были разные интересы, они увлекались разной музыкой, никогда не общались друг с другом и даже не заходили на один интернет-форум. Никто из близких Виктории не знал никого из других пропавших.
Молин поднялся и пошел в кухню, чтобы налить себе очередную чашку кофе. Наверное, он в последнее время пил слишком много кофе — однако после стольких бессонных ночей ему необходим был кофеин, чтобы хоть как-то функционировать. Когда умерла Пия, ему прописали снотворное и антидепрессанты, и он попробовал принимать их в течение недели. Однако от таблеток мужчина чувствовал себя словно укутанным в плотное одеяло безразличия, и в день похорон Пии вышвырнул все таблетки в помойку. Теперь он и не мог вспомнить, что такое — проспать всю ночь. Днем же полицейский потихоньку начинал восстанавливаться. Пока он был занят — много работал, забирал Туву из садика, готовил еду, убирался, играл с ней, читал ей сказки, укладывал ее по вечерам, — ему удавалось сохранить душевный баланс. Но ночью на него наваливались скорбь и безрадостные мысли. Долгие часы напролет Молин лежал, уставившись в потолок, а воспоминания сменяли одно другое, и его охватывала невыносимая тоска по той жизни, которая уже никогда больше не повторится.
— Как у тебя дела? — спросила Анника, положив руку ему на плечо — и он поймал себя на том, что стоит с кофейником в руке.
— Меня по-прежнему мучает бессонница, — проговорил мужчина и налил себе кофе. — Ты хочешь?
— Да, спасибо, — ответила секретарь и потянулась за чашкой.
Эрнст прибежал из кабинета Мелльберга, явно надеясь, что перерыв на кофе в кухне будет означать лично для него что-нибудь вкусненькое. Когда коллеги уселись, пес забрался под стол, пристально следя за каждым их движением.
— Не давай ему ничего, — сказала Анника. — Он становится таким толстым, что это уже не на пользу. Рита делает все от нее зависящее, чтобы выгуливать его, но она не успевает давать ему ту нагрузку, которая необходима, чтобы компенсировать такое обжорство.
— Ты сейчас о ком — о Бертиле или об Эрнсте? — усмехнулся ее собеседник.
— Ну, это, без сомнения, относится к обоим. — Женщина скорчила гримаску, но тут же снова приняла серьезный вид. — Как ты себя чувствуешь, если серьезно?
— Со мной все в порядке, — произнес Молин и увидел скептическое выражение лица Анники. — Правда. Я только плоховато сплю по ночам.
— Тебе помогают с Тувой? Тебе необходимо отдыхать, чтобы все успевать.
— Родители Пии очень меня поддерживают, и мои родители тоже, так что все в порядке. Но… Мне так ее не хватает. И в этом никто не может мне помочь. С одной стороны, я благодарен за все прекрасные воспоминания, которые у меня остались, с другой — мне хотелось бы вырвать их из души, потому что от них особенно больно. А я больше не хочу так!
Полицейский подавил всхлип. Давать волю слезам на работе он не хотел. Это была его заповедная зона, в которую он ни за что не хотел пускать грусть и скорбь, иначе ему станет некуда сбегать от душевной боли.
Коллега смотрела на него с сочувствием:
— Как бы мне хотелось, чтобы я могла сказать тебе утешительные и мудрые слова. Но я понятия не имею, что такое потерять близкого человека — и от одной мысли о том, чтобы потерять Леннарта, меня буквально разрывает на части. Единственное, что я могу сказать, — что на все требуется время, и я всегда рядом, если я тебе понадоблюсь. Ведь ты знаешь, что это так?
Мартин кивнул.
— И попытайся хоть немного поспать, — попросила его женщина. — Ты начинаешь напоминать выжатую тряпку. Я знаю, что ты не хочешь принимать снотворное, но может быть, сходить в магазин биодобавок и спросить, чем они могут тебе помочь?
— Да, надо попробовать, — ответил Молин, решив про себя, что ему и правда стоит последовать этому совету. Его ненадолго хватит, если ему не удастся спать по ночам хотя бы пару часов без перерыва.
Анника встала и подлила кофе в обе чашки. Эрнст с надеждой приподнял было голову, лежавшую на лапах, но потом снова разочарованно улегся обратно, поняв, что никаких булочек на его пути, похоже, не встретится.
— Что сказали в других округах по поводу идеи создать профиль злоумышленника? — спросил Мартин, осознанно меняя тему. Забота Анники согревала сердце, однако говорить о том, как он оплакивает Пию, было слишком тяжело.
— Похоже, им эта идея понравилась, — ответила ему секретарь. — Никто из них пока ничего подобного не делал, а все новые зацепки воспринимаются с благодарностью. То, что случилось, потрясло их. Все ведь думают одно и то же — неужели с их пропавшими девочками случилось то же самое, что с Викторией? Само собой, они волнуются, как отреагируют семьи пропавших, когда узнают подробности. Будем надеяться, что это произойдет не сразу.
— Хорошо бы, но я сильно сомневаюсь. Людям свойственна болезненная склонность разбалтывать информацию прессе. Учитывая, сколько медицинских работников видело ее увечья, боюсь, эти сведения просочатся в газеты очень скоро, если уже не просочились.
Анника кивнула:
— Мы наверняка заметим это на пресс-конференции.
— Для нее все готово?
— Да, все в порядке, остался один вопрос — как удержать Мелльберга на расстоянии. Тогда я была бы значительно спокойнее.
Мартин приподнял одну бровь, и его собеседница беспомощно подняла ладони:
— Знаю-знаю, ничто не может помешать ему прийти туда! Даже смерть. Он восстал бы из могилы, как Лазарь, чтобы поприсутствовать на пресс-конференции…
— Не в бровь, а в глаз…
Поставив чашку в посудомоечную машину, Молин двинулся прочь из кухни, но по пути остановился на мгновение и обнял Аннику.
— Спасибо тебе, — проговорил он. — А сейчас мне пора пойти пообщаться с Тирой Ханссон. Она должна уже вернуться из школы.
Эрнст с мрачным видом последовал за ним. Для него перерыв на кофе закончился сплошным разочарованием.
* * *
Фьельбака, 1967 год
Жизнь была прекрасна. Все было восхитительно и невероятно и давалось легко и просто. Все изменилось в то жаркое лето. Когда цирк уезжал из Фьельбаки, Владек Ковальский не поехал с ним. Вечером после последнего представления у них с Лайлой было назначено свидание, и он, словно по молчаливому уговору, упаковал свои вещи и пошел с ней в ее квартиру. Ради нее он пожертвовал всем. Отказался от матери и братьев. От своей прежней жизни и своей культуры. От всего своего мира.
С того момента они были так счастливы вместе — девушка даже не представляла себе, что такое счастье возможно. Каждый вечер они засыпали в объятиях друг друга в ее кровати, которая была слишком узка, однако вмещала их обоих и их любовь. Дом был на самом деле маловат — однокомнатная квартирка с кухонным уголком, однако Владеку, как ни странно, здесь все нравилось. Они тесно прижимались друг к другу, и их любовь росла с каждым днем.
А теперь требовалось место еще для одного члена семьи. Рука молодой женщины невольно тянулась к животу. Пока небольшая выпуклость была незаметна для посторонних глаз, однако сама она невольно то и дело гладила свой округлившийся живот. Ей даже хотелось ущипнуть себя за руку, чтобы убедиться — это не сон, они с Владеком действительно станут папой и мамой.
Во дворе перед многоэтажкой показался ее любимый — он всегда появлялся в это время, возвращаясь с работы. И до сих пор по всему телу Лайлы словно пробегал электрический разряд, когда она видела его. Казалось, мужчина почувствовал на себе ее взгляд, потому что он поднял голову и посмотрел на их окна. Широко и нежно улыбаясь, он помахал ей рукой. Хозяйка помахала в ответ и снова провела рукой по животу.
* * *
— Как папа себя чувствует? — спросил Юнас, целуя мать в щеку, а затем уселся за кухонный стол и попытался изобразить улыбку.
Хельга, казалось, не слышала вопроса.
— Какой ужас — то, что случилось с этой девочкой из конюшни, — проговорила она и поставила перед ним блюдо с только что испеченным кексом, нарезанным на ломтики.
Ее сын взял верхний ломтик и откусил большой кусок:
* * *
Что за проклятая погода! Мелльберг не понимал, как его гражданская жена Рита, родившаяся в Чили, могла привыкнуть жить в стране с таким ужасным климатом. Сам он намеревался эмигрировать. Возможно, стоило поехать домой и надеть что-то потеплее, но он никак не ожидал, что ему самому придется углубиться в лес. Ведь быть начальником — значит, говорить другим, что они должны делать! Поэтому Бертиль планировал направить в лес группу добровольцев, которых им удалось собрать, дать им указания, в каком направлении искать, а потом усесться в теплой машине с термосом горячего кофе.
Однако эти планы не сбылись. Потому что Хедстрём, ясное дело, настоял, что они должны помочь волонтерам в поисках. Что за глупости! Разбазаривание начальственного ресурса, вот что это такое — когда он вынужден бродить по лесу, рискуя обморозить важнейшие части тела! Еще не хватало, чтобы он заболел — как тогда его полицейский участок справится без него? Через пару часов все рухнет — просто удивительно, как Хедстрём этого не понимает!
— Проклятье! — выругался начальник участка, поскользнувшись в своих офисных ботинках, и инстинктивно схватился за ветку, чтобы сохранить равновесие. В результате этого маневра дерево затряслось и осыпало его целым сугробом снега. Снег накрыл полицейского целиком, словно холодное покрывало, и забрался ему за воротник — талая вода потекла по спине.
— Как дела? — спросил Патрик. По нему не было заметно, чтобы он мерз — он был в большой меховой шапке, грубых зимних ботинках и на зависть толстой куртке.
Мелльберг сердито стряхнул с себя снег:
— Может быть, мне уже вернуться в участок и заняться подготовкой к пресс-конференции?
— Анника все организует, — возразил его подчиненный. — К тому же пресс-конференция только в четыре. Мы все успеем.
— И все же я хочу подчеркнуть, что считаю все это мероприятие зря потерянным временем. Даже собаки в такой холод ничего не могут унюхать!
Бертиль кивнул головой в ту сторону, где среди деревьев виднелись два кинолога с псами, которых удалось вызвонить Патрику. Собак послали вперед, чтобы новые запахи и следы не сбили их с толку.
— Так что нам все-таки искать? — спросил Мате, один из добровольцев, которого они нашли через спортивный клуб. Команда волонтеров собралась на удивление быстро — все хотели хоть как-то помочь.
— Что угодно, что Виктория могла оставить после себя, — проговорил Мелльберг. — Следы ног, кровь, сломанные ветки — короче, все, что привлечет ваше внимание.
Он дословно повторил то, что говорил Хедстрём, когда информировал всех перед началом поисков.
— Кроме того, мы надеемся найти то место, где ее держали взаперти, — добавил Патрик и натянул меховую шапку еще глубже на уши.
Шеф с откровенной завистью покосился на его шапку. У него самого немилосердно замерзли уши, а зачесанные набок волосы не могли согреть плешь на макушке.
— Да, далеко она не могла уйти, — пробормотал он, пытаясь скрыть, что у него зуб на зуб не попадает. — Не в том она была состоянии.
— Нет, пешком, конечно, она бы далеко не ушла, — согласился Хедстрём, продолжая двигаться вперед и пристально оглядывая землю и все вокруг, — но она могла, например, ускользнуть из машины, когда преступник перевозил ее на другое место. Или ее выпустили сознательно.
— Неужели злоумышленник вправду мог отпустить ее добровольно? — усомнился Мелльберг. — Ведь для него это означало бы слишком большой риск!
— Почему? — спросил Патрик и остановился. — Она же не могла ничего рассказать и ничего не видела. Кроме того, наверняка она получила серьезную психическую травму. Вероятно, мы имеем дело с преступником, который начал ощущать себя в полной безопасности, поскольку прошло уже два года, а полиция не обнаружила ни единого следа пропавших девочек. Может быть, он хотел поиздеваться над нами, отпустив одну из своих жертв и показав нам, что он с ней сделал? Пока нам ничего не известно, мы и не можем строить никаких догадок. Мы не можем думать, что ее насильно удерживали в этой местности, но не можем предполагать и противоположного варианта.
— Да-да, не надо говорить со мной как с безусым стажером, — буркнул Бертиль. — Само собой, я все это знаю. Я просто задаю те вопросы, которые, насколько я понимаю, задаст общественность.
Патрик не ответил: он опустил голову и снова стал внимательно приглядываться к земле. Мелльберг пожал плечами. Молодые коллеги — такие задаваки. Сложив руки на груди, он пытался унять стук зубов. Еще максимум полчаса — и дальше он намерен руководить работой из машины. Начальник участка надеялся, что кофе за это время не успеет остынуть.
Мартин нисколько не завидовал Патрику и Мелльбергу, которые направились в заснеженный лес. Молодому полицейскому показалось, что он вытянул выигрышный билет, когда ему поручили побеседовать с Мартой и Тирой. На самом деле он не считал такое распределение труда оптимальным — ему казалось неправильным, что Хедстрём будет тратить время на прочесывание леса. Однако за те годы, что они проработали вместе, Молин достаточно хорошо изучил коллегу, чтобы понять, почему тот принял такое решение. Для Патрика было важно приблизиться к жертве, физически побыть на месте преступления, слыша те же звуки и ощущая те же запахи, чтобы создать чувственный образ произошедшего. Такого рода способность всегда была сильной стороной этого человека. А то, что он при этом мог занять Мелльберга, являлось побочным положительным эффектом.
Мартин очень надеялся, что интуиция Патрика поведет их в нужном направлении. Ибо главная дилемма заключалась в том, что Виктория исчезла, не оставив никаких следов. Они понятия не имели, где она находилась все эти месяцы, так что им очень помогли бы какие-нибудь новые находки в лесу. Если ни прочесывание леса, ни вскрытие не дадут никакой информации, найти новые подходы будет очень трудно.
Пока Виктория числилась в пропавших, полиция переговорила с каждым, с кем она могла вступать в контакт. Они внимательнейшим образом проверили комнату девочки, проанализировали содержимое компьютера, посмотрели ее чаты, электронную почту, эсэмэски — все было безрезультатно. Хедстрём сотрудничал с другими округами, и они приложили немало усилий, ища общие черты, объединяющие Викторию и других пропавших девочек. Однако никакой связи обнаружить не удалось. У девочек были разные интересы, они увлекались разной музыкой, никогда не общались друг с другом и даже не заходили на один интернет-форум. Никто из близких Виктории не знал никого из других пропавших.
Молин поднялся и пошел в кухню, чтобы налить себе очередную чашку кофе. Наверное, он в последнее время пил слишком много кофе — однако после стольких бессонных ночей ему необходим был кофеин, чтобы хоть как-то функционировать. Когда умерла Пия, ему прописали снотворное и антидепрессанты, и он попробовал принимать их в течение недели. Однако от таблеток мужчина чувствовал себя словно укутанным в плотное одеяло безразличия, и в день похорон Пии вышвырнул все таблетки в помойку. Теперь он и не мог вспомнить, что такое — проспать всю ночь. Днем же полицейский потихоньку начинал восстанавливаться. Пока он был занят — много работал, забирал Туву из садика, готовил еду, убирался, играл с ней, читал ей сказки, укладывал ее по вечерам, — ему удавалось сохранить душевный баланс. Но ночью на него наваливались скорбь и безрадостные мысли. Долгие часы напролет Молин лежал, уставившись в потолок, а воспоминания сменяли одно другое, и его охватывала невыносимая тоска по той жизни, которая уже никогда больше не повторится.
— Как у тебя дела? — спросила Анника, положив руку ему на плечо — и он поймал себя на том, что стоит с кофейником в руке.
— Меня по-прежнему мучает бессонница, — проговорил мужчина и налил себе кофе. — Ты хочешь?
— Да, спасибо, — ответила секретарь и потянулась за чашкой.
Эрнст прибежал из кабинета Мелльберга, явно надеясь, что перерыв на кофе в кухне будет означать лично для него что-нибудь вкусненькое. Когда коллеги уселись, пес забрался под стол, пристально следя за каждым их движением.
— Не давай ему ничего, — сказала Анника. — Он становится таким толстым, что это уже не на пользу. Рита делает все от нее зависящее, чтобы выгуливать его, но она не успевает давать ему ту нагрузку, которая необходима, чтобы компенсировать такое обжорство.
— Ты сейчас о ком — о Бертиле или об Эрнсте? — усмехнулся ее собеседник.
— Ну, это, без сомнения, относится к обоим. — Женщина скорчила гримаску, но тут же снова приняла серьезный вид. — Как ты себя чувствуешь, если серьезно?
— Со мной все в порядке, — произнес Молин и увидел скептическое выражение лица Анники. — Правда. Я только плоховато сплю по ночам.
— Тебе помогают с Тувой? Тебе необходимо отдыхать, чтобы все успевать.
— Родители Пии очень меня поддерживают, и мои родители тоже, так что все в порядке. Но… Мне так ее не хватает. И в этом никто не может мне помочь. С одной стороны, я благодарен за все прекрасные воспоминания, которые у меня остались, с другой — мне хотелось бы вырвать их из души, потому что от них особенно больно. А я больше не хочу так!
Полицейский подавил всхлип. Давать волю слезам на работе он не хотел. Это была его заповедная зона, в которую он ни за что не хотел пускать грусть и скорбь, иначе ему станет некуда сбегать от душевной боли.
Коллега смотрела на него с сочувствием:
— Как бы мне хотелось, чтобы я могла сказать тебе утешительные и мудрые слова. Но я понятия не имею, что такое потерять близкого человека — и от одной мысли о том, чтобы потерять Леннарта, меня буквально разрывает на части. Единственное, что я могу сказать, — что на все требуется время, и я всегда рядом, если я тебе понадоблюсь. Ведь ты знаешь, что это так?
Мартин кивнул.
— И попытайся хоть немного поспать, — попросила его женщина. — Ты начинаешь напоминать выжатую тряпку. Я знаю, что ты не хочешь принимать снотворное, но может быть, сходить в магазин биодобавок и спросить, чем они могут тебе помочь?
— Да, надо попробовать, — ответил Молин, решив про себя, что ему и правда стоит последовать этому совету. Его ненадолго хватит, если ему не удастся спать по ночам хотя бы пару часов без перерыва.
Анника встала и подлила кофе в обе чашки. Эрнст с надеждой приподнял было голову, лежавшую на лапах, но потом снова разочарованно улегся обратно, поняв, что никаких булочек на его пути, похоже, не встретится.
— Что сказали в других округах по поводу идеи создать профиль злоумышленника? — спросил Мартин, осознанно меняя тему. Забота Анники согревала сердце, однако говорить о том, как он оплакивает Пию, было слишком тяжело.
— Похоже, им эта идея понравилась, — ответила ему секретарь. — Никто из них пока ничего подобного не делал, а все новые зацепки воспринимаются с благодарностью. То, что случилось, потрясло их. Все ведь думают одно и то же — неужели с их пропавшими девочками случилось то же самое, что с Викторией? Само собой, они волнуются, как отреагируют семьи пропавших, когда узнают подробности. Будем надеяться, что это произойдет не сразу.
— Хорошо бы, но я сильно сомневаюсь. Людям свойственна болезненная склонность разбалтывать информацию прессе. Учитывая, сколько медицинских работников видело ее увечья, боюсь, эти сведения просочатся в газеты очень скоро, если уже не просочились.
Анника кивнула:
— Мы наверняка заметим это на пресс-конференции.
— Для нее все готово?
— Да, все в порядке, остался один вопрос — как удержать Мелльберга на расстоянии. Тогда я была бы значительно спокойнее.
Мартин приподнял одну бровь, и его собеседница беспомощно подняла ладони:
— Знаю-знаю, ничто не может помешать ему прийти туда! Даже смерть. Он восстал бы из могилы, как Лазарь, чтобы поприсутствовать на пресс-конференции…
— Не в бровь, а в глаз…
Поставив чашку в посудомоечную машину, Молин двинулся прочь из кухни, но по пути остановился на мгновение и обнял Аннику.
— Спасибо тебе, — проговорил он. — А сейчас мне пора пойти пообщаться с Тирой Ханссон. Она должна уже вернуться из школы.
Эрнст с мрачным видом последовал за ним. Для него перерыв на кофе закончился сплошным разочарованием.
* * *
Фьельбака, 1967 год
Жизнь была прекрасна. Все было восхитительно и невероятно и давалось легко и просто. Все изменилось в то жаркое лето. Когда цирк уезжал из Фьельбаки, Владек Ковальский не поехал с ним. Вечером после последнего представления у них с Лайлой было назначено свидание, и он, словно по молчаливому уговору, упаковал свои вещи и пошел с ней в ее квартиру. Ради нее он пожертвовал всем. Отказался от матери и братьев. От своей прежней жизни и своей культуры. От всего своего мира.
С того момента они были так счастливы вместе — девушка даже не представляла себе, что такое счастье возможно. Каждый вечер они засыпали в объятиях друг друга в ее кровати, которая была слишком узка, однако вмещала их обоих и их любовь. Дом был на самом деле маловат — однокомнатная квартирка с кухонным уголком, однако Владеку, как ни странно, здесь все нравилось. Они тесно прижимались друг к другу, и их любовь росла с каждым днем.
А теперь требовалось место еще для одного члена семьи. Рука молодой женщины невольно тянулась к животу. Пока небольшая выпуклость была незаметна для посторонних глаз, однако сама она невольно то и дело гладила свой округлившийся живот. Ей даже хотелось ущипнуть себя за руку, чтобы убедиться — это не сон, они с Владеком действительно станут папой и мамой.
Во дворе перед многоэтажкой показался ее любимый — он всегда появлялся в это время, возвращаясь с работы. И до сих пор по всему телу Лайлы словно пробегал электрический разряд, когда она видела его. Казалось, мужчина почувствовал на себе ее взгляд, потому что он поднял голову и посмотрел на их окна. Широко и нежно улыбаясь, он помахал ей рукой. Хозяйка помахала в ответ и снова провела рукой по животу.
* * *
— Как папа себя чувствует? — спросил Юнас, целуя мать в щеку, а затем уселся за кухонный стол и попытался изобразить улыбку.
Хельга, казалось, не слышала вопроса.
— Какой ужас — то, что случилось с этой девочкой из конюшни, — проговорила она и поставила перед ним блюдо с только что испеченным кексом, нарезанным на ломтики.
Ее сын взял верхний ломтик и откусил большой кусок: