Но пришлось взять себя в руки. Казалось, все до одного жители Крипвуда вознамерились перекинуться со мной парой слов, высказать недовольство или похвалить. Меня гладили, тормошили и успокаивали, бранили и наставляли. Предлагали мятного чая, горячих лепешек и умыться.

Я согласилась лишь на предложение Хеймо и старика Герхарда присмотреть за кабаном и отвести его обратно в Кривой дом. У Герхарда при себе полно яблок, Хеймо не отличается умом, но он плечистый, здоровый, кабану не уступит. Вдвоем они справятся, а мне проблемой меньше...

— Госпожа Верден... Эрика... вы в порядке? — Корнелиус тронул меня за локоть, мы обменялись быстрыми взглядами, как заговорщики. Я знала, что ему хочется обнять меня и утешить, но сделать этого он сейчас не мог, и поэтому лишь сказал то, что говорили другие: — Вы опять показали себя настоящей героиней. Совершенно не думали о себе, когда кинулись укрощать это животное, — добавил он с досадой.

— Того, кто отвязал кабана да нарядил Граббом, надо примерно наказать, — заявил аптекарь.

— Ваш сын, между прочим, был зачинщиком этой шалости, — грозно сказал директор. — Он нацепил на животное парик и бороду и выпустил его на волю.

Аптекарь не смутился: он раздул ноздри и потер ладонь о ладонь. Кажется, у Владисласа вечером опять будет болеть мягкое место.

— Если бы не госпожа Верден и ее дар, неизвестно, чем бы все кончилось! — разорялся директор. — Кабан мог покалечить детей. Кого-нибудь могло придавить навесом!

И тут заговорил усатый столичный господин, который все это время стоял рядом и прислушивался.

— Удачно, что в центре этой... кутерьмы оказался столь талантливый сенситив, — произнес он своим неприятным вкрадчивым голосом, щуря бесцветные глаза и нервно теребя пальцами отворот пиджака. — Насколько я понял, вы обладаете даром зоомансера, госпожа Верден? В таких глухих уездах их называют заклинателями животных.

— Я не применяла дар, — учтиво ответила я. — Доброе слово куда сильнее любого заклинания.

— Кто же удержал от обрушения тот тяжелый брус? — не отставал усатый. — Тот мальчик, которого вы обнимали? Этот ребенок владеет даром двигать вещи на расстоянии? Весьма, весьма любопытно!

— Госпожа Верден преподает в школе предмет, призванный разбудить в детях зачатки сенситивного таланта, — ответил за меня бургомистр, который задержался послушать занятный разговор. — Признаться, мы не ожидали такого результата. Этот мальчик, Ланзо Лукаш… он же полоумный! — он постучал по виску согнутым жирным пальцем.

— Ланзо не полоумный! Ему прямая дорога в Академию, — горячо вступилась я за ученика. — Он сообразительный и обладает огромным даром! Считаю, городские власти должны оказать ему поддержку. Ланзо нужно отправить в столицу прямо сейчас, попросить профессоров заняться им!

— Госпожа Верден, мне кажется, вы торопитесь в своих выводах, — вдруг прервал меня Корнелиус.

Я ошарашенно глянула на него, а он продолжал:

— Мальчику не под силу провернуть такой трюк. Нельзя говорить о наличии дара в столь юном возрасте. Как и пытаться развить его. Это не приведет ни к чему хорошему.

Опять он за свое! Я была готова пуститься в спор, но меня перебили.

— Я вас всецело в этом поддерживаю, — прозвучал знакомый голос, и я ненавидяще посмотрела на человека, который продолжал говорить размеренно, поучительно — ух, сколько раз эта интонация доводила меня до белого каления! — Желание иметь магический дар сенситива развивает в детях нездоровые амбиции и направляет их на путь саморазрушения, — закончил мой дядя и вздернул подбородок.

Значит, Хант продолжал наблюдать за мной украдкой из толпы и стал свидетелем этого спектакля! И не выдержал — решил подойти и прилюдно меня унизить, не иначе...

Корнелиус резко спросил:

— С кем имею честь беседовать?

— Эбнер Хант, финансист. Дядя госпожи Эрики Хант и ее законный опекун, — ответил мой дядя, кривовато улыбнувшись и заложил руки за спину, как всегда делал, когда нервничал.

Корнелиус не представился в ответ; он продолжал сверлить моего родственника взглядом.

— Эрики Хант? — изумился директор. — В нашей школе работает госпожа Эрика Верден.

— Видимо, она для каких-то целей решила воспользоваться фамилией своей матери, — весьма язвительно ответил дядя.

Все взгляды обратились на меня.

— Именно так, — подтвердила я сквозь стиснутые зубы. — Верден — моя настоящая фамилия, и я горжусь ей.

— Что же привело вас в Крипвуд, господин Хант? Решили проведать племянницу?

— Разумеется. Она так внезапно уехала, никого не предупредив... Я беспокоился за нее. Вижу, Эрика, ты нашла здесь свое место. Однако я удивлен, что ты учишь детей тому, в чем сама не преуспела.

— Что вы имеете в виду? — переспросил директор. — Как мы успели убедиться, госпожа Верден — весьма одаренный сенситив. Детям полезно знать, что так называемая магия — молочная сестра науки, и бояться ее не стоит.

— Весьма одаренный сенситив? — дядя поднял брови. — Отнюдь! Ее практически признали дефективом. Человеком, который едва ли может управлять этими… как их там... эфирными потоками. Она едва окончила академию, и то лишь потому, что училась в ней за свои деньги.

У меня запылало лицо. Дядя не изменяет себе!

Он всегда стыдился того, что его племянница — Одаренная, как будто это было пороком. Бывало, стоит знакомым заговорить о моем даре, он тут же начинает его отрицать и ставить мои способности под сомнение. И теперь не удержался!

— Вот оно что! — с непередаваемо злорадной интонацией протянул аптекарь. — Выходит, вы ввели господина директора в заблуждение?

— Я никогда не утверждала, что владею сильным даром, — ответила я. — Он вовсе не обязателен для учителя. Но я разбираюсь в том, как научить детей принять то, что в них заложено природой. Разве я не справилась со своей задачей?

— Вы подошли к этой задаче крайне легкомысленно! — негодующе воскликнула госпожа Лотар. — Начали своевольничать. Вышли за рамки того, что было предусмотрено программой. Я считаю это нарушением закона! Господин директор, я требую разбирательства.

Степпель потряс головой и развел руками.


— Госпожа Лотар, здесь не время и не место обсуждать подобное!

— Кстати, о нарушении закона... — заговорила я из последних сил сдерживая гнев. — Порча чужого имущества, детских поделок — это разве не преступление? Однако куда более страшное преступление — забрать у детей радость, заставить их плакать!

— Не понимаю вас. Вы о чем? — хладнокровно спросила госпожа Лотар, но быстро моргнула, пряча взгляд. — Не пытайтесь свалить вину на чужие плечи. Мы сейчас говорим о вашей некомпетентности, потому что вы...

Тут Корнелиус посмотрел на нее очень пристально, и госпожа Лотар осеклась, наконец, сообразив, что сказала лишнего и при человеке, с которым лучше не спорить.

— Моя дочь учится в классе госпожи Верден. Я внимательно следил за тем, что и как преподается на занятиях, — произнес Корнелиус таким тоном, что будь я на месте госпожи Лотар — упала бы в обморок от ужаса. — Госпожа Верден прекрасно справляется со своими обязанностями. Как глава попечительского совета, рекомендую вам изложить свои соображения на бумаге и направить их мне на рассмотрение.

По его интонации было ясно, что, поступи госпожа Лотар именно так, ее кляуза отправится в мусорный бак быстрее, чем почтенная учительница успеет пикнуть.

— Прошу, хватит! — чуть ли не простонал господин директор. — Довольно! У нас праздник, не будем устраивать педагогические дебаты! Отложим все на потом. Идемте же, идемте!

Он помахал руками, как будто желая разогнать толпу. Господа и дамы, поняв, что больше на школьной ярмарке не случится ничего интересного, начали, наконец, расходиться.

Не сдвинулись с места лишь я, мой дядя и Корнелиус.





* * *


— Каковы ваши намерения в отношении племянницы, господин Хант? — грубовато поинтересовался Корнелиус.

Этот вопрос заставил дядю враждебно насупиться, но он ответил учтиво, хоть и не без ехидства:

— Вы — господин Корнелиус Роберваль, не так ли? Я слышал о вас. Однако странно, что вы озабочены делами Эрики. Вы ее... покровитель? — он многозначительно поднял бровь.

— Он отец моей ученицы и мой друг! — отрезала я.

— Господин Роберваль, вот-вот прибудет автомобиль из Шваленберга! — звонко позвала Алисия от школьных ворот. — Вас ждут у ратуши, пожалуйста, поторопитесь! Принесли телеграмму; не представляете, какая новость ждет вас!

— Папа, идем! — крикнула Регина.

— Минуту! — Корнелиус махнул рукой и повернулся к Ханту.

— Ответьте на мой вопрос, Хант, — продолжил Корнелиус. — Очень важно, как вы на него ответите. Мне нужно решить, позволить ли вам остаться в городе или выставить отсюда поскорее.

— Не много ли вы на себя берете, Роберваль?! Это семейное дело. Какого черта вы вмешиваетесь! — вспылил дядя, но тут же взял себя в руки. — Полагаю, Эрика вам рассказывала о том, что случилось в столице. И вы придумали себе невесть что...

— Кто приехал с вами?

— Я приехал один, утренним поездом. Оставил саквояж в трактире, узнал, где найти Эрику и… нашел ее.

Дядя отвечал на удивление терпеливо, тона больше не повышал. Он прикрыл глаза, потер переносицу и устало сказал, как будто через силу:

— Уверяю вас, что я действительно приехал убедиться, что моя племянница жива и здорова. Больше ничего. Эрика…

Он повернулся ко мне.

— ...Пожалуйста… нам нужно поговорить.

— О чем же? — сухо спросила я.

— О твоем возвращении в столицу.

— Под конвоем санитаров?

— Эрика, будь благоразумна, — настойчиво говорил дядя. — Клянусь, я желал тебе только добра. Возможно, в чем-то я ошибался, но готов все объяснить.

— Госпожа Верден, вам действительно стоит поговорить с господином Хантом, — вдруг заявил Корнелиус. — Идите в «Хмельную корову». Устройтесь в общем зале. Там сейчас пусто, вам не помешают. Но будут свидетели, если что-то пойдет не так.

Он угрюмо глянул на дядю, тот обидчиво вздернул подбородок.

Корнелиус взял меня за локоть, отвел на несколько шагов и сказал негромко, настойчиво:

— Эрика, все будет хорошо. Присутствовать при вашем разговоре я не могу, меня ждут в другом месте. Но ты в безопасности. Постарайся услышать и понять своего родственника. Не горячись. Ты справишься.

— Сегодня я столько горячилась, что на дядю запала уже не хватит. Обещаю, буду осторожной и рассудительной. Иди скорее. Регина ждет. Увидимся позже.

— После разговора с дядей пошли мне весточку с мальчишкой из трактира, чтобы я знал, все ли в порядке.