— Простите... — пролепетала я. — Я не хотела вас расстроить. Мне очень жаль... А Регина?

— Что Регина? Она плохо помнит мать. Та ей не занималась. Когда Регина родилась, я взял на себя все — поиск кормилицы, няньки. Клэр редко заглядывала в детскую. Но вы понимаете, чего я боюсь. Того, что Регина могла унаследовать склонности моей жены. И ее дар. Слишком много горя он нам принес. Говорят, все люди Одаренные в той или иной степени. Если дар не развивать с детства, он погаснет даже у самых талантливых сенситивов. Пока, конечно, рано говорить об одаренности моей дочери. Ей всего восемь. Как, кстати, она успевает на ваших дополнительных занятиях?

— Неплохо... как все остальные дети. Ей нравится заниматься. Вот кто из детей Одаренный, так это Ланзо. Никаких сомнений.

— Так я и думал. Непростой мальчик.

— Да, непростой… Но что вы собираетесь делать с Региной дальше? Если она окажется Одаренной?

— Я все еще размышляю.

Он повел плечами, как будто его знобило, убрал трубку в футляр, поставил локти на стол и сцепил пальцы. А потом глянул на меня в упор и сказал резко:

— Откровенность за откровенность. Какие тайны скрываете вы, Эрика? Ни за что не поверю, чтобы Одаренная добровольно выбрала карьеру уездной учительницы. Зачем вы сюда приехали? От чего или от кого скрываетесь?

Я молчала. После той истории, что он мне рассказал, мне было бы вдвойне тяжелее исповедоваться. У его жены и у меня было слишком много общего. Но в то же время мы были совершенно разными.

Молчание затянулось, Роберваль откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.

— Ясно, — сказал он. — Ладно, не буду настаивать. Идемте. Провожу вас домой.

Он подозвал хозяйку и потребовал счет.

— Сколько вы заплатили за мой обед? Вот, возьмите… — я полезла в кошелек.

— Бросьте, — он нетерпеливо дернул головой и встал. Я пристыженно спрятала кошелек.

После моего отказа делиться секретами, его манеры изменились, стали подчеркнуто холодными, а глаза мертвыми и враждебными. Возможно, он сожалел о своей откровенности. Я недоумевала: зачем он рассказал о своей жене и ее пороке?

До Кривого дома мы шли молча. У крыльца Роберваль остановился и критически осмотрел кривые стены и косые окна, потом усмехнулся.

— Да, дом неказист.

— Мне тут уютно.

— Ну что за желание вечно противоречить и показывать, что вы всем и всегда довольны? Ни за что не хотите признаться даже в маленькой слабости.

— Не люблю ныть и жаловаться. Да и жаловаться мне не на что.

Он еще раз оглядел дом, повернулся, изучил пустынные окрестности.

— Что ж, мне пора. Регина ждет. Не забудьте крепко запереть дверь, Эрика. И если что-то случится... знаете, где мой дом?

— Нет.

— В конце главной улицы. Впрочем, вряд ли вы прибежите за помощью. Не в вашем это духе, верно? Будете погибать гордой и несломленной.

— Не считайте меня идиоткой. В случае опасности я позову на помощь. И... я очень благодарна вам, что вы нашли меня в лесу. Спасибо, господин Роберваль.

— Корнелиус, — напомнил он неприязненно. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи… Корнелиус.





Глава 16

Дела хозяйственные и педагогические




Я зашла в дом и закрыла за собой дверь. Прислонилась к стене и сползла на корточки.

Ну что за день! Поверить не могу, что он закончился.

Посидев так минут десять, со стоном поднялась, разожгла печь и светильник. Осторожно выложила на стол фотоаппарат. Завтра отнесу его Анвилу и попрошу проявить фотографии. И сяду за статью! Она выйдет сенсационной.

Но что я напишу? Правду о том, что увидела? И постараюсь дать всему разумное объяснение? Или мистическое, чтобы угодить редактору «Вестника оккультизма»?

Голова была тяжелой, как чугун. Хотелось поскорей упасть на подушку и забыться. Но при мысли о том, что я опять осталась одна, и страшный лес совсем рядом, там, в темноте, становилось страшно закрывать глаза.


Морщась от боли в ладонях, я умылась; бинты промокли, кожу защипало по новой, но менять повязку не было сил. Расстелила кровать, плотно задернула занавески и, когда приготовилась отойти от окна, услышала странный шум.

Хрюканье, топот и шебуршание. Уже догадываясь, кого увижу, прильнула к стеклу носом.

Так и есть: Вельзевул. Свин бродил под окнами и чесал спину о доски. Ну какое сообразительное животное! Из всех домов в Крипвуде выбрал мой, когда решил вернуться к людям.

Делать нечего: я высыпала в таз сухари, залила водой, вышла на крыльцо и поставила таз на землю.

— Велли! — позвала я. — Кушать подано.

Свин с топотом вырвался из темноты и погрузил морду в месиво, но тут же недовольно заурчал.

— Лопай, что дают, — посоветовала я. — Вкусных объедков у меня не водится. Завтра тебя заберет хозяин.

Пошла к двери и в последний момент успела отпихнуть Вельзевула, который вознамерился прошмыгнуть в комнату вместе со мной.

— Кыш! — грозно сказала я. — Охраняй дом!

Кабан понурился и забился в яму у крыльца. Я тоже отправилась на боковую. Неожиданно стало легче от мысли о том, что я теперь не одна, за стеной спит двухсотфунтовый кабан с мощными клыками.

Кровать показалась такой теплой и уютной, что я свернулась калачиком и моментально заснула.





* * *


Старик Герхард вовсе не обрадовался возвращению кабана.

— Значит, к вам прибился, шельмец, — пробурчал он и надвинул на лохматые брови картуз. Пожевал морщинистыми губами и задумчиво посетовал:

— Вот ведь незадача. Вы его как, в сарайке заперли?

— У меня нет замка на сарайке. Утром Вельзевул ушел в лес, но вечером, думаю, прибежит. Вчера так было. Приходите и забирайте вашего кабана.

— Да на кой он мне сдался? — воинственно вопросил Герхард. — Жилистый, сала на нем с шиш. Характер сволочной. Постоянно соседские огороды травил, а мне расхлебывай. Ну ладно, коль заплатите пару кронодоров, отвезу его на бойню.

— На бойню?

Мне стало не по себе. Ну конечно, для чего еще люди держат свиней, как не для мяса? Не для красоты же и приятного досуга с питомцем.

Но Вельзевул спас меня в лесу и был сообразителен, как собака. Он всю ночь спал у моего крыльца, в выходной день бегал по двору, пока я хлопотала по хозяйству, смотался в лес подкрепиться, к ночи вернулся, опять завалился в яму, а утром рабочего дня встретил радостным хрюканьем и проводил до колонки, а потом и через пустырь до города.

От старика не укрылось мое огорчение.

— А то оставьте его себе, — благодушно разрешил он, хитро прищурился и поскреб пятерней в бороде. — Будет у вас хозяйство. В городе многие живность держат. Госпожа Барбута уток разводит, у прачки крольчатник.

— Мне его кормить нечем.

— Он дикий наполовину, летом сам кормится. А потом купите отрубей, ячменя... свеклу, картофель опять же.

Я представила себя в роли фермерши с вилами наперевес, по колено в навозе, и с сомнением покачала головой.

— Ладно, значит, вечером заберу его, — смирился Герхард, и я, недовольная исходом разговора, пошла на службу.

Ноги переставляла еле-еле. После субботних приключений болело все: спина, шея, руки. На велосипед сесть не рискнула, и поэтому дорога до школы заняла вдвое больше обычного. Шагала медленно, морщась, стараясь держать спину прямо.

В классе меня сразу обступили ученики и начали взахлеб расспрашивать:

— Вы в лес ходили? Вы там потерялись? В тумане? Что вы там видели, госпожа Верден? Привидений встретили? А безглазого? Он вас не забрал?

— Как видите, не забрал, — строго ответила я. — Я немного заблудилась, но потом мне помогли найти дорогу домой. Призраков не встретила.

Про болотного монстра решила не рассказывать. Хватит того, что Роберваль в курсе. Ну, может, поделюсь потом с Анвилом. Его практичный ум мог предложить толковое объяснение моего видения.

— А дом Грабба видели?

— Издалека. Садитесь! Сегодня мы напишем сочинение о красоте осеннего леса. Так и быть, расскажу, что видела в лесу.

Я говорила не спеша: о том, как шумят сосны, и вершины их прячутся среди облаков, а солнце золотит стволы; как пышно растет папоротник, и как мягко пружинит под ногой мох. Ни о тумане, ни об оживших тенях, ни о липком первобытном страхе потерянного путника упоминать не стала.

Но все же завершила рассказ наставлениями о том, как не заблудиться в тумане. Сама-то я прекрасно знала эти простые правила — не ходить без провожатого, двигаться по ориентирам, а лучше — оставаться на месте, — но позавчера все пошло наперекосяк, и ошибок я наделала немало. Отчего мне было немного неловко наставлять детей в том, в чем дала маху.