Озеро — как глубокий тенисто-зеленый ковш между высоких скал. Мы вдвоем в отцовской лодке.

День жаркий, но меня знобит. На мне купальник. Не знаю, почему я не умею плавать. Обычно мы приезжаем сюда рыбачить, но сегодня удочки отец не взял.

— Можешь либо утонуть, либо поплыть.

Я не понимаю, что он имеет в виду, но мне становится страшно.

— Тебе решать, — говорит отец, наклоняется и обхватывает меня за талию. Поднимает, переносит через борт лодки, а потом очень осторожно отпускает.

Я ударяюсь ногами о камни на дне, ил на них мягкий, как плоть, как мамина могила.

Я открываю рот, чтобы закричать, и захлебываюсь водой.

Тусклый желтый свет сочится сквозь зеленую толщу надо мной. Пузырьки струйкой всплывают вверх.

Чей-то голос зовет меня по имени.

Оцарапав ноги о стебли тростника, я делаю рывок к поверхности и всплываю.



Адам, не переставая жестикулировать, принялся расхаживать взад-вперед — сделал несколько шагов, повернулся и направился обратно. Его слова звучали так гладко и складно, будто он тренировался произносить их вслух в машине по дороге домой.

— …даже к лучшему для них обеих. Неважно, если Зоуи пропустит первый школьный год. В скандинавских странах, например, пятилетние дети совсем не ходят в школу. А Элис забежала вперед так далеко, что могла бы забросить учебу на весь остаток пятого класса и даже не заметила бы этого. — Он снова сел и раскинул руки, словно преподнося мне подарок. — А ты могла бы уйти в длительный отпуск и заняться любыми исследованиями, какими захочешь.

Выходит, Адам хочет взять нас с собой в Ботсвану. Я уставилась на него поверх стола невидящим взглядом и снова перенеслась в прошлое, на этот раз на десять лет назад, в раннее утро на кухне, когда залпом допивала кофе и дописывала статьи, пока Адам и малышка Элис спали. Так же было и после рождения Зоуи. С тех пор как меня назначили консультантом, жизнь превратилась в постоянное чередование работы в клинике и научных исследований. Я даже отгулов почти не брала. Как же я могла уехать на целый год? Адам публиковался чаще меня, но я была моложе. Я бы наверстала упущенное и догнала его. Ничто не давалось мне без труда, время на науку по-прежнему приходилось выкраивать. Семейные дела просачивались в каждую щель, выталкивали меня на поверхность и вместе с тем тянули на дно.

— Ну пожалуйста, Эм?..

Сидящий напротив Адам подался вперед, ожидая, что я соглашусь. Два года назад ему загорелось обзавестись третьим ребенком. Он упрашивал меня, но я только вступила в должность и несла ответственность за свою группу. Время было неподходящее. У нас уже появились Элис и Зоуи, и все только-только наладилось. Относительно. Тогда я отказалась и сделала бы то же самое теперь. Исследования Адама в Ботсване — это дольше, чем беременность. Лучше уж родить, чем провести целый год за границей: младенца все-таки можно кое-как втиснуть в график. Теперь очередь Адама от чего-то отказаться.

— И когда все это должно произойти? — спросила я.

Надо было собраться с мыслями, но я очень хотела спать. В обычный вечер, такой же, как любой другой, на кухне было бы уже спокойно. Люстра бы не горела, и комната освещалась бы мягким светом настенных ламп. Адам читал бы газету, задрав ноги повыше и попивая чай, а я просматривала бы работы девочек. Слышались бы только тиканье часов и шелест страниц, да еще, может быть, один из любимых Адамом квартетов Моцарта приглушенно играл бы, сплетая события дня воедино.

— Понадобится некоторое время, чтобы все уладить, оформить финансирование и собрать команду.

Адам понизил голос. Он решил, что уже победил.

— Меган обещала помочь. Ее родители работали в одной из ботсванских миссий. Там она и выросла. Если начать прямо сейчас, организация исследований займет девять месяцев. От силы десять. Мы можем быть там уже к Рождеству. — Теперь Адам улыбался. — Это будет нашим шансом помочь людям и придать собственной жизни настоящий смысл.

Но мы и так помогали людям. И наша жизнь была исполнена смысла. Я заставила себя встать и, забыв о посудомойке, пустила воду в раковину с кучей тарелок и столовых приборов. На мою одежду полетели брызги. Меган — верная секретарша. Она готова на все, чтобы Адам получил то, что хочет. Вот только своих детей у нее нет, и вряд ли она сознает, как отразятся планы Адама на наших девочках. Да, они сейчас справляются, но что будет, если мы вырвем их из привычной обстановки? Они заслужили выбор, который был у меня. А именно — возможность не отставать и усердно трудиться.

Я почувствовала, как руки Адама, проскользнув, обняли меня сзади.

— Это было бы приключением, — сказал он.

Когда-то я обожала это слово. Оно означало поездки с палатками по Европе на велосипедах или по Америке автостопом с рюкзаками за спиной. Я соскребла ножом остатки песто, прилипшие к тарелке. Теперь в приключениях я не нуждалась. Мне хотелось лишь одного — жить здесь, в Лондоне. Адам прижимал ладони к низу моего живота. Несмотря на усталость, я почувствовала, что мое лицо запылало от желания.

— Как думаешь?.. — спросил Адам, касаясь губами моей шеи.

Я обернулась. Его рот был слегка приоткрыт, дыхание отдавало вином. От выпитого у меня кружилась голова. Он сказал, потребуется девять месяцев, если начать прямо сейчас. Значит, у меня еще есть время. Я что-нибудь придумаю, выживать я умею. И это переживу.

— Давай не будем решать прямо сейчас. — Я поцеловала его. — Мы оба слишком устали. Еще будет время это обсудить. Завтра или в выходные. Идем в постель.

Я взяла его за руку. Рисунки и домашние задания можно просмотреть и завтра. Когда мы выходили из кухни, я услышала легкие шаги, которые пронеслись вверх по лестнице, опередив нас, а потом — тихий звук закрывающейся двери. Должно быть, София прокралась вниз незамеченной. Ее комната по соседству с комнатой Элис. В последнее время Элис очень уставала. Надеюсь, София не разбудила ее.

Мы закрыли дверь нашей спальни и прислонились к ней в темноте, задыхаясь и прижимаясь друг к другу, раскрепощенные вином и усталостью. Адам принялся стаскивать с меня свитер, а я расстегнула ему ремень. Мы смеялись.

Он опрокинул меня на кровать и просунул ладони под юбку. Нам следовало остановиться — мне нужно было вставить колпачок. Адам забыл, что я больше не принимаю таблетки.

Дрожащими пальцами я расстегнула его рубашку. Мое сердце судорожно колотилось, мысли неслись вскачь. Для меня как акушера девять месяцев означали время, когда формируется сердце, растет мозг, появляются черты лица, образуются кости и ногти. Улыбнувшись, я приподнялась навстречу Адаму. Он сохранил свои планы в секрете до сегодняшнего вечера, что дало мне право на ответные действия. Стоит мне только собраться с мыслями, и мой тайный план перевесит его. Напрасно я так много выпила.

Адам ворвался в меня, накрыв мои губы своими. Теперь беспокоиться было поздно, оставалось лишь расслабиться. Ничего не случится, ведь нам понадобилось несколько месяцев, чтобы зачать Элис, а Зоуи — больше года. Теперь я старше, и моя фертильность снизилась. Кроме того, я и прежде несколько раз забывала про колпачок, а месячные приходили вовремя. Через мгновение наши тела задвигались в едином ритме, и меня покинули остатки сознания.





Глава 3





Лондон, апрель 2013 года



— Почему ты едешь так быстро?

В зеркале заднего вида отражалась сплющенная беретом и резко контрастирующая с бледностью кожи черная челка Элис. Ее личико казалось испуганным.

— Мало времени. Я должна отвезти тебя в школу, проводить Зоуи, повидаться с миссис Филипс, сделать обход и начать оперировать…

Элис не заинтересовал перечень дел, засевший в моей голове с пяти утра. Зоуи, привалившись к сестре, крепко спала. Ее щечка, прижатая к локтю Элис, перекосилась, к не стертым молочным усам прилипли крошки, прядка светлых волос пристала к губам.

Я увидела в зеркало, что она не пристегнута. Совсем забыла проверить. По обе стороны дороги тянулись машины, припаркованные бампер к бамперу. Пришлось остановиться на подъездной дорожке, а значит, потерять еще больше времени.

— Так рано в школу мне нельзя.

— Ну конечно, можно, Элли.

— Сейчас там нечего делать.

— Ты можешь почитать в классе, поговорить с кем-нибудь…

Я с улыбкой оглянулась на нее и снова перевела взгляд вперед, на дорогу. Как раз вовремя, чтобы заметить, что загорелся красный свет. Ударив по тормозам, я резко остановила машину. Молодая женщина с облепившими голову мокрыми от дождя волосами обдала меня негодующим взглядом, перегоняя по пешеходному переходу своего излишне укутанного ребенка. За моей спиной в голос разрыдалась Зоуи. При торможении ее бросило вперед и втиснуло между спинками передних сидений. От чувства вины меня прошиб пот, я выскочила из машины и рывком распахнула дверцу. Зоуи застряла крепко, ее лицо исполосовали слезы испуга. Я вытащила ее и поставила на тротуар. Все цело, никаких повреждений. Я порывисто и крепко обняла ее и снова усадила на сиденье, на этот раз пристегнув ремнем. За нами уже выстроилась вереница машин. Возмущенные лица, рявкающие клаксоны. Когда я снова села за руль, меня трясло. Я редко совершала ошибки по невнимательности, но этим утром спешила и отвлекалась, думая о делах предстоящего дня, потому и забыла проверить ремень. Неужели я превращаюсь в мать, для которой карьера превыше безопасности ее детей?

— Меня тошнит, — послышался дрожащий голос Элис.

У школы она вышла из машины и, обиженная, медленно поплелась через пустую площадку для игр, не попрощавшись со мной. Она скрылась из виду на лестнице, ведущей к раздевалке, — на худенькой ссутуленной спине тяжелый рюкзак, голова втянута в плечи под моросящим дождем.

Несмотря на недавнее происшествие, Зоуи снова уснула. Я понесла ее в класс, следя, чтобы большой пальчик ненароком не выпал изо рта. Сюзи, помощница учителя, улыбаясь, приняла ношу из моих рук. Я с опозданием заметила, что у Зоуи отпоролся подол, манжета испачкана фломастером, а носки из разных пар. Сюзи бережно внесла ее в двери, и я представила, как она осторожно положит малышку на уютные подушки в комнате отдыха. Я заметила их, когда осматривала школу перед тем, как отдать в нее девочек, и эта деталь очень повлияла на мое решение. А сейчас я мучилась вопросом, зачем меня вызвала учительница Элис.

Миссис Филипс ждала в пустом пятом классе. Должно быть, она только что вытирала доску — в воздухе еще висела меловая пыль. Она посмотрела на меня, склонив голову набок, и длинная оранжевая серьга коснулась ее плеча. Оранжевые, в тон серьгам, ногти покоились на маленьком снимке Элис, приклеенном к листу, усеянному сплошным печатным текстом. Они были острые и блестящие, как когти какой-то мелкой, но хищной птицы.

— Я получила вашу записку, — начала я.

— Спасибо, что зашли, миссис Джордан. Я отправила Элис на завтрак с детьми из интерната, мне хочется поделиться с вами своей озабоченностью один на один. — Голос миссис Филипс дрогнул под бременем задушевности. Она подалась вперед. — Думаю, вам следует знать о том, что Элис берет чужие вещи. Всякое разное. — Ее серьга раскачивалась и подрагивала.

Мне представилась сверкающая груда мобильников, часов и монет.

— А что именно?

— Карандаши, ластики, резинки для волос, носки.

— И это все? — Я чуть не рассмеялась. — Она, наверное, взяла их на время, а потом забыла отдать. Дома мы часто заимствуем что-нибудь друг у друга, так что…

— Все это было найдено в ее столе, в коробочке, подписанной ее именем. — Миссис Филипс кротко улыбалась.

— А она знает, что вы в курсе?

— Я забрала вещи и сообщила Элис, что поговорю с вами. Больше об этом никому не известно.

Я посмотрела в окно. Эта женщина неизвестно почему вызывала у меня неприязнь. Ровесницы Элис, держась за руки, бродили по игровой площадке попарно или по трое и болтали. Вид у них был довольный, но как знать — может, втайне они горевали о пропаже своих любимых карандашей и резинок для волос. Или замышляли отмщение. Мне стало тревожно за Элис.

— Я поговорю с ней, — пообещала я. Обычно Элис рассказывала мне о школьных делах, хотя в последнее время и не так часто. Я перевела взгляд на свои руки, сжатые на коленях. Руки хирурга, совсем как папины, он сам это отмечал. Умелые руки, способные вскрыть проблему и иссечь ее. Мне следовало бы догадаться, что у Элис сложности, а ей — признаться мне шепотом в конце дня, пока я укладывала ее спать. Но в это время меня часто не оказывалось дома. Был только Адам. Но даже если бы я спросила ее, что не так, разве она ответила бы мне правду? Наверное, по прошлому опыту решила бы, что мне все равно.

— Мне кажется, Элис таким образом самоутверждается, — продолжала миссис Филипс. — Воровство десятилетние дети воспринимают как способ вознаградить самих себя. Вот я и задумалась, получает ли она достаточно одобрения от… всех опекающих ее лиц.

Меня бросило в жар. Часы на стене показывали восемь. Если я начну спорить и задержусь здесь, то опоздаю на работу. Я встала, чтобы уйти.

— Дома одобрения у нее в избытке. Мы постоянно хвалим ее. Может, вам стоит позаботиться о том, чтобы то же самое происходило и в школе, а не предъявлять обвинения в воровстве?

Миссис Филипс не ответила, но я чувствовала на себе ее пристальный взгляд все время, пока шла к дверям. Радужные зигзаги плясали перед моими глазами. Надвигалась мигрень. Пересекая игровую площадку, я полезла в сумку за парацетамолом и ощутила на разгоряченных щеках мелкий дождь. Каблуки стучали по асфальту, и каждый их удар словно вколачивался мне в голову. Чертова училка. Напрасно я вспылила, но ведь я встревожилась за Элис. Глотая горькие таблетки, я гадала: неужели кто-то из детей с милыми личиками, пробегающих мимо меня, вынашивает планы мести.



В ярко освещенной операционной было тепло и спокойно. Из динамиков под потолком лилась классическая музыка. Здесь мой мозг легко освободился от всего, что не касалось предстоящей работы. Пациентка лежала передо мной без сознания, заинтубированная, с закрытыми глазами. Рак пророс из матки в мочевой пузырь. Задача была ясна и сводилась к тщательному иссечению и кропотливому ремонту. Анестезиолог кивнул. Можно начинать. Операционная сестра молча подала мне скальпель, и я сделала первый разрез. Музыка и негромкие переговоры моей бригады отступили на задний план, я продолжала работать, смаргивая пот, разъедавший глаза.

Два часа спустя на кожу были аккуратно наложены швы. Функцию мочевого пузыря удалось сохранить.

У себя в кабинете я снова приняла парацетамол, на этот раз с пригоршней отдающей металлом воды из-под крана. Я сидела за письменным столом и массировала виски. Передо мной на заставке монитора Элис и Зоуи смеялись на солнечном пляже. Сегодня утром в зеркале лицо Элис выглядело печальным. Пожалуй, миссис Филипс права, и Элис впрямь не хватает одобрения в семье. Возможно, его нет совсем. Мы вовсе не хвалим ее постоянно, что бы я там ни говорила. Сейчас я не могла припомнить, когда Элис в последний раз доставались от нас похвалы. Не представлялось возможности, а может, просто не хватало времени. С ней могло случиться что-то и похуже.

Я встала из-за стола и загляделась в окно. Передо мной открывалась панорама Северного Лондона: небо, дома, улицы, поросшие травой склоны Хампстедской пустоши, полускрытые за деревьями пруды с зеленой глубокой водой. Неужели я стала такой, как мой отец, и сама того не заметила? И теперь Элис кажется, что она должна побеждать, чтобы я была ею довольна?

Если я поработаю в обеденный перерыв, то смогу закончить обзорную статью о задержке внутриутробного развития для журнала «Репродуктивная медицина», в кои-то веки вернусь домой пораньше, застану Элис еще не спящей, и мы поговорим.