— У меня скидка только из окна второго этажа. Хотя нечисть скидываю бесплатно. Наглых темных — двух по цене одного.
Смуглый молча выложил на стол три медьки. И так же молча ушел. Вот что значит грамотно озвучить свои услуги, цены и льготы. Впрочем, подозреваю, что причиной быстрого отступления Джерома было еще и то, что он пока не хотел сообщать лунному о своей проблеме с магией.
Вот бы еще Эрриан утопал. Я почувствовала, что жутко устала за сегодня. Да и за вчера, да и вообще за эту седмицу и жизнь. Но увы, Меч Темного Властелина гордо торчал у меня посреди кухни, пристально смотрел на меня и даже не думал куда-то идти.
Я тоже стояла. И тоже смотрела. На него.
— Может, теперь расскажешь, что все же произошло? — вкрадчиво вопросил лунный.
— А может, расскажешь, зачем пришел? — в тон ему ответила я, не собираясь отчитываться.
— Хотел подробнее расспросить, как тебе удалось избежать безумия Эйты, но нашел ответ на другое.
Его взгляд скользнул по моему лицу, плечам и замер на локте. Тот все еще был стянут повязкой, очертания которой проступали под тканью платья.
— Болит? — с совершенно неожиданным для темного участием спросил Эрриан.
Я даже растерялась. И потому сказала чистую правду:
— Да, немного.
— Тогда лучше мне.
Не дожидаясь моего ответа и не уточняя, что «лучше», темный ухватом ловко подцепил все еще пышущий жаром котелок, задвинул его поглубже в еще не прогоревшую печь и задвинул заслонку.
Я смотрела на его скупые, выверенные движения, широкую спину и…
— Чтобы не сойти с ума, нужно поддаться, шагнуть в лабиринт… — Признание вырвалось само.
Пожалела ли я о нем? Нет. И вот странность, ни одна из клятв не начала жечь.
— Что? — не понял темный.
Я прислушалась к себе и поняла, что могу говорить дальше, не опасаясь, что моя кровь начнет закипать от того, что я нарушаю один из зароков: Эйге или Эрриану.
— Тебе придется провалиться в лабиринты безумия, — пояснила я. — Если сумеешь найти выход, то сохранишь разум, если нет…
«Потеряешь его», — так и не прозвучало вслух. Едва темный лишится рассудка (а может, и на миг раньше, чтобы душа смогла уйти за грань в твердой памяти), его друг убьет его, выполняя приказ императора.
Повисла тишина, в которой отчетливо было слышно, как за окном бушует вьюга. Я уставилась сквозь чуть запотевшее стекло на кружащиеся в бешеном танце снежинки. Они завораживали. Но ровно первую пару мгновений. Потом память услужливо напомнила, что стоит шагнуть за порог, а тем паче пойти прогуляться на болота, и эта снежная круговерть станет большой неприятностью, бьющей в лицо наотмашь. Или даже симпатичным холмиком, под которым упокоится замерзшее тело самонадеянного путника.
Затрещала догоревшая лучина, с шипением упала в таз с водой, заставив меня вздрогнуть и оторваться от окна. Все вокруг стремительно погрузилось в ночную темень. Я резко обернулась, и тут же почувствовала на коже лица теплое дыхание.
Когда и как Эрриан оказался так близко?
Темнота, тишина, его руки на моих плечах и… Он меня обнюхал. Натурально. Нос темного скользнул к виску, уху, шее. Еще бы в вырез платья сунулся!
— Эй, что вообще происходит? — Я попыталась сделать шаг назад.
Если бы смогла, было бы просто замечательно. Но кто бы мне это позволил… Меня держали. Мягко и уверено.
— Ты пахнешь… собой, — шепнул Эрриан.
Так, кажется, кто-то и без моего участия сейчас из Эйтовых клиентов перейдет в разряд пациентов. Судя по поведению, безумие все же начало одолевать разум темного.
— А чем я еще должна пахнуть? — возмутилась я, вскинув голову.
— Кем, — поправил Эрриан, и в темноте сверкнули его глаза.
Поняв, что имеет в виду этот темный гад, я вспыхнула. Хотела ответить, но он меня опередил.
— Магда, что ты знаешь о темных? — вкрадчиво спросил Эрриан.
«Восемь способов атаки магией, три варианта арканов для пленения и личный комментарий преподавателя: лучше не связываться», — подумала я. Но вслух произнесла другое:
— Вы наглые, самоувереннее, эгоистичные…
Рука притянула меня к сильной мужской груди. И моя речь резко оборвалась.
Тело вжалось в тело. Выдох. А после его губы накрыли мои. Резко, решительно, властно. Эрриан на миг остановился, будто прислушиваясь. Его язык скользнул по верхней губе. Лизнул, дразня, чтобы потом прикусить зубами. От неожиданности я сильнее приоткрыла рот, в который он тут же вторгся, углубляя поцелуй.
Вокруг нас разлилась ночная тьма, а внутри — Бездна. Бездна, заполненная жаром. Горячая кожа, обжигающее дыхание. По жилам бежала не кровь — раскаленная лава. Безумство его губ, прикосновений, желаний столь отчетливых, ощутимых, однозначных — это сводило с ума, заставляя забыть, кто я и где. Толкая навстречу темному. Ближе, еще ближе, почти растворяясь в чувствах. Только вот чьих? Его? Моих? Наших?..
Эрриан пленял и пьянил меня… Руками… поцелуями. А я… Я отвечала, потому что в сей краткий миг мне самой хотелось большего. Поцелуев, губ, ладоней на моей спине. То был прыжок в пропасть. Только мы летели, взявшись за руки.
Шепоты. Вдохи и выдохи. Шуршание сминаемой ткани. И желание быть ближе, как можно ближе. Кожей ощущать единение. Под моей ладонью бешено билось его сердце. Частые сильные удары набатом отдавались во мне. Хотелось прижаться еще сильнее, вцепиться в широкие плечи, поддаться.
Его неистовое темное пламя. Мой мерцающий свет. И жадный, бесконечный поцелуй, которым мы оба никак не могли напиться. Эрриан вжал меня в стену. Я плечом задела стеллаж, на котором, покачнувшись, одна из склянок со звоном упала на пол и разбилась. Тут же в нос ударил запах перечной мяты, а с ним и осознание происходящего.
Демоны, что мы творим? Что он творит?! А главное, почему я в этом участвую? Я испугалась. Не поцелуя, себя. Своей острой, сумасшедшей реакции на него. Того, что позволила себе забыться и забыть обо всем. Нет. Только не это. Магда Фокс дала себе зарок не влюбляться. Больше ни в кого. И никогда. Тем более в темного. В смертника. Нет!!!
Рука взметнулась сама собой. Пощечина вышла хлесткой, окатив ладонь болью. Я метнулась к лестнице, вихрем взлетела на второй этаж и, очутившись в спальне, тут же навалилась спиной на захлопнутую дверь.
После моего поспешного бегства с кухни в доме было тихо. Слишком тихо. Потому я вздрогнула, когда с той стороны двери прозвучал вкрадчивый голос:
— Ты забыла сказать, что мы, темные, всегда добиваемся своего и живем одним мгновением. Потому что второго может и не быть.
«Вот только ты после того мгновения умрешь, ни о чем не сожалея, а я останусь жить и помнить», — хотелось крикнуть мне, но я промолчала.
— Это была ошибка. — Я не узнала свой голос. — Просто уйди. И забудем о том, что случилось.
— Ты жалеешь? — Странный разговор через дверь лишал меня последних сил.
— Жалею? Да! Надо было содрать с Джерома за твое лечение не три золотых, а пять!
Не надо. Не надо обсуждать то, что сейчас произошло. Вот только чувство юмора, которое меня порою выручало, еще чаще грозило и свести в могилу. Сейчас был как раз один из таких моментов.
Я почувствовала, как в стену рядом с косяком впечатался кулак: вибрация отдалась в моем теле.
— Уходи, — повторила настойчиво.
— Если это твое желание…
— Да. — Я сглотнула, радуясь, что Эрриан меня не видит. — У нас с тобой договор. Деловой. Я помогаю тебе с Эйтой, ты платить. Все. Точка.
Я говорила, а в голове звучал голос белки: «Он смертник. Не сойдет с ума, им займется Хель. Ему все равно не жить, соглашайся на сделку».
— Я вернусь. Завтра, — прозвучало из-за двери.
И почему-то мне в его словах послышалось так и не прозвучавшее: «А ты пока остынь, я подожду».
Когда Эрриан отошел от двери и спустился вниз, я так и не поняла. Темный всегда двигался бесшумно, словно тень. Лишь входная дверь нарочито скрипнула, будто ей позволили это сделать, оповестила, что я осталась одна, как и хотела. Только почему же нет радости от исполнения этого желания?
Я, как стояла, прислонившись спиной к двери, так и присела. Обхватила колени руками, вглядываясь в метель за окном.
Кажется, я влипла. По-крупному. Потому что мне, кажется, нравится тот, в кого влюбляться совсем не стоит. Категорически.
Пострадать вдоволь и пожалеть себя мне не дали. Вестник, собака, булыжником проломив стекло, кубарем прокатился по половицам, разметав вокруг осколки и снег. В комнате враз стало холодно. А я смотрела на ощипанного селезня с письмом в клюве и медленно замерзала. А вот зверела очень даже быстро. Магистрат что, издевается? У них на посыльного голубя денег не было?
— Пущу на гуляш, — пообещала я птице, которая разбила мое окно.
Та возмущенно крякнула и, выплюнув письмо, попыталась удрать. Но от ведьмы, пусть и фиктивной, так просто не уйдешь!
Заполошно хлопая крыльями и загребая лапами половик, к слову прямо мне в лицо загребая, этот водоплавающий рванул туда, где бушевала спасительная метель. Не тут-то было! Я в отчаянном броске схватила пернатого за оранжевую перепончатую лапу.
Селезень возмущенно закрякал и забил крыльями, пытаясь взлететь. В условиях узкой комнаты и с довеском в виде злой ведьмы это было слегка проблематично. Но мужику, стремящемуся из спальни через окно к свободе, неведомы преграды.
Обычно в таких ситуациях стимулом для побега служило то, что дамскую опочивальню с другой стороны двери таранил слегка рогатый муж. Но у меня сегодня был нетипичный, так сказать, почти эксклюзивный случай. И мужик был нетипичный, пернатый. Но линял он по всем правилам отступления, не жалея сил.
И все же я победила. Прижала крылья к утиному телу, удобно устроив птицу под мышкой, на сердитое шипение показала кулак и начала осматривать «почтальона». Под перьями в районе киля обнаружился амулет подчинения. Оценила заряд. Хм… весьма неслабый. Маг, что его создал, вложил в свое творение не меньше пяти единиц. Хотя зачем столько для обычной утки? И пол-единицы за глаза хватит, чтобы в птичьих мозгах билось одно лишь желание: доставить послание. Этого же амулета хватило бы на парочку взрослых мужчин. Ну или одного, но с очень сильной волей.
Видимо, кто-то очень хотел, чтобы я получила письмо. Только вот зачем тогда селезень? Поприличнее птицы не нашлось?
Тот склонил голову, подозрительно кося на меня круглым глазом. Я точно так же — на него. Привычка бдительно относиться к вестникам завелась у меня полгода назад. Когда от Магды Фокс один богатенький сынок попытался избавиться через вот такое же письмо. Тогда я по неосторожности распечатала послание, и из него вырвался огненный торнадо. Он бешено завивался воронкой, вытягивая из меня силы. Не по капле, а жадными глотками, захлебываясь и разрастаясь, сжирая мой дар и меня саму заживо.
«Огненный голод» — так называлось это боевое плетение. Запрещенное для применения в мирной жизни. Такому было место лишь на войне. Но я встретила его. В академии, в палате лекарского крыла.
Была ранняя весна. Я только-только закончила ассистировать на операции магистру Райгнорку и стояла у окна, открытого для проветривания.
Крепкий и очень сладкий чай дымился в пузатой глиняной кружке, которую я держала. Подозревала ли я о том, что через пару мгновений жизнь моя навсегда изменится? Нет. Я просто устала. От операции, от последнего месяца, когда неприятности на нашу семью покатились как снежный ком. В голове было пусто. Я бездумно смотрела на проталины, что появились вокруг деревьев на университетской аллее.
Синичка с небольшой запиской в клюве вспорхнула на подоконник и, выплюнув послание, тут же умчалась. Я подняла с пола записку, открыла ее…
Я должна была умереть. Ожоги тела, полное магическое истощение. Меня спасло то, что все случилось в лечебнице. Что у магистра Райгнорка достало сил удержать меня, стабилизировать состояние. И пока целители оперировали, я блуждала по лабиринтам Эйты. Безумие от боли, от понимания того, что я осталась без дара…
Воспоминания, как сонм пауков, опутывали меня, затягивали в болото прошлого, сковывали волю и разум. Я тряхнула головой и закусила губу. До крови. Нет. Не сегодня и никогда после.
Селезень был дотошно осмотрен, и выужена еще пара амулетов. В том числе и охранный знак ковена, подтверждавший, что на гуляш эту птичку просто так не пустишь: она стоит на имперском учете. Посыльный солидно закрякал, мол, что правда, то правда. У-у-у… паразит.
Смуглый молча выложил на стол три медьки. И так же молча ушел. Вот что значит грамотно озвучить свои услуги, цены и льготы. Впрочем, подозреваю, что причиной быстрого отступления Джерома было еще и то, что он пока не хотел сообщать лунному о своей проблеме с магией.
Вот бы еще Эрриан утопал. Я почувствовала, что жутко устала за сегодня. Да и за вчера, да и вообще за эту седмицу и жизнь. Но увы, Меч Темного Властелина гордо торчал у меня посреди кухни, пристально смотрел на меня и даже не думал куда-то идти.
Я тоже стояла. И тоже смотрела. На него.
— Может, теперь расскажешь, что все же произошло? — вкрадчиво вопросил лунный.
— А может, расскажешь, зачем пришел? — в тон ему ответила я, не собираясь отчитываться.
— Хотел подробнее расспросить, как тебе удалось избежать безумия Эйты, но нашел ответ на другое.
Его взгляд скользнул по моему лицу, плечам и замер на локте. Тот все еще был стянут повязкой, очертания которой проступали под тканью платья.
— Болит? — с совершенно неожиданным для темного участием спросил Эрриан.
Я даже растерялась. И потому сказала чистую правду:
— Да, немного.
— Тогда лучше мне.
Не дожидаясь моего ответа и не уточняя, что «лучше», темный ухватом ловко подцепил все еще пышущий жаром котелок, задвинул его поглубже в еще не прогоревшую печь и задвинул заслонку.
Я смотрела на его скупые, выверенные движения, широкую спину и…
— Чтобы не сойти с ума, нужно поддаться, шагнуть в лабиринт… — Признание вырвалось само.
Пожалела ли я о нем? Нет. И вот странность, ни одна из клятв не начала жечь.
— Что? — не понял темный.
Я прислушалась к себе и поняла, что могу говорить дальше, не опасаясь, что моя кровь начнет закипать от того, что я нарушаю один из зароков: Эйге или Эрриану.
— Тебе придется провалиться в лабиринты безумия, — пояснила я. — Если сумеешь найти выход, то сохранишь разум, если нет…
«Потеряешь его», — так и не прозвучало вслух. Едва темный лишится рассудка (а может, и на миг раньше, чтобы душа смогла уйти за грань в твердой памяти), его друг убьет его, выполняя приказ императора.
Повисла тишина, в которой отчетливо было слышно, как за окном бушует вьюга. Я уставилась сквозь чуть запотевшее стекло на кружащиеся в бешеном танце снежинки. Они завораживали. Но ровно первую пару мгновений. Потом память услужливо напомнила, что стоит шагнуть за порог, а тем паче пойти прогуляться на болота, и эта снежная круговерть станет большой неприятностью, бьющей в лицо наотмашь. Или даже симпатичным холмиком, под которым упокоится замерзшее тело самонадеянного путника.
Затрещала догоревшая лучина, с шипением упала в таз с водой, заставив меня вздрогнуть и оторваться от окна. Все вокруг стремительно погрузилось в ночную темень. Я резко обернулась, и тут же почувствовала на коже лица теплое дыхание.
Когда и как Эрриан оказался так близко?
Темнота, тишина, его руки на моих плечах и… Он меня обнюхал. Натурально. Нос темного скользнул к виску, уху, шее. Еще бы в вырез платья сунулся!
— Эй, что вообще происходит? — Я попыталась сделать шаг назад.
Если бы смогла, было бы просто замечательно. Но кто бы мне это позволил… Меня держали. Мягко и уверено.
— Ты пахнешь… собой, — шепнул Эрриан.
Так, кажется, кто-то и без моего участия сейчас из Эйтовых клиентов перейдет в разряд пациентов. Судя по поведению, безумие все же начало одолевать разум темного.
— А чем я еще должна пахнуть? — возмутилась я, вскинув голову.
— Кем, — поправил Эрриан, и в темноте сверкнули его глаза.
Поняв, что имеет в виду этот темный гад, я вспыхнула. Хотела ответить, но он меня опередил.
— Магда, что ты знаешь о темных? — вкрадчиво спросил Эрриан.
«Восемь способов атаки магией, три варианта арканов для пленения и личный комментарий преподавателя: лучше не связываться», — подумала я. Но вслух произнесла другое:
— Вы наглые, самоувереннее, эгоистичные…
Рука притянула меня к сильной мужской груди. И моя речь резко оборвалась.
Тело вжалось в тело. Выдох. А после его губы накрыли мои. Резко, решительно, властно. Эрриан на миг остановился, будто прислушиваясь. Его язык скользнул по верхней губе. Лизнул, дразня, чтобы потом прикусить зубами. От неожиданности я сильнее приоткрыла рот, в который он тут же вторгся, углубляя поцелуй.
Вокруг нас разлилась ночная тьма, а внутри — Бездна. Бездна, заполненная жаром. Горячая кожа, обжигающее дыхание. По жилам бежала не кровь — раскаленная лава. Безумство его губ, прикосновений, желаний столь отчетливых, ощутимых, однозначных — это сводило с ума, заставляя забыть, кто я и где. Толкая навстречу темному. Ближе, еще ближе, почти растворяясь в чувствах. Только вот чьих? Его? Моих? Наших?..
Эрриан пленял и пьянил меня… Руками… поцелуями. А я… Я отвечала, потому что в сей краткий миг мне самой хотелось большего. Поцелуев, губ, ладоней на моей спине. То был прыжок в пропасть. Только мы летели, взявшись за руки.
Шепоты. Вдохи и выдохи. Шуршание сминаемой ткани. И желание быть ближе, как можно ближе. Кожей ощущать единение. Под моей ладонью бешено билось его сердце. Частые сильные удары набатом отдавались во мне. Хотелось прижаться еще сильнее, вцепиться в широкие плечи, поддаться.
Его неистовое темное пламя. Мой мерцающий свет. И жадный, бесконечный поцелуй, которым мы оба никак не могли напиться. Эрриан вжал меня в стену. Я плечом задела стеллаж, на котором, покачнувшись, одна из склянок со звоном упала на пол и разбилась. Тут же в нос ударил запах перечной мяты, а с ним и осознание происходящего.
Демоны, что мы творим? Что он творит?! А главное, почему я в этом участвую? Я испугалась. Не поцелуя, себя. Своей острой, сумасшедшей реакции на него. Того, что позволила себе забыться и забыть обо всем. Нет. Только не это. Магда Фокс дала себе зарок не влюбляться. Больше ни в кого. И никогда. Тем более в темного. В смертника. Нет!!!
Рука взметнулась сама собой. Пощечина вышла хлесткой, окатив ладонь болью. Я метнулась к лестнице, вихрем взлетела на второй этаж и, очутившись в спальне, тут же навалилась спиной на захлопнутую дверь.
После моего поспешного бегства с кухни в доме было тихо. Слишком тихо. Потому я вздрогнула, когда с той стороны двери прозвучал вкрадчивый голос:
— Ты забыла сказать, что мы, темные, всегда добиваемся своего и живем одним мгновением. Потому что второго может и не быть.
«Вот только ты после того мгновения умрешь, ни о чем не сожалея, а я останусь жить и помнить», — хотелось крикнуть мне, но я промолчала.
— Это была ошибка. — Я не узнала свой голос. — Просто уйди. И забудем о том, что случилось.
— Ты жалеешь? — Странный разговор через дверь лишал меня последних сил.
— Жалею? Да! Надо было содрать с Джерома за твое лечение не три золотых, а пять!
Не надо. Не надо обсуждать то, что сейчас произошло. Вот только чувство юмора, которое меня порою выручало, еще чаще грозило и свести в могилу. Сейчас был как раз один из таких моментов.
Я почувствовала, как в стену рядом с косяком впечатался кулак: вибрация отдалась в моем теле.
— Уходи, — повторила настойчиво.
— Если это твое желание…
— Да. — Я сглотнула, радуясь, что Эрриан меня не видит. — У нас с тобой договор. Деловой. Я помогаю тебе с Эйтой, ты платить. Все. Точка.
Я говорила, а в голове звучал голос белки: «Он смертник. Не сойдет с ума, им займется Хель. Ему все равно не жить, соглашайся на сделку».
— Я вернусь. Завтра, — прозвучало из-за двери.
И почему-то мне в его словах послышалось так и не прозвучавшее: «А ты пока остынь, я подожду».
Когда Эрриан отошел от двери и спустился вниз, я так и не поняла. Темный всегда двигался бесшумно, словно тень. Лишь входная дверь нарочито скрипнула, будто ей позволили это сделать, оповестила, что я осталась одна, как и хотела. Только почему же нет радости от исполнения этого желания?
Я, как стояла, прислонившись спиной к двери, так и присела. Обхватила колени руками, вглядываясь в метель за окном.
Кажется, я влипла. По-крупному. Потому что мне, кажется, нравится тот, в кого влюбляться совсем не стоит. Категорически.
Пострадать вдоволь и пожалеть себя мне не дали. Вестник, собака, булыжником проломив стекло, кубарем прокатился по половицам, разметав вокруг осколки и снег. В комнате враз стало холодно. А я смотрела на ощипанного селезня с письмом в клюве и медленно замерзала. А вот зверела очень даже быстро. Магистрат что, издевается? У них на посыльного голубя денег не было?
— Пущу на гуляш, — пообещала я птице, которая разбила мое окно.
Та возмущенно крякнула и, выплюнув письмо, попыталась удрать. Но от ведьмы, пусть и фиктивной, так просто не уйдешь!
Заполошно хлопая крыльями и загребая лапами половик, к слову прямо мне в лицо загребая, этот водоплавающий рванул туда, где бушевала спасительная метель. Не тут-то было! Я в отчаянном броске схватила пернатого за оранжевую перепончатую лапу.
Селезень возмущенно закрякал и забил крыльями, пытаясь взлететь. В условиях узкой комнаты и с довеском в виде злой ведьмы это было слегка проблематично. Но мужику, стремящемуся из спальни через окно к свободе, неведомы преграды.
Обычно в таких ситуациях стимулом для побега служило то, что дамскую опочивальню с другой стороны двери таранил слегка рогатый муж. Но у меня сегодня был нетипичный, так сказать, почти эксклюзивный случай. И мужик был нетипичный, пернатый. Но линял он по всем правилам отступления, не жалея сил.
И все же я победила. Прижала крылья к утиному телу, удобно устроив птицу под мышкой, на сердитое шипение показала кулак и начала осматривать «почтальона». Под перьями в районе киля обнаружился амулет подчинения. Оценила заряд. Хм… весьма неслабый. Маг, что его создал, вложил в свое творение не меньше пяти единиц. Хотя зачем столько для обычной утки? И пол-единицы за глаза хватит, чтобы в птичьих мозгах билось одно лишь желание: доставить послание. Этого же амулета хватило бы на парочку взрослых мужчин. Ну или одного, но с очень сильной волей.
Видимо, кто-то очень хотел, чтобы я получила письмо. Только вот зачем тогда селезень? Поприличнее птицы не нашлось?
Тот склонил голову, подозрительно кося на меня круглым глазом. Я точно так же — на него. Привычка бдительно относиться к вестникам завелась у меня полгода назад. Когда от Магды Фокс один богатенький сынок попытался избавиться через вот такое же письмо. Тогда я по неосторожности распечатала послание, и из него вырвался огненный торнадо. Он бешено завивался воронкой, вытягивая из меня силы. Не по капле, а жадными глотками, захлебываясь и разрастаясь, сжирая мой дар и меня саму заживо.
«Огненный голод» — так называлось это боевое плетение. Запрещенное для применения в мирной жизни. Такому было место лишь на войне. Но я встретила его. В академии, в палате лекарского крыла.
Была ранняя весна. Я только-только закончила ассистировать на операции магистру Райгнорку и стояла у окна, открытого для проветривания.
Крепкий и очень сладкий чай дымился в пузатой глиняной кружке, которую я держала. Подозревала ли я о том, что через пару мгновений жизнь моя навсегда изменится? Нет. Я просто устала. От операции, от последнего месяца, когда неприятности на нашу семью покатились как снежный ком. В голове было пусто. Я бездумно смотрела на проталины, что появились вокруг деревьев на университетской аллее.
Синичка с небольшой запиской в клюве вспорхнула на подоконник и, выплюнув послание, тут же умчалась. Я подняла с пола записку, открыла ее…
Я должна была умереть. Ожоги тела, полное магическое истощение. Меня спасло то, что все случилось в лечебнице. Что у магистра Райгнорка достало сил удержать меня, стабилизировать состояние. И пока целители оперировали, я блуждала по лабиринтам Эйты. Безумие от боли, от понимания того, что я осталась без дара…
Воспоминания, как сонм пауков, опутывали меня, затягивали в болото прошлого, сковывали волю и разум. Я тряхнула головой и закусила губу. До крови. Нет. Не сегодня и никогда после.
Селезень был дотошно осмотрен, и выужена еще пара амулетов. В том числе и охранный знак ковена, подтверждавший, что на гуляш эту птичку просто так не пустишь: она стоит на имперском учете. Посыльный солидно закрякал, мол, что правда, то правда. У-у-у… паразит.