Это же новый костюм и новая рубашка! Ну не блядь твою мать?!

Хочу оттащить поганца за шиворот и прикрикнуть, чтобы ему хватило ума хотя бы какое-то время даже не поднимать свои уши-локаторы, но паразит так мурлыкает и мяучит, что у меня, циника и бессердечной твари, рожа растягивается в улыбку.

Слышишь ты там, наверху, если чё - дай мне пацана, а? Я с девчонкой не справлюсь, она же из меня будет веревки вить и на пальцы наматывать. Вот прямо сейчас задницей чувствую.

— Добрый день, Антон Владимирович, - выходит из кухни помощница, которую я нанял через агентство, чтобы присматривала за домом и котом, пока меня нет. - Я почти закончила, сейчас домою кухню и убегаю.

Ей лет двадцать пять на вид: расторопная, смышленая, все поняла с первого раза и даже не пришлось повторять. А самое главное - не отлынивает от работы. Пару раз нарочно, эксперимента ради, возвращался без предупреждения, на несколько часов раньше или, когда вообще должен был быть в отъезде, и ни разу не заставал ее на диване. Шуршит как пчела: то ванну чистит, то стирает и гладит, то носится по дому с пылесосом.

Я всерьез подумываю над тем, чтобы оставить ее работать до самых родов Очкарика и еще на пару месяцев, пока жена окончательно не окрепнет. Обычно на помощь приходят бабушки, но после того разбора полетов я и с собственной-то матерью говорю через пятое на десятое, а теще даже не пытался звонить. Уверен, что подписан у нее в телефоне какой-нибудь адской пентаграммой. Но зато с тестем почти все время на связи: подсказываю ему кое в чем, а он смеется и говорит, что нашел диверсанта в тылу врага. Если все сложится удачно и Очкарика отпустят на несколько дней - обязательно приглашу ее отца к нам на стройку. Чего уж там - мне реально нравится этот мужик и хочется заслужить его уважение. Хотя с этим и сейчас уже нет проблем. Кажется, ему вообще плевать на то, кто я и что у меня за душой - главное, что со мной хорошо его дочери.

— Марина, подождите минуту.

Хотя в общем останавливать ее не было необходимости, потому что она так и стоит в дверях, разглядывая нашу с котом «суровую мужскую встречу».

— Что-то не так? - спрашивает взволнованно, пока я пытаюсь избавиться от белой глисты и с трудом, но все-таки ссаживаю Добби на пол.

— Все хорошо. Хотел спросить, как вы смотрите на то, чтобы поработать у меня... ну, скажем так, примерно до следующей зимы? С домом вы справляетесь, претензий у меня нет.

Она улыбается и хлопает глазами.

Немного похожа на Очкарика: такие же странные почти детские реакции, и тоже краснеет от похвалы. Или, может, я просто давно не общался с женщинами моложе тридцати, и их естественные реакции уже кажутся чем-то странным?

— Моя жена должна родить летом, - развиваю мысль. - Ей будет нужна помощь по дому. Возможно, чаще, чем пару раз в неделю, как сейчас. Я без понятия, как это можно устроить в агентстве и рассматриваете ли вы более плотную занятость?

— Мне очень нравится у вас работать, Антон Владимирович! Я с удовольствием! Хоть каждый день! Мы и с котом вашим вон как хорошо поладили.

Для меня это вообще ни о чем, но, чтобы не обижать ее, улыбаюсь и киваю.

— Тогда, пожалуйста, уточните подробности и стоимость недели вашей работы с, например, пятидневной занятостью. Я поговорю с женой и тогда уже попробуем найти самый приемлемый вариант.

— А детей я очень люблю, и с ними хорошо умею, - продолжает радоваться Марина, комкая в ладонях край типового белого фартука. - У меня двое младших братьев было, мама все время работала, так что я с ними чего только не научилась!

Я снова киваю, на этот раз давая понять, что разговор закончен, и быстро поднимаюсь наверх.

Душ, немного побриться, чтобы не под «ноль» - Очкарик сдуреет, если не будет обо что чесать свои ладони. Так и сказала, и почти с угрозой в голосе.

Пипец, как я соскучился.

От предвкушения встречи выдавливаю из своего «ведерка» почти весь максимум, на который он способен, топлю больше положенного везде, где только можно, но по городу все равно получается ползти только черепашьим шагом.

И только когда выруливаю в сторону медицинского центра, в котором томится моя Рапунцель, обращаю внимание, что держу скрещенными пальцы на левой руке. Наудачу.

Вот же, Очкарик, успела заразить меня своими дурными привычками и детскими приметами.





Глава сорок вторая: Антон




Йени все-таки отпускают домой.

Под мою чуть ли не клятву на крови, что я буду с нее пылинки сдувать, за руку водить, следить как за яйцом Фаберже и в случае хотя бы малейшего ухудшения самочувствия - везти ее обратно в больницу хоть посреди ночи.

Даже не знаю, что и делать, потому что у меня есть определенные планы на собственную, блин, законную жену. И мне очень не хочется верить, что ей может стать хуже от парочки оргазмов. Даже и хрен бы с ним - без проникновения.

Очкарик потихоньку, притворяясь кошкой, мурлычет и жмурится, сидя на соседнем сиденье. Слушает во все уши мои рабочие байки, улыбается и сияет. Я был уверен, что на этом сроке у нее уже начнет формироваться живот, но нет и близко ничего похожего. Хотя кто его там разберет под этим ее вельветовым комбинезоном с защелками в виде железных пчел.

Ребенок.

Какой она у меня еще ребенок.

Только иногда первоклассно посылающий куда подальше врагов семьи.

Когда подруливаю к дому, глушу мотор и обегаю машину, чтобы помочь ей выйти, покрывается румянцем, потому что беру ее за ладони и тяну на себя, а она, шатаясь, падает мне в руки, словно яблоко.

И пахнет так... Ни хрена не больницей.

Обнимаю ее крепче, тяну к себе, потому что от этого ее запаха и горячих от стыда щек начинает шуметь в голове. Я столько ночей дрочил, как ненормальный, вспоминая как классно она отсасывала мне в прошлый раз, как мне хотелось попробовать еще и еще, грубее и жестче, чтобы потом кончить на ее пухлые губы


и...

— Антон... - выдыхает Очкарик, сквозь джинсы потираясь об мой вставший член. -Скажи, что я не одна соскучилась...

— Шутишь? - хрипло смеюсь в ответ. - Скажи спасибо, что тебя нельзя трахать как нормальную человеческую женщину.

— А то что? - У нее дрожат ресницы и голос.

— Хочешь, чтобы я это во всех подробностях сказал что ли?

Она достаточно ненормальная, чтобы после моих слов у нее засверкали глаза, и пошлые мысли проступили во внезапно заострившихся чертах лица.

Приоткрывает губы.

Проводит по ним языком.

Черт, на фоне моих ночных фантазий - это слишком.

— Антон Владимирович? - вторгается в наше уединение голос Марины, и Очкарик стремительно сжимается, словно услышала змеиное шипение.

Приходится сразу обнять ее и притянуть к себе под подмышку, помогая топать до крыльца, на котором топчется уже одетая и собранная помощница по дому.

— Йени, это - Марина. Она наводит порядки и присматривает за котом. Я тебе о ней рассказывал.

Очкарик неуверенно кивает, но даже через много слоев одежды я все равно чувствую, как напряжены ее плечи.

— Марина, это - Йен, моя жена.

— Йен? - не понимает девушка.

— Йенифэер, - называет полное имя Очкарик. - Это в честь колдуньи.

По лицу Марины понятно, что она понятия не имеет, о чем вообще речь.

К счастью, это никак не отражается на тех ее способностях, ради которых я и собираюсь продлить с ней контракт.

— Запеканка с рисом и курагой в духовке, - говорит Марина, спускаясь с крыльца. -Ваши рубашки на сушилке. Оставьте их - я приеду во вторник и все поглажу.

— Спасибо, Марина.

Очкарик выдыхает только когда она полностью исчезает из виду.

Кусает губу снова и снова, кажется, почти не обращая внимания, что я уже дважды отвожу ее руку от лица.

— Ты не говорил, что она такая... молодая и симпатичная, - ворчит моя замороченная писательница.

— Ты удивишься, Очкарик, но в агентствах крайне мало женщин предпенсионного и пенсионного возраста. Особенно в том сегменте, который предполагает много физической работы по уборке жилой площади больше стандартной «двушки».

Она все равно заглядывает мне за плечо с видом маленькой злой собачки, на чью территорию забрел грозный хищник. Не уверен, что вообще поняла смысл моих последних слов. Но я не сказал ни слова неправды - сам был удивлен, когда пришел искать помощницу по дому и ожидал получить женщину почтенных лет, которая умеет делать все и знает, что такое порядок в доме. Честно говоря, Марина даже на собеседовании не произвела на меня впечатления, но кто я такой, чтобы оценивать возможности человека с его слов? В конце концов, не языком же она должна была работать, а увидеть ее в деле можно было только опытным путем.

Очкарик рассеянно улыбается, мотает головой, но скорее в ответ на собственные мысли, которые не решается озвучить. Пытаюсь вывести ее на разговор, но малышка просто трет тыльной стороной ладони об мои колючки, извиняется за перепады настроения, списывая все на гормоны и уже с сияющим лицом переступает порог дома.

Кот вертится возле ее ног, но с некоторой осторожностью. Все-таки успел отвыкнуть.

Очкарик медленно и осторожно присаживается на корточки, гладит его между ушами и обиженным голосом отчитывает:

— Вот так, вот такая она - кошачья верность. Раз тефтельками не накормила - и прошла любовь.

Добби садится и слушает в оба локатора. Я бы и поспорил, что эта мелкая белая зараза все прекрасно понимает. По крайней мере, морда у него совершенно осмысленная. Вот открыл бы рот и процитировал Ницше - я бы ни хрена не удивился.

— Все хорошо? - тянусь к жене, когда она берет кота на руки и так же осторожно поднимается. Морщит нос как от какого-то дискомфорта. Или мне только кажется? -Очкарик, давай-ка ты закончишь напрягаться и просто сядешь.

— Антон, мне уже тошно лежать и сидеть, - канючит она. - Я хоть по дому похожу, можно? Ну чуть-чуть, до лестницы и назад. Все тут потрогаю. А то... как в гостях, честное слово.

У нее такой несчастный вид, что я в который раз мысленно прошу этого чувака на небесах все-таки дать мне сына. Я с двумя плаксами не справлюсь. Разведут мокроту в четыре ручья - я же не выдержу и на хрен угроблю все воспитание.

А с другой стороны...

Представляю эти тощие, как хвост нашего Добби, косички со смешными резинками

— и рожа снова как у того зеленого чувака из «Рождественской истории».

— Не знаю, о чем ты сейчас думаешь, - трется об мой подбородок малышка, - но продолжай об этом думать. У тебя очень счастливое лицо.

— Тебе показалось, - фыркаю я.