– А ты, молодой, греби, греби, – усмехнулся Альберт Андреич, и Атеист, скрипя зубами, поднатужился и посильнее налег на весла.
– Когда проснусь, наверное, такие мышцы наращу с вашими променадами, что девчонки в ВУЗе будут штабелями укладываться.
Саша уже знала от Альберта Андреича, что для того, чтобы грести, физическая сила была не нужна. Это же сон: захочешь – нарастишь себе мышцы, как у Арнольда Шварценеггера, не захочешь – будешь тощим школьником из японского мультфильма.
– Но помни, Саш, – сказал тогда Альберт Андреич, возведя палец к кроваво-красному небу. – Если ты во сне нарастил себе мышцы, как у Терминатора, то, когда проснешься, останешься такой же, как раньше. Потому что этот путь – путь нечестный.
Именно поэтому Атеист, который так страстно мечтал подкачаться, сейчас с усердием налегал на вёсла.
– А куда мы плывём, Альберт Андреич? – спросила Саша, почесав затылок.
– Как – куда? Проверим пару известных нам ловушек – вдруг кого из Государства черти принесли – да поедем на пикник. Атеист вот собирается устроить налёт на границы…
– Зачем?
– Вот и я ему говорю – зачем? Понимаешь, Саш, быть запрещенной организацией в Государстве весьма опасно временами. Если стража нас поймает – лишат возможности видеть сны. Просто будешь засыпать и просыпаться, будто телепортируясь из прошлого в настоящее.
– А я говорю, что надо, – рубанул Атеист. – Сколько можно-то уже, вчера была облава, сегодня речной патруль увязался… Нужно дать им понять, что добро может быть и с кулаками!
– А ты считаешь нас добром? – хмыкнул Рок-н-ролльщик. Растрепанный со сна, он сидел на корме, подперев рукой необъятные бородатые щеки. Где-то в несметной его гуще волос торчали маленькие березовые веточки.
– Добро, мой взрослый друг, как известно – противоположность злу. Так как Государство…
– А с чего вы решили, что Государство – это зло? – Саша вклинилась незаметно для самой себя.
Над лодкой впервые, наверное, с того момента, как ее вытесал из плотник, повисло молчание. Только журчала вода, ударяясь о дно.
– Понимаешь, дорогая моя Саша, – Альберт Андреевич тяжело вздохнул. – Можно делить мир на черное и белое. Так, как делают это дети. Они еще не понимают, что черного и белого не существует, и делят, мол, этот мальчик – хороший, потому что поделился со мной игрушкой, а эта девочка – плохая, потому что заставила меня есть песок. Но так не бывает, правда? Не бывает полностью хороших людей, ровно как и не бывает абсолютных злодеев. Тут именно такая ситуация. Да, Государство оказывает огромную услугу, собирая в кучу всех этих напуганных сновидцев и давая им безопасное пространство, где не существует зла и где они могут воображать себе всякое разное со вкусной едой, морем и первой школьной любовью. Но есть такие люди – как мы с тобой – которым хочется приключений. Хочется путешествовать по снам других людей, видеть все эти потаенные желания и страхи. Хочется сражаться с доппельгангерами и ловить проглотов. А Государство нам в этом мешает. Ведь мы нарушаем их законы.
– Но что плохого в том, что вы не являетесь гражданами Государства?
– Альберт Андреич, да что вы ходите вокруг да около, – Атеист закатил глаза и перестал грести. – Иногда нам платят реальные, человеческие деньги за то, чтобы мы проникли в сон к какому-нибудь важному человеку и… скажем так… надоумили его что-либо сделать. Всем нужны деньги, Революционерка. И нам в том числе. У меня – там, дома – мать больная, ей лекарства нужны. У Альберта Андреевича всего пенсия да подработка учителем. Вот и катаемся.
Саша кивнула и села подальше на корму. Молчание быстро исчезло, и краем уха она слышала, как туристы обсуждают очередное дело, гребя к ближайшей ловушке – тому самому парку развлечений, в который она попала когда-то. Наверняка там будет очередной потерявшийся бедняга, который решил поиграть в революционера и отказался подписывать бумагу. И будет им очередной турист – или несчастный человек, проторчав в ловушке два, три дня, просто-напросто вообще откажется иметь со снами дело.
– Не думай о том, что они сказали, – повернулся к ней Эрик. Саша всегда была рада видеть его. Причесанный, в свитере грубой вязки с какими-то оленями, он решил отпустить бороду – правда, волосы на лице у него не росли в принципе, а оттого он скорее был похож на какого-то городского сумасшедшего с тремя ужасно длинными волосками на подбородке. – Не бывает черного и белого, только оттенки серого. Да, они, по сути, занимаются терроризмом. Как-то раз мне пришлось присутствовать во сне какого-то очень известного генерала, и по указке сверху Альберт Андреевич кивал ему, притворяясь каким-то очень пожилым и добрым дедушкой, и уверял его, что сбросить бомбу на мирных жителей – отличная идея. Возможно, это и произошло на самом деле – я же не слежу за новостями – но, тем не менее, они спасли меня. Ты спасла меня и отдала им. И тебя они тоже спасли, тогда, в ловушке. Зачем ты зацикливаешься на плохих сторонах людей?
– Да не зацикливаюсь я, Эрик, – Саша сжала кулаки. Острое ощущение какой-то вселенской несправедливости жгло грудь изнутри. – Просто… Просто я думала, что, наконец-то, нашла себе друзей. Что хоть кто-то не будет издеваться надо мной и макать меня в грязь. Что хоть кто-то меня поймет, не какую-то там Революционерку, которую они сами и выдумали, а меня. Меня, Сашу Мамонтову, настоящую, живую, со всеми проблемами.
– Ты не хочешь им рассказывать то, что чувствуешь?
– Они занимаются взрослыми вещами. Вместе охотятся, вместе спасают людей, вместе борются с Государством – и меня хотят втянуть в свою борьбу. А мне это, как ты понимаешь, не особо надо.
– Табань! – закричал Альберт Андреевич. – В ловушке человек!
Озираясь по сторонам и дрожа от холода – странно, ведь солнце светило так сильно, что температура на градуснике в кармане у Альберта Андреевича подскочила аж до самого верхнего деления – в центре парка стояла женщина, закутанная в старый, залатанный платок.
– Ох, милки, наконец-то хоть кто-то здесь живой, помогите, пожалуйста…
* * *
Саша вновь и вновь сидела на корме. Эрик носился вокруг Оксаны Семеновны – именно так звали эту пожилую женщину – и поил ее чаем из железного эмалированного термоса на пять литров. Ароматный чай с травами – кажется, ромашка, шалфей и дурман-трава, прямо как на поле – всегда успокаивал бедных запутавшихся странников по снам.
Саша не знала, что ей делать. Возможно, она сбилась с пути. Возможно, это просто было не ее. Но всякий раз, смотря на туристов, она вспоминала одну очень важную-преважную вещь.
Троллейбус. Синий-синий, а сиденья там такие мягкие и огромные, что можно уснуть и проснуться уже на конечной. Покрикивающий водитель и дребезжание железа на ухабах. Подсолнухи, высоченные, в пять, в шесть Сашек, и доброе – не жгучее – солнце.
Саша может сколько угодно сидеть здесь, пить чай из термоса, слушать удивительные истории Альберта Андреевича про жизнь, смерть, и талантливых, уставших бороться людей и чувствовать себя полностью своим человеком. Она прекрасно знала, что, стоит ей только захотеть, и ее примут, как свою. Не как малышку-Революционерку, что шутя отказалась от гражданства, разрушила Город Страхов и спасла Эрика, а как настоящего, живого человека. Саша знала, что наконец-то нашла себе компанию по душе – такую неправильную, нелепую. Узнай об этом Аня, она бы непременно наморщила нос и произнесла какую-то дурацкую шутку – хотя на Аню, если честно, ей сейчас было наплевать. Ее бы тут приняли любой. Как приняли Эрика.
Но чем дольше Саша проводит время с компанией туристов, тем дальше уезжает троллейбус. Тем меньше у нее шансов попасть в место, откуда она родом.
И от этой мысли хотелось плакать.
– Как дела, Саша? – Эрик закончил отпаивать Оксану Семеновну чаем и подсел к ней. Атеист вновь налегал на весла вместе с Рок-н-ролльщиком, а Альберт Андреевич, сомлевший от яркого солнышка и плотного обеда, похрапывал, прикрыв лицо газетой. Как и полагается во снах, на передовице газеты красовалась яркая и неявная бессмыслица.
– Оксана Семеновна теперь с нами? В смысле, тоже станет туристом?
– О, нет, – Эрик улыбнулся. – Она здесь не за этим – хотела повидать своего мужа, а ей запретили. Вот, говорит, и не нужны ей все эти сны, чай, беготня одна. Хочет, чтобы до метро ее подбросили и дали выйти на своей станции.
– А она не заблудится? Там же столько всего, доппельгангеры, например, – вспомнив язык, протянувшийся от уха да уха да капающие слюни, Сашка поежилась. – А вдруг не доедет?
– Альберт Андреевич говорит, не его проблема. Если уж отказалась, то пусть сама выкарабкивается.
Оксана Семеновна сидела, закутавшись в свой платок, и бормотала что-то, протирая очки. Чем-то она дико напомнила Саше ее бабушку – добрую, наивную, так и не разучившуюся верить в чудеса. Сколько Саша помнила, ее бабушке всегда хамили в общественном транспорте, отказывались уступать место в метро и обсчитывали в магазине, кидая сдачу чуть ли не в лицо, но бабушка ругаться всегда отказывалась.
– Есть еще в людях вера в лучшее, дорогая моя, – неловко и как-то глупо улыбалась Оксана Семёновна, поправляя круглые очки с толстенными стеклами, от которых ее глаза казались огромными-преогромными. Правда хороших людей нынче мало, но они встречаются, и наша с тобой прямая обязанность искать повсюду. А самое важное – это самой оставаться человеком. В любой момент, что бы с тобой не происходило.
Саша вспомнила свою милую, уставшую бабушку, и сердце надсадно закололо. Как бы она хотела сейчас оказаться рядом с ней – наверное, может, даже попасть к ней в сон.
– Альберт Андреевич, – она полетела к носу лодки и растолкала спящего туриста. Недовольно что-то пробормотав, он приподнялся. Газета слетела с его носа и спланировала прямо в воду, тут же загоревшись. – Альберт Андреевич, можно я провожу Оксану Семеновну? До ее станции?
– Хм, – нахмурился Альберт Андреевич. – Мы же хотели поехать к границам Государства: и доппельгангеров погонять надо, и проглотов выловить. Атеист, вон, целый мешок шишиг выудил, думаем их у границы выпустить: вот потеха будет!
– Ну, не знаю. Просто… нехорошо как-то. Женщина нам доверилась, а мы ее… в метро. Помните, как я в ловушку попала? А там их куча.
Альберт Андреич невозмутимо почесал длинную седую бороду.
– Да, ты права, наверное. Ей нужно помочь. Только вот слушай. Ты в прошлый раз доппельгангера испугалась – а их в метро просто море. Ты неправильно делаешь. Доппельгангеров не нужно бояться: они не опасны, пока ты им не отвечаешь. Один раз ответишь – все, связь установлена, и теперь доппельгангер будет питаться твоим страхом, пока не наестся окончательно… или не поймает в ловушку. Сейчас, подожди, – Альберт Андреич принялся рыться в своем огромном, действительно бездонном рюкзаке. – Вот, держи, Революционерка. Сам составлял.
Он держал в руках толстую тетрадь в коленкоровом переплете. Когда-то в ней было, наверное, всего сорок или пятьдесят листов, но, многократно подклеенная, эта тетрадка уже напоминала толстый самодельный томик самиздата. «Сборник тёмных тварей» – красовалась запись черным маркером на обложке.
– Эту книгу я сам написал, поэтому она… ну… настоящая, – Альберт Андреевич, казалось, вот-вот лопнет от распирающей его гордости. – Не как газеты. Забирай себе и учись. Если честно, Саш, я вижу в тебе большой потенциал.
– Правда?
– Ну, конечно! Я, понимаешь, врать не особо умею. Ты и с доппельгангером справилась, и Музыканта вытащила, сама! – город уничтожила… И все в тринадцать лет. Определенно, есть в тебе что-то такое… как бы сказать… как будто бы этому миру принадлежишь с самого начала, и поэтому тебе все так легко дается. Мне очень нравится то, что ты в нашей группе – но, поверь, если ты вдруг решишь уйти, никто не обидится. Атеист уходил раз пятнадцать точно – с криками, с хлопком дверью (хотя двери у нас и в помине нет). Сжигал мосты, рассказывая, какие мы все сволочи – и возвращался. Может быть, ты тоже вернешься: как знать. Может, завтра нас поймают и лишат права видеть сны. Много чего может произойти, ведь жизнь сама по себе весьма интересная и непредсказуемая штука. Но, – Альберт Андреевич поднял кверху указательный палец, – но, пока мы существуем, живы и здоровы, я всегда буду рад видеть тебя в своих рядах. Наших рядах.
– С… с-спасибо.
До этого никто не говорил Сашке ничего такого. Взрослые стремились сделать так, чтобы она не путалась под ногами, а, когда Сашка стала постарше, ее попросту перестали замечать – вежливо игнорировали как незначительное неудобство, которое немного портит жизнь, но не настолько чтобы, заморочиться что-то поменять. Как вечно заедающая дверца шкафа. Как чашка с отбитой ручкой, из которой вечно выплескивается кипяток.
– Ну, с богом, – Альберт Андреич крепко обнял Сашу, и лодка поплыла к станции. Улыбался чему-то своему Эрик, Атеист снова ругался с Рок-н-ролльщиком, а Поварешка сидела на корме, и грозилась надеть Атеисту кастрюлю на голову. Писатель сидел тут же, рядом, все переписывая и переписывая свою рукопись. Он вообще мало что говорил, разве что на привале: Саша быстро научилась избавляться от его докучливых монологов, притворяясь глуховатой на левое ухо.
Уходить не хотелось, но еще меньше хотелось лезть на границу и пускать туда шишиг: Саше не нравилось над кем-то издеваться, а еще меньше нравилось быть на стороне того, кто устраивакт травлю. Она-то была по другую сторону.
От солнечного света дико хотелось спать, и Саше вдруг стало интересно: бывают ли сны во сне? Ведь если есть Государство, которое можно увидеть лишь пока спишь, и есть Туристы, значит ли это, что есть сон во сне, в котором тоже есть Государство, и есть туристы, и там тоже свои сны… От этого у Сашки дико заболела голова, и она устало потерла виски.
– А вот и метро! – замахал руками Атеист. – Привал, дорогие господа и дамы!
Он, ухнув от натуги, отложил весла и наскоро пришвартовал лодку. Вылез на сушу и упал, раскинув руки в длинной, доходящей до пояса траве и пропал из виду. Поварешка уже принялась раскладываться, покрикивая на галдящих Рок-н-ролльщика с Альбертом Андреевичем. Вокруг кипела жизнь, несмотря на умиротворяющую тишину безлюдного поля – и только огромная краснеющая буква «М» да подземный переход показывали, что это все еще сон.
Саша знала, что делать и знала, как. Знание будто шло из нее, и она была совершенно уверена, что именно это – правильно. Улыбнувшись, она подошла к Эрику, который сидел по-турецки, настраивая гитару на слух.
– Не хочу разводить долгие прощания, друг мой, – она улыбнулась. На душе было удивительно легко и спокойно. – Но, кажется, тебе это нужнее.
– Саша?..
Саша сняла зипун через голову и протянула его Эрику. Высокий, под метр девяносто, наверное, Эрик был самой настоящей дылдой, и коротенький зипун, прикрывающий разве что две трети его живота, смотрелся на нем смешно. Саша хихикнула в кулачок, и Эрик улыбнулся ей.
– Не знаю, куда ты собираешься потом, но удачи тебе. Поверь, для тебя открыты все дороги, и я попытаюсь – обязательно попытаюсь – найти тебя в реальности. Не бойся ничего и лети вперед, моя дорогая.
Эрик прижал ее к себе и погладил по голове, взлохмачивая волосы. А потом неловко отстранился и кивнул головой: Оксана Семеновна, держа в руках сумочку, набитую воспоминаниями, уже ждала ее.
– До свидания, мои добрые друзья, – улыбнулась Саша, взяла Оксану Семеновну за руку и спустилась в метро.
К новым приключениям.
Фаза II
На дне
Вы когда-нибудь слышали историю о Саше Мамонтовой, девочке, которую поцеловало солнце? О девочке, которая родилась не здесь – девочке, которая, словно пришелец с Альфа-Центавры, каким-то чудом попавший на землю, вечно смотрит на небо и испытывает необъяснимую, нечеловеческую тоску? Слышали ли вы историю о том, как Саша Мамонтова убила одного из самых опасных монстров в Метрополитене, а потом нашла своего первого в мире настоящего друга?
– Когда проснусь, наверное, такие мышцы наращу с вашими променадами, что девчонки в ВУЗе будут штабелями укладываться.
Саша уже знала от Альберта Андреича, что для того, чтобы грести, физическая сила была не нужна. Это же сон: захочешь – нарастишь себе мышцы, как у Арнольда Шварценеггера, не захочешь – будешь тощим школьником из японского мультфильма.
– Но помни, Саш, – сказал тогда Альберт Андреич, возведя палец к кроваво-красному небу. – Если ты во сне нарастил себе мышцы, как у Терминатора, то, когда проснешься, останешься такой же, как раньше. Потому что этот путь – путь нечестный.
Именно поэтому Атеист, который так страстно мечтал подкачаться, сейчас с усердием налегал на вёсла.
– А куда мы плывём, Альберт Андреич? – спросила Саша, почесав затылок.
– Как – куда? Проверим пару известных нам ловушек – вдруг кого из Государства черти принесли – да поедем на пикник. Атеист вот собирается устроить налёт на границы…
– Зачем?
– Вот и я ему говорю – зачем? Понимаешь, Саш, быть запрещенной организацией в Государстве весьма опасно временами. Если стража нас поймает – лишат возможности видеть сны. Просто будешь засыпать и просыпаться, будто телепортируясь из прошлого в настоящее.
– А я говорю, что надо, – рубанул Атеист. – Сколько можно-то уже, вчера была облава, сегодня речной патруль увязался… Нужно дать им понять, что добро может быть и с кулаками!
– А ты считаешь нас добром? – хмыкнул Рок-н-ролльщик. Растрепанный со сна, он сидел на корме, подперев рукой необъятные бородатые щеки. Где-то в несметной его гуще волос торчали маленькие березовые веточки.
– Добро, мой взрослый друг, как известно – противоположность злу. Так как Государство…
– А с чего вы решили, что Государство – это зло? – Саша вклинилась незаметно для самой себя.
Над лодкой впервые, наверное, с того момента, как ее вытесал из плотник, повисло молчание. Только журчала вода, ударяясь о дно.
– Понимаешь, дорогая моя Саша, – Альберт Андреевич тяжело вздохнул. – Можно делить мир на черное и белое. Так, как делают это дети. Они еще не понимают, что черного и белого не существует, и делят, мол, этот мальчик – хороший, потому что поделился со мной игрушкой, а эта девочка – плохая, потому что заставила меня есть песок. Но так не бывает, правда? Не бывает полностью хороших людей, ровно как и не бывает абсолютных злодеев. Тут именно такая ситуация. Да, Государство оказывает огромную услугу, собирая в кучу всех этих напуганных сновидцев и давая им безопасное пространство, где не существует зла и где они могут воображать себе всякое разное со вкусной едой, морем и первой школьной любовью. Но есть такие люди – как мы с тобой – которым хочется приключений. Хочется путешествовать по снам других людей, видеть все эти потаенные желания и страхи. Хочется сражаться с доппельгангерами и ловить проглотов. А Государство нам в этом мешает. Ведь мы нарушаем их законы.
– Но что плохого в том, что вы не являетесь гражданами Государства?
– Альберт Андреич, да что вы ходите вокруг да около, – Атеист закатил глаза и перестал грести. – Иногда нам платят реальные, человеческие деньги за то, чтобы мы проникли в сон к какому-нибудь важному человеку и… скажем так… надоумили его что-либо сделать. Всем нужны деньги, Революционерка. И нам в том числе. У меня – там, дома – мать больная, ей лекарства нужны. У Альберта Андреевича всего пенсия да подработка учителем. Вот и катаемся.
Саша кивнула и села подальше на корму. Молчание быстро исчезло, и краем уха она слышала, как туристы обсуждают очередное дело, гребя к ближайшей ловушке – тому самому парку развлечений, в который она попала когда-то. Наверняка там будет очередной потерявшийся бедняга, который решил поиграть в революционера и отказался подписывать бумагу. И будет им очередной турист – или несчастный человек, проторчав в ловушке два, три дня, просто-напросто вообще откажется иметь со снами дело.
– Не думай о том, что они сказали, – повернулся к ней Эрик. Саша всегда была рада видеть его. Причесанный, в свитере грубой вязки с какими-то оленями, он решил отпустить бороду – правда, волосы на лице у него не росли в принципе, а оттого он скорее был похож на какого-то городского сумасшедшего с тремя ужасно длинными волосками на подбородке. – Не бывает черного и белого, только оттенки серого. Да, они, по сути, занимаются терроризмом. Как-то раз мне пришлось присутствовать во сне какого-то очень известного генерала, и по указке сверху Альберт Андреевич кивал ему, притворяясь каким-то очень пожилым и добрым дедушкой, и уверял его, что сбросить бомбу на мирных жителей – отличная идея. Возможно, это и произошло на самом деле – я же не слежу за новостями – но, тем не менее, они спасли меня. Ты спасла меня и отдала им. И тебя они тоже спасли, тогда, в ловушке. Зачем ты зацикливаешься на плохих сторонах людей?
– Да не зацикливаюсь я, Эрик, – Саша сжала кулаки. Острое ощущение какой-то вселенской несправедливости жгло грудь изнутри. – Просто… Просто я думала, что, наконец-то, нашла себе друзей. Что хоть кто-то не будет издеваться надо мной и макать меня в грязь. Что хоть кто-то меня поймет, не какую-то там Революционерку, которую они сами и выдумали, а меня. Меня, Сашу Мамонтову, настоящую, живую, со всеми проблемами.
– Ты не хочешь им рассказывать то, что чувствуешь?
– Они занимаются взрослыми вещами. Вместе охотятся, вместе спасают людей, вместе борются с Государством – и меня хотят втянуть в свою борьбу. А мне это, как ты понимаешь, не особо надо.
– Табань! – закричал Альберт Андреевич. – В ловушке человек!
Озираясь по сторонам и дрожа от холода – странно, ведь солнце светило так сильно, что температура на градуснике в кармане у Альберта Андреевича подскочила аж до самого верхнего деления – в центре парка стояла женщина, закутанная в старый, залатанный платок.
– Ох, милки, наконец-то хоть кто-то здесь живой, помогите, пожалуйста…
* * *
Саша вновь и вновь сидела на корме. Эрик носился вокруг Оксаны Семеновны – именно так звали эту пожилую женщину – и поил ее чаем из железного эмалированного термоса на пять литров. Ароматный чай с травами – кажется, ромашка, шалфей и дурман-трава, прямо как на поле – всегда успокаивал бедных запутавшихся странников по снам.
Саша не знала, что ей делать. Возможно, она сбилась с пути. Возможно, это просто было не ее. Но всякий раз, смотря на туристов, она вспоминала одну очень важную-преважную вещь.
Троллейбус. Синий-синий, а сиденья там такие мягкие и огромные, что можно уснуть и проснуться уже на конечной. Покрикивающий водитель и дребезжание железа на ухабах. Подсолнухи, высоченные, в пять, в шесть Сашек, и доброе – не жгучее – солнце.
Саша может сколько угодно сидеть здесь, пить чай из термоса, слушать удивительные истории Альберта Андреевича про жизнь, смерть, и талантливых, уставших бороться людей и чувствовать себя полностью своим человеком. Она прекрасно знала, что, стоит ей только захотеть, и ее примут, как свою. Не как малышку-Революционерку, что шутя отказалась от гражданства, разрушила Город Страхов и спасла Эрика, а как настоящего, живого человека. Саша знала, что наконец-то нашла себе компанию по душе – такую неправильную, нелепую. Узнай об этом Аня, она бы непременно наморщила нос и произнесла какую-то дурацкую шутку – хотя на Аню, если честно, ей сейчас было наплевать. Ее бы тут приняли любой. Как приняли Эрика.
Но чем дольше Саша проводит время с компанией туристов, тем дальше уезжает троллейбус. Тем меньше у нее шансов попасть в место, откуда она родом.
И от этой мысли хотелось плакать.
– Как дела, Саша? – Эрик закончил отпаивать Оксану Семеновну чаем и подсел к ней. Атеист вновь налегал на весла вместе с Рок-н-ролльщиком, а Альберт Андреевич, сомлевший от яркого солнышка и плотного обеда, похрапывал, прикрыв лицо газетой. Как и полагается во снах, на передовице газеты красовалась яркая и неявная бессмыслица.
– Оксана Семеновна теперь с нами? В смысле, тоже станет туристом?
– О, нет, – Эрик улыбнулся. – Она здесь не за этим – хотела повидать своего мужа, а ей запретили. Вот, говорит, и не нужны ей все эти сны, чай, беготня одна. Хочет, чтобы до метро ее подбросили и дали выйти на своей станции.
– А она не заблудится? Там же столько всего, доппельгангеры, например, – вспомнив язык, протянувшийся от уха да уха да капающие слюни, Сашка поежилась. – А вдруг не доедет?
– Альберт Андреевич говорит, не его проблема. Если уж отказалась, то пусть сама выкарабкивается.
Оксана Семеновна сидела, закутавшись в свой платок, и бормотала что-то, протирая очки. Чем-то она дико напомнила Саше ее бабушку – добрую, наивную, так и не разучившуюся верить в чудеса. Сколько Саша помнила, ее бабушке всегда хамили в общественном транспорте, отказывались уступать место в метро и обсчитывали в магазине, кидая сдачу чуть ли не в лицо, но бабушка ругаться всегда отказывалась.
– Есть еще в людях вера в лучшее, дорогая моя, – неловко и как-то глупо улыбалась Оксана Семёновна, поправляя круглые очки с толстенными стеклами, от которых ее глаза казались огромными-преогромными. Правда хороших людей нынче мало, но они встречаются, и наша с тобой прямая обязанность искать повсюду. А самое важное – это самой оставаться человеком. В любой момент, что бы с тобой не происходило.
Саша вспомнила свою милую, уставшую бабушку, и сердце надсадно закололо. Как бы она хотела сейчас оказаться рядом с ней – наверное, может, даже попасть к ней в сон.
– Альберт Андреевич, – она полетела к носу лодки и растолкала спящего туриста. Недовольно что-то пробормотав, он приподнялся. Газета слетела с его носа и спланировала прямо в воду, тут же загоревшись. – Альберт Андреевич, можно я провожу Оксану Семеновну? До ее станции?
– Хм, – нахмурился Альберт Андреевич. – Мы же хотели поехать к границам Государства: и доппельгангеров погонять надо, и проглотов выловить. Атеист, вон, целый мешок шишиг выудил, думаем их у границы выпустить: вот потеха будет!
– Ну, не знаю. Просто… нехорошо как-то. Женщина нам доверилась, а мы ее… в метро. Помните, как я в ловушку попала? А там их куча.
Альберт Андреич невозмутимо почесал длинную седую бороду.
– Да, ты права, наверное. Ей нужно помочь. Только вот слушай. Ты в прошлый раз доппельгангера испугалась – а их в метро просто море. Ты неправильно делаешь. Доппельгангеров не нужно бояться: они не опасны, пока ты им не отвечаешь. Один раз ответишь – все, связь установлена, и теперь доппельгангер будет питаться твоим страхом, пока не наестся окончательно… или не поймает в ловушку. Сейчас, подожди, – Альберт Андреич принялся рыться в своем огромном, действительно бездонном рюкзаке. – Вот, держи, Революционерка. Сам составлял.
Он держал в руках толстую тетрадь в коленкоровом переплете. Когда-то в ней было, наверное, всего сорок или пятьдесят листов, но, многократно подклеенная, эта тетрадка уже напоминала толстый самодельный томик самиздата. «Сборник тёмных тварей» – красовалась запись черным маркером на обложке.
– Эту книгу я сам написал, поэтому она… ну… настоящая, – Альберт Андреевич, казалось, вот-вот лопнет от распирающей его гордости. – Не как газеты. Забирай себе и учись. Если честно, Саш, я вижу в тебе большой потенциал.
– Правда?
– Ну, конечно! Я, понимаешь, врать не особо умею. Ты и с доппельгангером справилась, и Музыканта вытащила, сама! – город уничтожила… И все в тринадцать лет. Определенно, есть в тебе что-то такое… как бы сказать… как будто бы этому миру принадлежишь с самого начала, и поэтому тебе все так легко дается. Мне очень нравится то, что ты в нашей группе – но, поверь, если ты вдруг решишь уйти, никто не обидится. Атеист уходил раз пятнадцать точно – с криками, с хлопком дверью (хотя двери у нас и в помине нет). Сжигал мосты, рассказывая, какие мы все сволочи – и возвращался. Может быть, ты тоже вернешься: как знать. Может, завтра нас поймают и лишат права видеть сны. Много чего может произойти, ведь жизнь сама по себе весьма интересная и непредсказуемая штука. Но, – Альберт Андреевич поднял кверху указательный палец, – но, пока мы существуем, живы и здоровы, я всегда буду рад видеть тебя в своих рядах. Наших рядах.
– С… с-спасибо.
До этого никто не говорил Сашке ничего такого. Взрослые стремились сделать так, чтобы она не путалась под ногами, а, когда Сашка стала постарше, ее попросту перестали замечать – вежливо игнорировали как незначительное неудобство, которое немного портит жизнь, но не настолько чтобы, заморочиться что-то поменять. Как вечно заедающая дверца шкафа. Как чашка с отбитой ручкой, из которой вечно выплескивается кипяток.
– Ну, с богом, – Альберт Андреич крепко обнял Сашу, и лодка поплыла к станции. Улыбался чему-то своему Эрик, Атеист снова ругался с Рок-н-ролльщиком, а Поварешка сидела на корме, и грозилась надеть Атеисту кастрюлю на голову. Писатель сидел тут же, рядом, все переписывая и переписывая свою рукопись. Он вообще мало что говорил, разве что на привале: Саша быстро научилась избавляться от его докучливых монологов, притворяясь глуховатой на левое ухо.
Уходить не хотелось, но еще меньше хотелось лезть на границу и пускать туда шишиг: Саше не нравилось над кем-то издеваться, а еще меньше нравилось быть на стороне того, кто устраивакт травлю. Она-то была по другую сторону.
От солнечного света дико хотелось спать, и Саше вдруг стало интересно: бывают ли сны во сне? Ведь если есть Государство, которое можно увидеть лишь пока спишь, и есть Туристы, значит ли это, что есть сон во сне, в котором тоже есть Государство, и есть туристы, и там тоже свои сны… От этого у Сашки дико заболела голова, и она устало потерла виски.
– А вот и метро! – замахал руками Атеист. – Привал, дорогие господа и дамы!
Он, ухнув от натуги, отложил весла и наскоро пришвартовал лодку. Вылез на сушу и упал, раскинув руки в длинной, доходящей до пояса траве и пропал из виду. Поварешка уже принялась раскладываться, покрикивая на галдящих Рок-н-ролльщика с Альбертом Андреевичем. Вокруг кипела жизнь, несмотря на умиротворяющую тишину безлюдного поля – и только огромная краснеющая буква «М» да подземный переход показывали, что это все еще сон.
Саша знала, что делать и знала, как. Знание будто шло из нее, и она была совершенно уверена, что именно это – правильно. Улыбнувшись, она подошла к Эрику, который сидел по-турецки, настраивая гитару на слух.
– Не хочу разводить долгие прощания, друг мой, – она улыбнулась. На душе было удивительно легко и спокойно. – Но, кажется, тебе это нужнее.
– Саша?..
Саша сняла зипун через голову и протянула его Эрику. Высокий, под метр девяносто, наверное, Эрик был самой настоящей дылдой, и коротенький зипун, прикрывающий разве что две трети его живота, смотрелся на нем смешно. Саша хихикнула в кулачок, и Эрик улыбнулся ей.
– Не знаю, куда ты собираешься потом, но удачи тебе. Поверь, для тебя открыты все дороги, и я попытаюсь – обязательно попытаюсь – найти тебя в реальности. Не бойся ничего и лети вперед, моя дорогая.
Эрик прижал ее к себе и погладил по голове, взлохмачивая волосы. А потом неловко отстранился и кивнул головой: Оксана Семеновна, держа в руках сумочку, набитую воспоминаниями, уже ждала ее.
– До свидания, мои добрые друзья, – улыбнулась Саша, взяла Оксану Семеновну за руку и спустилась в метро.
К новым приключениям.
Фаза II
На дне
Вы когда-нибудь слышали историю о Саше Мамонтовой, девочке, которую поцеловало солнце? О девочке, которая родилась не здесь – девочке, которая, словно пришелец с Альфа-Центавры, каким-то чудом попавший на землю, вечно смотрит на небо и испытывает необъяснимую, нечеловеческую тоску? Слышали ли вы историю о том, как Саша Мамонтова убила одного из самых опасных монстров в Метрополитене, а потом нашла своего первого в мире настоящего друга?