Авиетки, как по команде, вспорхнули вверх, оставив скульптуру Брабека стоять в ярких солнечных лучах. Прямо в центре только что отмытого дождем уровня. Тако рассмеялся, озадачив подошедшего официанта. Да и ладно, правильно? Пусть удивляется.
Все-таки молодец, Брабек. Все-таки он крутой сукин сын! Проклятый наркоман! Как он это так вот почувствовал, а, приятель? Форму эту. Почему цилиндр? Почему не куб, не шар, ни эти его крылья авиеточные, а именно цилиндр? И ведь назвал как? Память… И вот Тако смотрел на скульптуру, и в каждой царапине, в любой из вмятин чувствовал это странное движение из прошлого в настоящее. В это вот уличное кафе, так? В этот день и даже в эту минуту. Оно стояло на месте, под зонтами этими, следишь за мыслью? Но оно и двигалось, сквозь время, как иголка. Вот так вот. И пусть Брабек больше никогда ничего не создаст, какая разница? Кое-кто будет помнить о нем всегда. До тех пор, пока стоит этот цилиндр, и хранит в себе память о человеке. Вот что важно, вот что здорово. Вот что по-настоящему.
Тако поднялся и медленно пошел к станции фуникулеров. Его планета, его Иводзима, медленно двигалась навстречу, и было еще несколько часов до вечернего посещения больницы. Тако понятия не имел, чем займет их. Тако об этом не думал. Всему свое время, приятель, всему свое время. Даже проклятый бизнес пусть немножко подождет. Все эти завтрашние вечеринки, они еще придут, куда же от них денешься. Неплохо иногда пройтись босыми ступнями по вчерашнему дню. Даже если сегодня на этих ногах дорогие, не, реально дорогие ботинки, понимаешь?
Сейчас Тако не будет смотреть вперед. Зачем? Ему хорошо здесь? На этой планете две скульптуры Брабека, и Тако помнит, как они превратились из ничего в то, от чего прозревал желтолицый парень, вчерашний оборванец из гетто. Он помнит. Прошлое, это ведь не только дождь, плохая одежда и сводящий от голода живот. Это… Это куча вечеринок, которые надо запомнить. Ну не в смысле именно вечеринок, но ты сам разберись, это просто. Вот чем он сегодня займется, следишь за мыслью? Только сначала поспит. Хотя бы пару часов. На кровати с чистым бельем. А потом – потом надо будет жить дальше. Жить в завтра.
Ну, ты понял меня, короче…
2011.06.12
Москва
II. По дороге из желтого кирпича
Случаются в странной путанице, именуемой нами жизнью, непостижимые моменты, когда вся Вселенная превращается в сплошной розыгрыш…
Герман Мелвилл «Моби Дик»
1. Алекс Тетерски
…Sometimes I feel like there’s nobody there
And I’m a long,
Yes, I’m a long way from my home.
Впервые Sweetwater спели эту песню много лет назад, в другом мире и под другими звездами. Для других людей. С точки зрения истории, такие вещи, наверное, имеют решающее значение, но с точки зрения людей, бегущих по улице вслед за стремительно утекающим временем – нет. Еще один набор фраз, положенный на музыку, вплетенный в пропитанную запахом свежезаваренного кофе циновку утра, и приговоренный к забвению за ближайшим поворотом, рокотом квадрокоптера, звоном фуникулера. Те, кто пройдут здесь пятью минутами позже, услышат другие слова и другую музыку. Не важно что это будет: «Psycho Killer» Talking Head или «Because the night» Патти Смит. Утро есть утро, а время есть время.
Уличный музыкант сидел напротив витрины бара «Под Барабаном». Ему было лет двадцать: бритая налысо голова, грязный, рыжий комбинезон, стоптанные военные ботинки. Звали его Томми. Так было написано на куске пластика, который он поставил перед распахнутым гитарным кофром: «Томми поет, даже если у вас нет лишней монеты». Его гитара, пусть и знала лучшие дни, звучала весьма не плохо. А его голос – надтреснутый и навеки простуженный – был подстать гитаре.
Каждое утро он приходил играть к этому бару, мимо которого работяги спешили на работу и с работы. Местечко оживленное. Перекресток…
Алекс Тетерски уже неделю вставал ни свет, ни заря, приходил «Под Барабан» к открытию и заказывал огромную чашку американо. Потом скручивал себе сигарету, закуривал и медленно пил кофе через затяжку, глядя на несущийся мимо людской поток. Чуть позже дозаказывал яичницу с беконом и еще одну чашку кофе, на этот раз эспрессо. А перед выходом выпивал стакан свежевыжатого апельсинового сока, чтобы хоть как-то возместить нанесенный организму ущерб.
Алекс, в отличие от многих, знал, кто такие Sweetwater. Он знал, что они были вторыми, кто вышел на сцену легендарного Вудстока. А эта песня была первой в их сете. Но так же ему было известно, что все это даже не вчерашний день. Это архаично, не круто, и финансово-невыгодно. Приятно, конечно, вот так, утром, посреди часа пик услышать пару артефактов, но хлеба на них не купишь, и на хлеб не намажешь. Нет, Алекс приходил сюда не ради них. Точнее, не только ради них. Он ждал, когда спадет людской поток и стихнет белый шум часа пик.
В этот момент Томми, как обычно, достанет из кармана консоль «Эпл-Дайв», модель J554 из линейки трехгодичной давности. Включит на ней умело собранный минус: интересное сочетание уличного шума и индустриальной ритм-секции. Когда Томми запоет, Алекс начнет сворачивать вторую сигарету. Ни на что не похожая шумовая мозаика, сплетающаяся, тем не менее, и в музыкальную гармонию и в ритмический рисунок, словно волна подхватит незамысловатый гитарный риф, а потом надтреснутый голос парня. И все это вместе зазвучит… круто и незнакомо. Не похоже ни на что, слышанное Алексом ранее.
И именно ради этого стареющий, мучающийся одышкой, язвой, излишней полнотой и прочими радостями пост-сорок Алекс Тетерски вот уже неделю изменял своей привычке спать до полудня.
«В этом что-то есть, – думал он, слушая Томми. – В этом определенно что-то есть».
2. Джозеф Майринк
Голоса репортеров гудели в динамиках консоли. Пчелиный рой. Хаос. Не исключено, что он и не слушал вопросов, бросая наугад заранее заготовленные реплики, прописанные его имидж-менеджментом, собранные из тщательно отобранных слов, каждое из которых было проверено на собственной фокус-группе. А может быть никакого имидж-менеджмента не существовало, и он говорил то, что хотел сказать. Такие люди могут себе позволить бросаться словами едва ли не наугад, а море репортерских голосов будет плескаться у их ног, чтобы они ни сказали. Однако, Майринк отвечал по существу, конструктивно, четко. Правда, никакой заинтересованности в его голосе не смогла бы отыскать и самая чуткая аппаратура. Так мог бы отвечать автомат.
– Искусственные планеты являются долгосрочным вложением капитала. Без гарантий прибыли. Фактически, это вклад в будущее, с надеждой, что будущее окажется именно таким, каким оно мне видится. Если бы люди середины XX века вкладывались в будущее, которое представляли, они бы прогорели. Я надеюсь на лучший исход.
Джозеф Майринк был самым успешным застройщиком последних двух десятилетий. Среди его активов числились полномасштабная, с нуля, инфрозастройка семнадцати планет, большая часть которых уже заселена. Включая популярный курортный гигант Джетро-Талл. Он инициировал создание планет плацдармов, на случай экстренной эвакуации населения с планет «списка Огоревича». И именно в его инновационном бюро была разработана технология строительства искусственных планет на базе устаревших и неактуальных военных баз.
– Искусственные планеты изначально создаются под нужды людей, с возможностью контроля климата, общей массы и прочих параметров. А, кроме того, они не привязаны к определенной точке пространства, не зависят от наличия поблизости звезды и при необходимости могут быть перемещены в любое другое место, даже вне солнечной системы. При этом, в рамках естественных солнечных систем, в случае остановки или даже полного уничтожения функциональных узлов, они могут продолжить существовать в качестве естественных планет, способных удержать атмосферу.
Майринк давал интервью, находясь в персональной авиетке, где-то по дороге из своей резиденции на орбите Иво в офис местного филиала «Юниверс Инд». Разумеется, по консольной связи. Страдающий поражением Лойса, он избегал контактов с другими людьми и не покидал стерильных помещений.
– На настоящий момент полный цикл строительства составляет от четырех до девятнадцати лет, в зависимости от характеристики строящейся планеты и основы. Мы стараемся максимально использовать уже имеющиеся инфраструктуры, это выгодно как в финансовом плане, так и в плане экологии. Наши последние разработки позволяют уверенно заявлять о том, что менее чем через десятилетие мы сможем сократить цикл до двух-трех лет без использования начальной основы. Другими словами, мы сможем строить планеты где угодно, когда угодно и какие угодно.
Майринк был личностью одиозной, загадочной и противоречивой. Его благие дела: активное меценатство, не афишируемая и потому громкая благотворительность, несколько значительных стипендий, которым он запретил присваивать свое имя, – удивительным образом сосуществовали с серьезными финансовыми вложениями в военную индустрию, поддержкой ряда консервативных политиков и безжалостной тактикой по отношению к конкурентам. Известный репортер-блогер Том Хант написал о Майринке: «Этот хитрый парень финансировал самый громкий рок-фестиваль и самую кровопролитную гражданскую войну последнего десятилетия». Майринк подал на Ханта в суд, без труда выиграл процесс и отсудил себе один доллар компенсации.
– Для меня немаловажно, что строительство искусственных планет содействует конверсионному процессу и предоставляет огромный рынок труда для молодежи. На настоящий момент население Иводзимы на 37 % состоит из людей младше тридцати лет. В целом 84 % населения Иводзимы младше сорока пяти лет. Это объективно самая молодая планета Человечества. Официально по возрастному показателю ее опережает лишь одна планета. Но Бета-Массачусетс – планета-университет, постоянное население ее минимально, и доля людей младше 40 лет в нем, согласно данным последней переписки, составляет всего 22 %. Мы же создаем условия для постоянного проживания молодежи: рабочие места, квоты для льготного повышения квалификации, дешевое жилье. И гарантированная земельная собственность по завершении строительства. Таким образом, можно уверенно заявить, что Иводзима – завтрашний день Человечества. В плане развития бизнеса строительных технологий – в том числе. Хотя это уже далеко не самое главное.
3. Хесус Муньос
Каких-то пять лет назад для большинства друзей и знакомых он был просто Малыш Хесус. Огромный, почти шесть с половиной футов роста, широкоплечий, с лицом убийцы или профессионального рестлера, он странно смотрелся на кухне ресторана, но вне кухни жизни своей не видел. У Хесуса был талант. Его лучшие блюда сравнивали с произведениями искусства, в ученики к нему набивалась самая перспективная молодежь, – он был легендой среди кулинаров. Пока однажды все не полетело прахом. В течение последующих четырех лет кулинарным мастерством Малыша Хесуса наслаждались заключенные планеты-колонии Нарвал-9, и, черт побери, в плане питания эти четыре года были лучшими для этого маргинального клуба. Там Малыш Хесус стал Верзилой. Потом его освободили по условно-досрочному, но вернуться на кухню ресторана с таким пятном на репутации было не суждено. Да он и не пытался. Как любил говорить Хромая Лошадь: «Не цепляйся за прошлое, верь в будущее, живи настоящим». Хесус Муньос отправился на Иводзиму и устроился в забегаловку под названием «Тяни-Толкай». Прошлое свое прятать не пытался, но тут не особенно любили копаться в чужом белье: с народом сработался, испытательный срок прошел, а насчет другого срока – так это дело личное, короче – живи, трудись, и не мешай другим. Только местный весельчак и балагур по кличке Кубинец все выспрашивал и выспрашивал. Он-то и придумал Хесусу новое прозвище. Ну что ж, Грязный Карри, так Грязный Карри. Новая жизнь, новое имя.
В этот вечер он не работал, а на кухне «Тяни-Толкая» заправлял его сменщик, Вацлав.
Выходной день.
Когда часы пробили пять, Хесус достал из гардероба свой единственный костюм, оделся и пошел в церковь. Он хотел успеть до вечерней службы. Посидеть в тишине, прочесть пару молитв, услышанных от Хромой Лошади. Конечно, старый зек молился другому Богу. Но Хесус считал, что это не главное. Главное – смысл, заложенный в произносимые слова. Если честно, Хесус даже не был уверен, что верует. Но от этих посещений церкви ему всегда становилось легче. Будто катишь-катишь камень вверх, и вдруг кто-то берет, и подставляет плечо. Ненадолго, но как раз настолько, чтобы перевести дыхание. Наверное, так и работает Бог. Все остальное – работа человека. Бог дает силы, а человек ими распоряжаться. Все верно. За все ошибки человек должен платить сам, иначе, какое у него право получать награды за успехи? Свободы без ответственности не бывает. Это тоже слова Хромой Лошади.
Войдя в церковь и сев как обычно на последнюю лавку, Хесус закрыл глаза и прошептал:
– Господь Бог мой, отец живого, повелитель мертвого, старший старших. К тебе направляю слова свои, тебе внемлю, тебе верю. Спасибо за дни мои, и за ночи мои спасибо, за кровь в моем теле и за огонь в моем очаге. Ни о чем не прошу у тебя, ибо все ты мне дал при рождении.
Хромая Лошадь учил, что повторять молитву надо до тех пор, пока слова не потеряют смысл, а мысли не унесутся бесконтрольно куда-то вдаль. Но у Хесуса так не выходило. Иногда почти получалось, но он тут же понимал, что думая о своем перестает молиться. Наверное, ему не хватало ума для того, чтобы делать два дела одновременно. Хотя Хромая Лошадь думал, что ему просто не хватает опыта, потому что молиться надо учиться, как и любому другому делу.
Хесус начал молитву заново, но дверь скрипнула и в церковь вошел незнакомый грузный старик. Он огляделся, нашел глазами Хесуса и направился прямо к нему.
– Привет, – сказал старик удивительно глубоким голосом, – мне сказали, что я смогу найти тебя здесь.
– Меня? – удивился Хесус.
– Ты же Хесус Муньос? Малыш, мать его, Хесус?
Хесус насторожился. Никто из его прежней жизни не знал о том, что он перебрался на Иво.
– Да не волнуйся ты так, – поморщился старик. – Мне про тебя рассказал Бруно Чавес.
– Я не знаю никакого Бруно… Как вы сказали?
– Чавес, – сказал старик, подсаживаясь к Хесусу, – ты называешь его Кубинцем.
– А, Кубинец… И что он про меня наговорил?
– Почти ничего. Я и без него немало про тебя слышал. Раньше. Однажды, на Вестеросе даже собирался зайти в ресторан… Как его? «Кокер»…
– «Квакер».
– Да, точно. Хотел попробовать знаменитый чешский гуляш от легендарного маэстро Малыша Хесуса. Не успел. А потом… Потом было уже поздно, ты загремел за решётку. И вдруг такое совпадение. Мы на одной планете.
– Я давно не готовил гуляш, – мрачно ответил Хесус. Ему не хотелось даже мыслями возвращаться в прошлое. Надо было верить в будущее и жить настоящим.
– Да и не надо. Я хотел увидеть тебя своими глазами и высказать свое почтение. И заодно предложить работу.
– У меня есть работа, – все так же настороженно ответил Хесус.
Старик достал из кармана визитку и положил на скамью между собой и Хесусом.
– И все же, если вдруг передумаешь, свяжись со мной. Меня зовут Алекс Тетерски.
Все-таки молодец, Брабек. Все-таки он крутой сукин сын! Проклятый наркоман! Как он это так вот почувствовал, а, приятель? Форму эту. Почему цилиндр? Почему не куб, не шар, ни эти его крылья авиеточные, а именно цилиндр? И ведь назвал как? Память… И вот Тако смотрел на скульптуру, и в каждой царапине, в любой из вмятин чувствовал это странное движение из прошлого в настоящее. В это вот уличное кафе, так? В этот день и даже в эту минуту. Оно стояло на месте, под зонтами этими, следишь за мыслью? Но оно и двигалось, сквозь время, как иголка. Вот так вот. И пусть Брабек больше никогда ничего не создаст, какая разница? Кое-кто будет помнить о нем всегда. До тех пор, пока стоит этот цилиндр, и хранит в себе память о человеке. Вот что важно, вот что здорово. Вот что по-настоящему.
Тако поднялся и медленно пошел к станции фуникулеров. Его планета, его Иводзима, медленно двигалась навстречу, и было еще несколько часов до вечернего посещения больницы. Тако понятия не имел, чем займет их. Тако об этом не думал. Всему свое время, приятель, всему свое время. Даже проклятый бизнес пусть немножко подождет. Все эти завтрашние вечеринки, они еще придут, куда же от них денешься. Неплохо иногда пройтись босыми ступнями по вчерашнему дню. Даже если сегодня на этих ногах дорогие, не, реально дорогие ботинки, понимаешь?
Сейчас Тако не будет смотреть вперед. Зачем? Ему хорошо здесь? На этой планете две скульптуры Брабека, и Тако помнит, как они превратились из ничего в то, от чего прозревал желтолицый парень, вчерашний оборванец из гетто. Он помнит. Прошлое, это ведь не только дождь, плохая одежда и сводящий от голода живот. Это… Это куча вечеринок, которые надо запомнить. Ну не в смысле именно вечеринок, но ты сам разберись, это просто. Вот чем он сегодня займется, следишь за мыслью? Только сначала поспит. Хотя бы пару часов. На кровати с чистым бельем. А потом – потом надо будет жить дальше. Жить в завтра.
Ну, ты понял меня, короче…
2011.06.12
Москва
II. По дороге из желтого кирпича
Случаются в странной путанице, именуемой нами жизнью, непостижимые моменты, когда вся Вселенная превращается в сплошной розыгрыш…
Герман Мелвилл «Моби Дик»
1. Алекс Тетерски
…Sometimes I feel like there’s nobody there
And I’m a long,
Yes, I’m a long way from my home.
Впервые Sweetwater спели эту песню много лет назад, в другом мире и под другими звездами. Для других людей. С точки зрения истории, такие вещи, наверное, имеют решающее значение, но с точки зрения людей, бегущих по улице вслед за стремительно утекающим временем – нет. Еще один набор фраз, положенный на музыку, вплетенный в пропитанную запахом свежезаваренного кофе циновку утра, и приговоренный к забвению за ближайшим поворотом, рокотом квадрокоптера, звоном фуникулера. Те, кто пройдут здесь пятью минутами позже, услышат другие слова и другую музыку. Не важно что это будет: «Psycho Killer» Talking Head или «Because the night» Патти Смит. Утро есть утро, а время есть время.
Уличный музыкант сидел напротив витрины бара «Под Барабаном». Ему было лет двадцать: бритая налысо голова, грязный, рыжий комбинезон, стоптанные военные ботинки. Звали его Томми. Так было написано на куске пластика, который он поставил перед распахнутым гитарным кофром: «Томми поет, даже если у вас нет лишней монеты». Его гитара, пусть и знала лучшие дни, звучала весьма не плохо. А его голос – надтреснутый и навеки простуженный – был подстать гитаре.
Каждое утро он приходил играть к этому бару, мимо которого работяги спешили на работу и с работы. Местечко оживленное. Перекресток…
Алекс Тетерски уже неделю вставал ни свет, ни заря, приходил «Под Барабан» к открытию и заказывал огромную чашку американо. Потом скручивал себе сигарету, закуривал и медленно пил кофе через затяжку, глядя на несущийся мимо людской поток. Чуть позже дозаказывал яичницу с беконом и еще одну чашку кофе, на этот раз эспрессо. А перед выходом выпивал стакан свежевыжатого апельсинового сока, чтобы хоть как-то возместить нанесенный организму ущерб.
Алекс, в отличие от многих, знал, кто такие Sweetwater. Он знал, что они были вторыми, кто вышел на сцену легендарного Вудстока. А эта песня была первой в их сете. Но так же ему было известно, что все это даже не вчерашний день. Это архаично, не круто, и финансово-невыгодно. Приятно, конечно, вот так, утром, посреди часа пик услышать пару артефактов, но хлеба на них не купишь, и на хлеб не намажешь. Нет, Алекс приходил сюда не ради них. Точнее, не только ради них. Он ждал, когда спадет людской поток и стихнет белый шум часа пик.
В этот момент Томми, как обычно, достанет из кармана консоль «Эпл-Дайв», модель J554 из линейки трехгодичной давности. Включит на ней умело собранный минус: интересное сочетание уличного шума и индустриальной ритм-секции. Когда Томми запоет, Алекс начнет сворачивать вторую сигарету. Ни на что не похожая шумовая мозаика, сплетающаяся, тем не менее, и в музыкальную гармонию и в ритмический рисунок, словно волна подхватит незамысловатый гитарный риф, а потом надтреснутый голос парня. И все это вместе зазвучит… круто и незнакомо. Не похоже ни на что, слышанное Алексом ранее.
И именно ради этого стареющий, мучающийся одышкой, язвой, излишней полнотой и прочими радостями пост-сорок Алекс Тетерски вот уже неделю изменял своей привычке спать до полудня.
«В этом что-то есть, – думал он, слушая Томми. – В этом определенно что-то есть».
2. Джозеф Майринк
Голоса репортеров гудели в динамиках консоли. Пчелиный рой. Хаос. Не исключено, что он и не слушал вопросов, бросая наугад заранее заготовленные реплики, прописанные его имидж-менеджментом, собранные из тщательно отобранных слов, каждое из которых было проверено на собственной фокус-группе. А может быть никакого имидж-менеджмента не существовало, и он говорил то, что хотел сказать. Такие люди могут себе позволить бросаться словами едва ли не наугад, а море репортерских голосов будет плескаться у их ног, чтобы они ни сказали. Однако, Майринк отвечал по существу, конструктивно, четко. Правда, никакой заинтересованности в его голосе не смогла бы отыскать и самая чуткая аппаратура. Так мог бы отвечать автомат.
– Искусственные планеты являются долгосрочным вложением капитала. Без гарантий прибыли. Фактически, это вклад в будущее, с надеждой, что будущее окажется именно таким, каким оно мне видится. Если бы люди середины XX века вкладывались в будущее, которое представляли, они бы прогорели. Я надеюсь на лучший исход.
Джозеф Майринк был самым успешным застройщиком последних двух десятилетий. Среди его активов числились полномасштабная, с нуля, инфрозастройка семнадцати планет, большая часть которых уже заселена. Включая популярный курортный гигант Джетро-Талл. Он инициировал создание планет плацдармов, на случай экстренной эвакуации населения с планет «списка Огоревича». И именно в его инновационном бюро была разработана технология строительства искусственных планет на базе устаревших и неактуальных военных баз.
– Искусственные планеты изначально создаются под нужды людей, с возможностью контроля климата, общей массы и прочих параметров. А, кроме того, они не привязаны к определенной точке пространства, не зависят от наличия поблизости звезды и при необходимости могут быть перемещены в любое другое место, даже вне солнечной системы. При этом, в рамках естественных солнечных систем, в случае остановки или даже полного уничтожения функциональных узлов, они могут продолжить существовать в качестве естественных планет, способных удержать атмосферу.
Майринк давал интервью, находясь в персональной авиетке, где-то по дороге из своей резиденции на орбите Иво в офис местного филиала «Юниверс Инд». Разумеется, по консольной связи. Страдающий поражением Лойса, он избегал контактов с другими людьми и не покидал стерильных помещений.
– На настоящий момент полный цикл строительства составляет от четырех до девятнадцати лет, в зависимости от характеристики строящейся планеты и основы. Мы стараемся максимально использовать уже имеющиеся инфраструктуры, это выгодно как в финансовом плане, так и в плане экологии. Наши последние разработки позволяют уверенно заявлять о том, что менее чем через десятилетие мы сможем сократить цикл до двух-трех лет без использования начальной основы. Другими словами, мы сможем строить планеты где угодно, когда угодно и какие угодно.
Майринк был личностью одиозной, загадочной и противоречивой. Его благие дела: активное меценатство, не афишируемая и потому громкая благотворительность, несколько значительных стипендий, которым он запретил присваивать свое имя, – удивительным образом сосуществовали с серьезными финансовыми вложениями в военную индустрию, поддержкой ряда консервативных политиков и безжалостной тактикой по отношению к конкурентам. Известный репортер-блогер Том Хант написал о Майринке: «Этот хитрый парень финансировал самый громкий рок-фестиваль и самую кровопролитную гражданскую войну последнего десятилетия». Майринк подал на Ханта в суд, без труда выиграл процесс и отсудил себе один доллар компенсации.
– Для меня немаловажно, что строительство искусственных планет содействует конверсионному процессу и предоставляет огромный рынок труда для молодежи. На настоящий момент население Иводзимы на 37 % состоит из людей младше тридцати лет. В целом 84 % населения Иводзимы младше сорока пяти лет. Это объективно самая молодая планета Человечества. Официально по возрастному показателю ее опережает лишь одна планета. Но Бета-Массачусетс – планета-университет, постоянное население ее минимально, и доля людей младше 40 лет в нем, согласно данным последней переписки, составляет всего 22 %. Мы же создаем условия для постоянного проживания молодежи: рабочие места, квоты для льготного повышения квалификации, дешевое жилье. И гарантированная земельная собственность по завершении строительства. Таким образом, можно уверенно заявить, что Иводзима – завтрашний день Человечества. В плане развития бизнеса строительных технологий – в том числе. Хотя это уже далеко не самое главное.
3. Хесус Муньос
Каких-то пять лет назад для большинства друзей и знакомых он был просто Малыш Хесус. Огромный, почти шесть с половиной футов роста, широкоплечий, с лицом убийцы или профессионального рестлера, он странно смотрелся на кухне ресторана, но вне кухни жизни своей не видел. У Хесуса был талант. Его лучшие блюда сравнивали с произведениями искусства, в ученики к нему набивалась самая перспективная молодежь, – он был легендой среди кулинаров. Пока однажды все не полетело прахом. В течение последующих четырех лет кулинарным мастерством Малыша Хесуса наслаждались заключенные планеты-колонии Нарвал-9, и, черт побери, в плане питания эти четыре года были лучшими для этого маргинального клуба. Там Малыш Хесус стал Верзилой. Потом его освободили по условно-досрочному, но вернуться на кухню ресторана с таким пятном на репутации было не суждено. Да он и не пытался. Как любил говорить Хромая Лошадь: «Не цепляйся за прошлое, верь в будущее, живи настоящим». Хесус Муньос отправился на Иводзиму и устроился в забегаловку под названием «Тяни-Толкай». Прошлое свое прятать не пытался, но тут не особенно любили копаться в чужом белье: с народом сработался, испытательный срок прошел, а насчет другого срока – так это дело личное, короче – живи, трудись, и не мешай другим. Только местный весельчак и балагур по кличке Кубинец все выспрашивал и выспрашивал. Он-то и придумал Хесусу новое прозвище. Ну что ж, Грязный Карри, так Грязный Карри. Новая жизнь, новое имя.
В этот вечер он не работал, а на кухне «Тяни-Толкая» заправлял его сменщик, Вацлав.
Выходной день.
Когда часы пробили пять, Хесус достал из гардероба свой единственный костюм, оделся и пошел в церковь. Он хотел успеть до вечерней службы. Посидеть в тишине, прочесть пару молитв, услышанных от Хромой Лошади. Конечно, старый зек молился другому Богу. Но Хесус считал, что это не главное. Главное – смысл, заложенный в произносимые слова. Если честно, Хесус даже не был уверен, что верует. Но от этих посещений церкви ему всегда становилось легче. Будто катишь-катишь камень вверх, и вдруг кто-то берет, и подставляет плечо. Ненадолго, но как раз настолько, чтобы перевести дыхание. Наверное, так и работает Бог. Все остальное – работа человека. Бог дает силы, а человек ими распоряжаться. Все верно. За все ошибки человек должен платить сам, иначе, какое у него право получать награды за успехи? Свободы без ответственности не бывает. Это тоже слова Хромой Лошади.
Войдя в церковь и сев как обычно на последнюю лавку, Хесус закрыл глаза и прошептал:
– Господь Бог мой, отец живого, повелитель мертвого, старший старших. К тебе направляю слова свои, тебе внемлю, тебе верю. Спасибо за дни мои, и за ночи мои спасибо, за кровь в моем теле и за огонь в моем очаге. Ни о чем не прошу у тебя, ибо все ты мне дал при рождении.
Хромая Лошадь учил, что повторять молитву надо до тех пор, пока слова не потеряют смысл, а мысли не унесутся бесконтрольно куда-то вдаль. Но у Хесуса так не выходило. Иногда почти получалось, но он тут же понимал, что думая о своем перестает молиться. Наверное, ему не хватало ума для того, чтобы делать два дела одновременно. Хотя Хромая Лошадь думал, что ему просто не хватает опыта, потому что молиться надо учиться, как и любому другому делу.
Хесус начал молитву заново, но дверь скрипнула и в церковь вошел незнакомый грузный старик. Он огляделся, нашел глазами Хесуса и направился прямо к нему.
– Привет, – сказал старик удивительно глубоким голосом, – мне сказали, что я смогу найти тебя здесь.
– Меня? – удивился Хесус.
– Ты же Хесус Муньос? Малыш, мать его, Хесус?
Хесус насторожился. Никто из его прежней жизни не знал о том, что он перебрался на Иво.
– Да не волнуйся ты так, – поморщился старик. – Мне про тебя рассказал Бруно Чавес.
– Я не знаю никакого Бруно… Как вы сказали?
– Чавес, – сказал старик, подсаживаясь к Хесусу, – ты называешь его Кубинцем.
– А, Кубинец… И что он про меня наговорил?
– Почти ничего. Я и без него немало про тебя слышал. Раньше. Однажды, на Вестеросе даже собирался зайти в ресторан… Как его? «Кокер»…
– «Квакер».
– Да, точно. Хотел попробовать знаменитый чешский гуляш от легендарного маэстро Малыша Хесуса. Не успел. А потом… Потом было уже поздно, ты загремел за решётку. И вдруг такое совпадение. Мы на одной планете.
– Я давно не готовил гуляш, – мрачно ответил Хесус. Ему не хотелось даже мыслями возвращаться в прошлое. Надо было верить в будущее и жить настоящим.
– Да и не надо. Я хотел увидеть тебя своими глазами и высказать свое почтение. И заодно предложить работу.
– У меня есть работа, – все так же настороженно ответил Хесус.
Старик достал из кармана визитку и положил на скамью между собой и Хесусом.
– И все же, если вдруг передумаешь, свяжись со мной. Меня зовут Алекс Тетерски.