— Надо же, ты помнишь, как меня зовут…

Богдан был очень зол.

В тот момент, когда открывал дверь, — точно. Но с каждой секундой его руки, поймавшие меня так жестко, так отчаянно и безжалостно прижавшее к двери твердое тело, так яростно сверкающие глаза — становились все мягче и нежнее.

Взгляд бегал по моему лицу, метался между глазами и губами, ладони, сжимающие плечи, потихоньку начинали поглаживать их, а тело… тут было уже сложно сказать, кто был больше виноват, потому что я сама льнула к нему, таяла, распластываясь по горячим напряженным мышцам под туго натянутой футболкой.

Дыхание срывается. Как давно я не была с ним так близко… Кажется, вечность. И здесь, сейчас, у меня нет ни единой причины отказывать себе в этом. Никто не зайдет, никто не увидит, никто не узнает…

Но…

— Богдан… — начинаю я.

— Повторяй мое имя чаще, — советует он.

— Что ты здесь делаешь?

— А на что похоже?

— Что ты меня… целуешь.

Выдыхаю и ловлю его лукавую улыбку. Уже мягкую. Уже мою.

— Вот видишь, ты сама обо всем догадалась.

— А как же работа?

— Сейчас закончим целоваться и пойдем работать. Все тебе покажу. Люстру ту хотела? Купим. Или придумаешь что-нибудь новенькое? Ар-деко? Постмодернизм? Какой стиль?

Какой стиль?.. Голова кружится от касаний его горячих губ, от того, как крепко он прижимает меня к себе — кажется, что не отпустит больше никогда. И все возражения, все сомнения рядом с ним тают без остатка.

Даже странно, что я поверила своим глазам, а не его словам. Что за глупость?

Пусть он не отпускает меня — и я не буду в нем сомневаться.

— Мммм…

— Ага.

Это все, на что нас хватает в ближайшие десять минут. Оторваться от двери, отойти хотя бы на пару шагов? Что за излишество! Будем целоваться здесь, в полутьме прихожей, отгороженные от всего остального мира лишь тонкой фанерной дверью, за которой ездят лифты, лают собаки, ругаются люди — а нас для них нет, нет, нет, не существует.

Но хлопнувшая совсем рядом дверь заставляет меня очнуться:

— А как же Алла?

— Ты ведь помнишь, что я развожусь? — терпеливо спрашивает Богдан, продолжая нежить губами мой висок. Его шепот разбегается горячими мурашками по коже.

— В воскресенье не было похоже!

— Так вот в чем дело! — Его губы больше не касаются моей кожи, и это почти больно. — Я тебя не видел. Где ты была?

— Я отошла, когда ты приехал.

— Ох, и ты увидела… — Он отворачивается, в досаде ероша волосы, почти отпуская меня.

Становится так холодно и одиноко, что я обхватываю себя за плечи.

Виновато бормочу:

— Ты так ее обнимал…

— Как еще можно обнимать пьяного человека?

— Она обещала тебя соблазнить…

Еще немного — и я расплачусь.

— Я тебя тоже, но видишь — ни у кого из нас не получилось, — усмехается Богдан, снова касаясь моих губ огненным поцелуем. И добавляет обещающе: — А я умею добиваться своего…

Он умеет.


Иначе как так вышло, что я сижу у него на коленях — уже в комнате – и моя блузка наполовину расстегнута, а губы опухли?

Как я сюда попала, почему даже не заметила пути из прихожей и не удивилась тому, как пусто вокруг? Удивляюсь сейчас, пока Богдан увлеченно исследует губами мою шею и ключицы.

— Что это вообще за…

— Мой новый дом, — сообщает Богдан. — Переехал на днях. И хочу, чтобы ты переехала тоже.

Сердце обрывается и ухает куда-то в живот, в кипящее клубничное варенье, которое сварили порхающие там бабочки. Черт, не в первый раз в жизни мужчина зовет меня жить вместе, но почему так сладко-то?

Но я отвечаю:

— Нет.

И даже не объясняю. Он сам умный, сам все понимает.

— Хорошо, я подожду, — вздыхает.

И я все-таки плачу.

От того, какой он невыносимо хороший, почти идеальный. Меньше двух недель остается до момента, когда он станет совсем-совсем идеальный. Мое сердце бьется как ненормальное, выводя радостные мелодии своим стуком. Колет подушечки пальцев.

И все-таки, я должна сказать…

— Богдан…

— Повтори, — просит он, пока его ладонь невесть как пробирается под узкую деловую юбку. Горячая, нежная, настойчивая. Ух, как легко сейчас сдаться!

— Богдан, — повторяю я и ловлю вспышки в светлых глазах, от которых захватывает дух. — Прости меня. Я должна была сначала поговорить с тобой.

— Мне не за что тебя прощать, моя хорошая. — Он любуется мной так откровенно, что мне кажется — я теперь всю жизнь буду видеть себя только его влюбленными глазами. — Ты ничего не можешь сделать, что бы разочаровало меня в тебе.

— Я не должна была идти на свидание с твоим братом… — бормочу я, прячась у него на груди от этого откровенного взгляда, которого я сейчас не заслуживаю.

— Мне было очень больно, — спокойно говорит Богдан. — Но это ничего.

— Мне тоже было больно, когда ты обнимал Аллу, — признаюсь я в своей слабости.

— По-моему, это повод, чтобы обнять друг друга и немного согреть, как ты считаешь? — улыбается он, берет мои ладони и делает то, что я не решалась все это время, — засовывает под свою футболку. Касаюсь его кожи, глажу ее ладонями.

— Мне страшно, — говорю я, утыкаясь в его плечо. — Ведь так не бывает. Я уже обжигалась.

Его живот такой твердый под осторожными касаниями кончиков пальцев. Слегка царапаю его и слышу прерывистый выдох.

— Я знаю, — ласково говорит Богдан, и его ладони скользят по моей голой спине под блузкой. — Но я не предам тебя никогда, моя хорошая.

— Мне так хочется тебе поверить… — жалуюсь я, прикусывая мочку его уха.

— Попробуй, — говорит он и вдруг отстраняет меня от себя, тянется к валяющемуся на подлокотнике телефону. — Хочешь, я дам тебе нож, чтобы ты убила меня, если я обману?

— В смысле?! — пугаюсь я.

Он сошел с ума?

В одну секунду я верю, что он сейчас и правда принесет мне нож, даже запахиваю блузку, чтобы сбежать от этого сумасшедшего, но Богдан только качает головой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— У меня же бизнес, Даш. Бизнес не бывает без нарушений. Скину тебе кое-какие документы, которые могут привести меня на нары. Захочешь отомстить — лучше способа не найти.

— Не надо! — Я пытаюсь вырвать у него телефон, глажу по плечам, прижимаюсь всем телом. — Нет!

— Надо, Даш. — Богдан сгребает одной рукой мои запястья, прижимая к груди, пока заканчивает с телефоном. — Все, переслал. А теперь хватит болтать!

Он кидает телефон на пол и опрокидывает меня на диван, задирает запястья вверх одной рукой, а другой гладит по вздрагивающему животу.

— Я тебя вызвал сюда как профессионала! Посмотри наверх!

Послушно поднимаю глаза, рассматривая черновую штукатурку потолка, а он трется колючей щетиной о нежную кожу на моей груди.

— Думаю, тут можно… — Ахаю от чувствительного укуса. — Отойти от традиционного белого и использовать ивори или экрю…

— Продолжай, — мурлычет Богдан. — Мне нравится экрю. Понятия не имею, что это, но нравится!