Елена подошла к Милане, обняла ее, женщины немо застыли.
– Давайте по порядку, – сказал Лихачев. – Да, я милиционер. Вы… попали в аварию.
– Ослеп, что ли? А спина целая? Ног не чувствую! – забеспокоился Продавец.
Хотя какой, к черту, Продавец…
– Как вас зовут? – спросил Лихачев.
– Гена я. Геннадий Трофимов, Геннадий Климович. Почему не вижу ничего?
– Я же говорю, авария, у вас повязка на глазах, – произнес Лихачев. Нервы у него были железные. – Что вы помните последнее?
Геннадий Трофимов облизнул губы. Сказал:
– Ехали мы, запаздывали. Водила ругался, что сумок натащили полный салон, челноки жадные…
Какие «челноки»? О чем он? Он что, астронавт с шаттла? Тогда почему русский, почему «водила»?
– Челноки, – задумчиво сказал Лихачев. – Какой сейчас год, помните?
– Девяносто шестой, – ответил Трофимов. И подозрительно спросил: – Чего, в коме я валялся, что ли?
– Челнок, значит, – продолжил Лихачев. – Откуда ехали?
– От поляков… Мы «рояля» выпили немного, с Димоном… за проезд… чтоб быстрей домой-то доехать, чтоб на таможне не пограбили…
Рояля выпили? Как можно выпить рояль? Да он бредит! Но меня передернуло, словно морозом.
Трофимов вдруг замолчал. Сказал:
– Ночь была. Водитель заорал… мы врезались, да? Фары помню…
– Да, была авария, – мягко сказал Лихачев. – Дальше что-то помните?
– Бред какой-то… – Геннадий помолчал. – Вроде как… говорили мне… думал, на том свете уже… Что я умер. Но могу еще пожить. Только по-другому. Всё будет как сон. Буду как сон смотреть… волшебный… фантастика научная.
– Какой сон?
– Я согласился. У меня отрезали руки и голову, – сказал Трофимов неожиданно четко. – Но больно не было. Мне обещали, что не будет. И я стал железный, я где-то в магазине работал. Там было синее солнце, под него нельзя выходить. Приходили какие-то твари вроде ящериц, лупоглазые, я им продавал всякое… за кристаллики. Некоторые больше на людей похожи, только уродливых. Совсем дети, странные, но дети, они все старались за руку потрогать… Я разговаривал… но только это не я, это мной говорили… а я смотрел… как сон… Это был не сон?
– Это был не сон, Геннадий, – сказал Лихачев после короткой паузы.
– Вот, значит, как.
Он замолчал.
– Мне очень жаль, – произнес Лихачев.
– Потом я на Землю вернулся, – сказал Трофимов медленно. – Тоже… продавал. И покупал. Так странно. Тут другой товар, но тоже за кристаллики разноцветные… У нас кристалликов больше, все время их несут… Этот, который мной говорил… он иногда начинал мной говорить, вроде сам с собой, но для меня. Я слушал… Это когда он ел кристаллы. Клал под язык, они рассасываются, как валидолки… От них дуреешь. Иногда хочется плакать, иногда смеяться, то весь мир хочешь обнять, то каждому завидуешь… Тут есть женщины, товарищ милиционер?
– Нет, – соврал Лихачев.
– А иногда бабу хочется, сил нет… Этот потом ругал себя. И меня. И вообще всех. Говорил, что наркоманом становится. Потом долго не принимал, потом снова брал кристаллик, на койку ложился, аж трясся… под язык… и говорил, говорил…
– Что случилось дальше? – спросил Лихачев. – Что последнее вы помните?
– Он мертвый? – спросил Трофимов.
– Да, кажется, мертвый.
– Значит, и я, скоро… Но это же ничего, верно? Я должен был давно умереть. Я теперь понимаю. Я на Земле?
Из слепых глаз медленно покатились слезы.
– Вы на Земле, – сказал Лихачев.
– Похороните меня, ладно? Чтобы в земле? По-человечески.
– Хорошо.
– Я, кажется, засыпаю, – сказал Трофимов озабоченно. – Вы не подумайте, я нормальный человек был. Инженер. Говорили, небесталанный. НИИ закрыли к чертям… стал шмотье возить, бухал… Вам надо что-то с этим всем делать, товарищ милиционер!
– Мы сделаем.
– Вы спрашивали, что было последнее… Последнее – женщина пришла. Не за покупками. Они обсуждали что-то… не помню. Что-то важное. Она не в первый раз приходила. Женщина дала мне кристаллик. Он аж затрясся… я кристаллик под язык… сразу. Трехцветный. Красно-оранжево-желтый, переливчатый… Потом она закричала и умерла. Я так понял, что это значит, она хотела меня убить. Собирался выплюнуть кристаллик. Но поздно. Он тогда пошел к стекляшке, откуда всё достает. Говорил, что ему стыдно. И страшно. И он должен это сделать, иначе никак. Взял из стекляшки топор. Ударил себя в грудь. И я умер.
– Вы себя убили? – переспросил Лихачев.
– Я… он… Я путаюсь. Где я, где он. Да. Я его убил. А он меня. Товарищ милиционер… потрогайте меня снова…
Лихачев молча снял перчатку и приложил руку к щеке Трофимова.
– Я чувствую, – сказал Геннадий тихо. – Я понял, дети там тоже хотели… почувствовать тепло…
Он замолчал.
Лихачев некоторое время стоял, глядя на останки Геннадия Трофимова, прикрепленные к телу мертвого Продавца. Потом сказал:
– Он умер. Совсем. Жилка на виске не бьется.
Осторожно прикрыл Трофимову веки. Глянул на меня:
– Вот ты и нашел убийцу.
Милана зарыдала, прижавшись к Елене. Та молчала, глядя на тело. Потом сказала:
– У меня муж, покойный, в девяностые челночил. Возил из Польши тряпки всякие, спирт «Роял»… Он музыкант был, но не великий. На частных уроках тогда не заработать было.
– Без идеологии, конечно, жить можно, – сказал Лихачев скрипучим голосом. – Можно без всего. Видишь, Максим, можно даже без тела жить. Покупать кристаллики. Но некоторые сами на них подсаживаются…
Он отошел в сторону, вернулся с топором. Осмотрел, пожал плечами.
– Топор как топор…
Легонько тюкнул по корпусу Продавца. Металл, который даже не оцарапала дисковая пила, промялся, из едва заметной дырочки начал сочиться синий гель.
– Зря мы эту версию с порога отвергли, – сказал Лихачев. – Что за хренов криптонит в топоре, интересно?
– Тогда уж адамантиум, – вяло ответил я. Отвел взгляд от мертвого человека.
Да, Продавцы его не убивали.
Они предложили умирающему «пожить» в другой форме. Тот согласился. И стал фрагментом Продавца… где? На планете синей звезды? Значит, Продавцы как-то тихонько посещали Землю и при Прежних. Подторговывали… с кем? С обитателями Гнезд? Нет, их еще не было. Значит, с теми измененными людьми, которых отправляли к звездам Прежние. Видимо, тогда Продавцы на Земле торговать не могли. А вот когда пришли Инсеки, то сразу к нам кинулись.
Наркота.
То есть мы все собираем наркоту для каких-то инопланетных тварей. Вряд ли для самих Продавцов, этот вел себя так, словно его пристрастие постыдно.
– Что будешь делать, Максим? – спросил Лихачев. – Мы, я полагаю, расследование закончили. Ты можешь сказать Продавцу, что его товарищ пришел в себя и рассказал, что… лучше без деталей, верно?
– Сожрал кристаллик, испытал ужас и стыд, сделал супертопор и сам себя убил, – предложил я.
– Сойдет ему такой ответ?
Я пожал плечами.
Наверное, сойдет.
Не стоит, действительно, поднимать тот неловкий момент, что я знаю источник, где Продавцы берут головы и руки. Не стоит думать о том, что человеческий мозг в его голове жив, сознание сохранилось – и как во сне воспринимает всё происходящее.
И Продавец выдаст мне возвратный мутаген. Куда он денется.
Дарина станет обычной девушкой.
Нет, не обычной, конечно. Настоящей. Может, мы будем после этого вместе. А может быть, и нет. Это сейчас я для нее – всё на свете. Вернувшись в мир людей, она станет знаменитой, станет звездой. Напишет книгу «Моя жизнь в Гнезде». Будет выступать во всяких телешоу. Да ее Голливуд на любую роль возьмет! Бывшая Измененная, чудом вернувшаяся к людям! От плейбоев до олигархов, все будут вокруг виться.
Не важно.
Дарина станет настоящей, а она хочет этого больше всего на свете.
– Сойдет, – сказал я.
Лихачев кивнул, глядя на меня. Какая-то неловкость была у него во взгляде. Словно разочарование.
Он обвел взглядом захламленный Комок. Невесело рассмеялся:
– А я уж собрался тут пару дней провести. Жене позвонил, чтобы белье и чистые рубашки собрала.
– Давайте по порядку, – сказал Лихачев. – Да, я милиционер. Вы… попали в аварию.
– Ослеп, что ли? А спина целая? Ног не чувствую! – забеспокоился Продавец.
Хотя какой, к черту, Продавец…
– Как вас зовут? – спросил Лихачев.
– Гена я. Геннадий Трофимов, Геннадий Климович. Почему не вижу ничего?
– Я же говорю, авария, у вас повязка на глазах, – произнес Лихачев. Нервы у него были железные. – Что вы помните последнее?
Геннадий Трофимов облизнул губы. Сказал:
– Ехали мы, запаздывали. Водила ругался, что сумок натащили полный салон, челноки жадные…
Какие «челноки»? О чем он? Он что, астронавт с шаттла? Тогда почему русский, почему «водила»?
– Челноки, – задумчиво сказал Лихачев. – Какой сейчас год, помните?
– Девяносто шестой, – ответил Трофимов. И подозрительно спросил: – Чего, в коме я валялся, что ли?
– Челнок, значит, – продолжил Лихачев. – Откуда ехали?
– От поляков… Мы «рояля» выпили немного, с Димоном… за проезд… чтоб быстрей домой-то доехать, чтоб на таможне не пограбили…
Рояля выпили? Как можно выпить рояль? Да он бредит! Но меня передернуло, словно морозом.
Трофимов вдруг замолчал. Сказал:
– Ночь была. Водитель заорал… мы врезались, да? Фары помню…
– Да, была авария, – мягко сказал Лихачев. – Дальше что-то помните?
– Бред какой-то… – Геннадий помолчал. – Вроде как… говорили мне… думал, на том свете уже… Что я умер. Но могу еще пожить. Только по-другому. Всё будет как сон. Буду как сон смотреть… волшебный… фантастика научная.
– Какой сон?
– Я согласился. У меня отрезали руки и голову, – сказал Трофимов неожиданно четко. – Но больно не было. Мне обещали, что не будет. И я стал железный, я где-то в магазине работал. Там было синее солнце, под него нельзя выходить. Приходили какие-то твари вроде ящериц, лупоглазые, я им продавал всякое… за кристаллики. Некоторые больше на людей похожи, только уродливых. Совсем дети, странные, но дети, они все старались за руку потрогать… Я разговаривал… но только это не я, это мной говорили… а я смотрел… как сон… Это был не сон?
– Это был не сон, Геннадий, – сказал Лихачев после короткой паузы.
– Вот, значит, как.
Он замолчал.
– Мне очень жаль, – произнес Лихачев.
– Потом я на Землю вернулся, – сказал Трофимов медленно. – Тоже… продавал. И покупал. Так странно. Тут другой товар, но тоже за кристаллики разноцветные… У нас кристалликов больше, все время их несут… Этот, который мной говорил… он иногда начинал мной говорить, вроде сам с собой, но для меня. Я слушал… Это когда он ел кристаллы. Клал под язык, они рассасываются, как валидолки… От них дуреешь. Иногда хочется плакать, иногда смеяться, то весь мир хочешь обнять, то каждому завидуешь… Тут есть женщины, товарищ милиционер?
– Нет, – соврал Лихачев.
– А иногда бабу хочется, сил нет… Этот потом ругал себя. И меня. И вообще всех. Говорил, что наркоманом становится. Потом долго не принимал, потом снова брал кристаллик, на койку ложился, аж трясся… под язык… и говорил, говорил…
– Что случилось дальше? – спросил Лихачев. – Что последнее вы помните?
– Он мертвый? – спросил Трофимов.
– Да, кажется, мертвый.
– Значит, и я, скоро… Но это же ничего, верно? Я должен был давно умереть. Я теперь понимаю. Я на Земле?
Из слепых глаз медленно покатились слезы.
– Вы на Земле, – сказал Лихачев.
– Похороните меня, ладно? Чтобы в земле? По-человечески.
– Хорошо.
– Я, кажется, засыпаю, – сказал Трофимов озабоченно. – Вы не подумайте, я нормальный человек был. Инженер. Говорили, небесталанный. НИИ закрыли к чертям… стал шмотье возить, бухал… Вам надо что-то с этим всем делать, товарищ милиционер!
– Мы сделаем.
– Вы спрашивали, что было последнее… Последнее – женщина пришла. Не за покупками. Они обсуждали что-то… не помню. Что-то важное. Она не в первый раз приходила. Женщина дала мне кристаллик. Он аж затрясся… я кристаллик под язык… сразу. Трехцветный. Красно-оранжево-желтый, переливчатый… Потом она закричала и умерла. Я так понял, что это значит, она хотела меня убить. Собирался выплюнуть кристаллик. Но поздно. Он тогда пошел к стекляшке, откуда всё достает. Говорил, что ему стыдно. И страшно. И он должен это сделать, иначе никак. Взял из стекляшки топор. Ударил себя в грудь. И я умер.
– Вы себя убили? – переспросил Лихачев.
– Я… он… Я путаюсь. Где я, где он. Да. Я его убил. А он меня. Товарищ милиционер… потрогайте меня снова…
Лихачев молча снял перчатку и приложил руку к щеке Трофимова.
– Я чувствую, – сказал Геннадий тихо. – Я понял, дети там тоже хотели… почувствовать тепло…
Он замолчал.
Лихачев некоторое время стоял, глядя на останки Геннадия Трофимова, прикрепленные к телу мертвого Продавца. Потом сказал:
– Он умер. Совсем. Жилка на виске не бьется.
Осторожно прикрыл Трофимову веки. Глянул на меня:
– Вот ты и нашел убийцу.
Милана зарыдала, прижавшись к Елене. Та молчала, глядя на тело. Потом сказала:
– У меня муж, покойный, в девяностые челночил. Возил из Польши тряпки всякие, спирт «Роял»… Он музыкант был, но не великий. На частных уроках тогда не заработать было.
– Без идеологии, конечно, жить можно, – сказал Лихачев скрипучим голосом. – Можно без всего. Видишь, Максим, можно даже без тела жить. Покупать кристаллики. Но некоторые сами на них подсаживаются…
Он отошел в сторону, вернулся с топором. Осмотрел, пожал плечами.
– Топор как топор…
Легонько тюкнул по корпусу Продавца. Металл, который даже не оцарапала дисковая пила, промялся, из едва заметной дырочки начал сочиться синий гель.
– Зря мы эту версию с порога отвергли, – сказал Лихачев. – Что за хренов криптонит в топоре, интересно?
– Тогда уж адамантиум, – вяло ответил я. Отвел взгляд от мертвого человека.
Да, Продавцы его не убивали.
Они предложили умирающему «пожить» в другой форме. Тот согласился. И стал фрагментом Продавца… где? На планете синей звезды? Значит, Продавцы как-то тихонько посещали Землю и при Прежних. Подторговывали… с кем? С обитателями Гнезд? Нет, их еще не было. Значит, с теми измененными людьми, которых отправляли к звездам Прежние. Видимо, тогда Продавцы на Земле торговать не могли. А вот когда пришли Инсеки, то сразу к нам кинулись.
Наркота.
То есть мы все собираем наркоту для каких-то инопланетных тварей. Вряд ли для самих Продавцов, этот вел себя так, словно его пристрастие постыдно.
– Что будешь делать, Максим? – спросил Лихачев. – Мы, я полагаю, расследование закончили. Ты можешь сказать Продавцу, что его товарищ пришел в себя и рассказал, что… лучше без деталей, верно?
– Сожрал кристаллик, испытал ужас и стыд, сделал супертопор и сам себя убил, – предложил я.
– Сойдет ему такой ответ?
Я пожал плечами.
Наверное, сойдет.
Не стоит, действительно, поднимать тот неловкий момент, что я знаю источник, где Продавцы берут головы и руки. Не стоит думать о том, что человеческий мозг в его голове жив, сознание сохранилось – и как во сне воспринимает всё происходящее.
И Продавец выдаст мне возвратный мутаген. Куда он денется.
Дарина станет обычной девушкой.
Нет, не обычной, конечно. Настоящей. Может, мы будем после этого вместе. А может быть, и нет. Это сейчас я для нее – всё на свете. Вернувшись в мир людей, она станет знаменитой, станет звездой. Напишет книгу «Моя жизнь в Гнезде». Будет выступать во всяких телешоу. Да ее Голливуд на любую роль возьмет! Бывшая Измененная, чудом вернувшаяся к людям! От плейбоев до олигархов, все будут вокруг виться.
Не важно.
Дарина станет настоящей, а она хочет этого больше всего на свете.
– Сойдет, – сказал я.
Лихачев кивнул, глядя на меня. Какая-то неловкость была у него во взгляде. Словно разочарование.
Он обвел взглядом захламленный Комок. Невесело рассмеялся:
– А я уж собрался тут пару дней провести. Жене позвонил, чтобы белье и чистые рубашки собрала.