Ее рука, выписывающая все более густые завитушки дыма, замерла над рисунком. Дом Марины не был нежилым, но и обитаемым назвать его нельзя.
– Кто-то терем прибирал да хозяев поджидал…
Да, в комнатах чисто, однако сад зарос и пришел в запустение. Там, где живут постоянно, не качается трава с человеческий рост, не обвивает калитку дикий вьюнок. И запах! Запах места, где нет людей, тоже ни с чем не спутать.
Если Марина жива, она должна чем-то питаться. Холодильник был пуст.
«Не в коробках же ей приносят еду»!
Почему Колыванову стало плохо, когда она сказала, что ее зовут Маша, а не Мариша?
К Якимовой приезжали гости, и у них вышла ссора с таволжанами. Они обидели старуху Пахомову. Поджигали ульи. Устроили в тихой Таволге переполох.
– Как бы мне проверить, живы ли Корниловы?
Она побарабанила пальцами по столу, подражая Макару. Даже имена неизвестны. Допустим, имена ей подскажет Ксения… Но что дальше?
Здравый смысл подсказывал: если бы год назад здесь случилось двойное убийство, об этом до сих пор говорили бы.
Но если Корниловы живы, зачем сбежала Якимова?
…Маша сама не заметила, как придала нарисованной женщине в окне свои черты. Сердито схватила ластик и стерла все лицо – до грязно-серой дырки в обрамлении красноватого пуха.
Себе трудно врать. Ее беспокоило их сходство – мнимое или реальное – из-за которого в уме старика так прочно утвердилась мысль, что она и есть Марина. Была ли тому виной трагедия, связанная с ее исчезновением? Может, ему не хватало хорошего друга, которым Марина была для него? Фотографический портрет вставал перед мысленным взглядом: сардоническая усмешка, холодный взгляд.
«Я не хочу стать такой же через десять лет!»
Будь рядом Сергей, он развеял бы Машины опасения за минуту. Но Бабкин остался в Москве. Маша недооценила, до какой степени она разучилась быть одна. Не в бытовом смысле – с бытом она отлично справлялась, и ей, пожалуй, доставляла удовольствие роль хозяйки, тем более, что играть ее она собиралась недолго, – но в смысле неосознанной привычки к постоянному диалогу с тем, кто рядом. Точно путешественник по неизведанным землям, каждые десять миль сверяющийся с компасом, Маша имела обыкновение прокладывать свои пути и узкие тропинки, сверяясь с мужем. «Кажется ли тебе удачной идея этого сценария?» «Надеть ли синее пальто на прогулку?» «Ты согласен, что мне не стоит браться за эту работу?» – десятки коммуникаций, десятки решений, от пустяковых до серьезных: почти незримый контрапункт счастливой семейной жизни, сигнал, отправляемый в космос: я тебя вижу; я тебя учитываю; ты мне важен.
Подошел Цыган. Положил морду ей на колени.
– Ну что, старичок? Хочешь на прогулку?
Маша опасалась, что Цыгану у нее будет тяжко. Но пес освоился с такой легкостью, словно был собачьим принцем, украденным из дома в щенячестве и вспомнившим о привилегиях, принадлежащих ему по праву. Своим законным местом он определил диван. Будь диван Машиным, она бы, может, и не возражала. Однако распоряжаться чужой мебелью ей не позволяла совесть.
В конце концов они с Цыганом договорились, что он будет спать на старом ватнике.
В остальном пес оказался удивительно покладист. Для первого укола Маша позвала на помощь Колыванова, но сразу стало ясно, что Цыгана не нужно держать: он терпеливо вынес инъекцию и только печально отворачивал морду, словно говоря: глаза бы мои не глядели на то, что вы со мной творите.
Лечение шло ему на пользу. Маша была уверена, что пес, окрепнув, сбежит, но Цыган, к ее удивлению, не проявлял ни малейшего желания вернуться к прежней жизни. «Может быть, он пока слаб? Или возраст дает себя знать?» Как бы там ни было, она радовалась его компании. Есть что-то удивительно правильное в том, чтобы, встав утром, еще до всяких домашних дел, выйти на улицу в сопровождении собаки. Цыган неспешно бежал впереди, обнюхивая знакомые столбы. Маша следовала за ним и думала, что пес, подобно проводнику, ведет тебя в новый день.
По ночам ее будил собачий храп. «Сережа, повернись на другой бок», – недовольно говорила Маша сквозь сон. Просыпалась от собственного смеха, шла на кухню попить воды, возвращалась, осторожно перешагивала через собаку.
В углу на кухне, где раньше было блюдечко с молоком, теперь стояла миска. Пару раз Маша по рассеянности покрошила туда печенья – к восторгу Цыгана. После этого пес ходил за ней по пятам, преданно заглядывал в глаза, клялся ноги мыть и воду пить.
– Что у вас здесь происходит, Цыган? – спросила Маша.
Пес вильнул хвостом и ухмыльнулся.
– Пойдем, выпущу тебя.
Они вышли на крыльцо. Воздух был как теплая вода. Маша распахнула калитку, дав понять псу, что сегодня не будет его сопровождать, и Цыган поплелся по своим делам, а она уселась на крыльце, в теньке.
Курица убитая. Вранье Татьяны.
Надо как-то собрать это все в общую картину.
Оставался небольшой шанс, что дочь Муравьевой все-таки ошиблась. «Молодая девушка. Не слишком интересуется делами семьи. Забыла, что у матери есть еще одна родственница…»
Но что-то подсказывало Маше, что за это последнее утешение не стоит цепляться.
Номер, по которому нельзя дозвониться. Ложь о причине отъезда.
«Но зачем, зачем? Не связано ли это с Якимовой?»
Татьяна появилась в деревне после исчезновения Марины. Они даже не были знакомы.
– А если бы и были, что с того? – вслух пробормотала Маша. – Допустим, Таня приезжала к тетке, виделась с Мариной, здоровалась, они обменивались новостями. Что из этого следует?
Она не знала.
Однако все происходящее выглядело нехорошо.
Вернулся Цыган, положил морду ей на колени.
– Слабенький ты еще. – Маша ласково погладила его. – Пойдем в дом.
3
Крот с иллюстрации сочувственно следил за Машей из своей бархатной темноты, пока она мерила шагами комнату, пытаясь понять, что ей делать.
Беломестова открытым текстом предложила уезжать. «Она что-то знает, но не говорит». Смеющаяся женщина за окном, убитая курица… Самым разумным поступком было бы прямо сейчас собрать вещи, оставить кур на Колыванова и последовать совету старосты. Бросить Таволгу к чертям собачьим! А если Муравьева объявится с претензиями, послать ее к этим же чертям. Ротозейством ли было вызвано ее исчезновение (на что Маша надеялась всей душой), или же у нее были какие-то недобрые замыслы в отношении бывшей подруги (о чем Маша старалась не думать) – в любом случае в свете сложившейся ситуации попытка предъявлять Маше претензии выглядела бы смехотворно.
Так почему она до сих пор не собрала вещи?
Маша со спокойной душой оставила бы своих подопечных на Колыванова и Беломестову.
Но вокруг творилось что-то непонятное. Теперь это уже можно было признать. Что-то происходит, – и это не ее фантазии.
Бросить бы таволжан самих разбираться со своими загадками.
Но все меняла Ксения.
Лютик чахлый, водоросль бледная. Девочка, ждущая возвращения мертвецов, чтобы загадывать им желания. Что, если дурные события закручиваются водоворотом не вокруг Маши, а сами по себе? Что, если они не исчезнут с ее отъездом?
На кого она оставит ребенка? На Колыванова? Который чуть что ложится и собирается умирать? На жутковатую Кулибабу или, может, на родную бабку, которая сегодня готовит ловушку для Маши, а завтра, окончательно утратив рассудок, решит столкнуть в яму собственную внучку?
Или Бутковы? К Альберту Маша и близко не подпустила бы ни одного человека младше восемнадцати.
О зловещем пьянице с кладбища и говорить нечего. Но даже Беломестова, – спокойная, ответственная, способная найти общий язык с девочкой и явно принимающая участие в ее судьбе, – даже она в сложившихся обстоятельствах казалась Маше скорее источником угрозы, нежели человеком, у которого можно получить защиту.
«Мне нужно разобраться, что здесь происходит».
Ее вдруг охватило чувство голода.
Маша порезала себе салат из помидоров и огурцов, который всегда любила, но, начав есть, поняла, что аппетит исчез так же внезапно, как и появился. Она отнесла салат курицам и, глядя, как стремительно они уничтожают огурцы, в который раз вспомнила слова Татьяны: «Моя личная стая динозавров».
Представилось, что Муравьева никуда не уехала. Сидит в одной из брошенных изб, притаилась, наблюдает за Машей, как за курицей в собственном вольере: куда та побежит? Как поведет себя?
Может быть, прямо из Марининого дома и наблюдает. Поливает герань на окне…
– Надо поговорить об этом с Беломестовой.
Бедная Полина Ильинична скоро будет вздрагивать при виде гостьи.
«Ничего она не бедная, – одернула себя Маша. – Она лгунья».
Сергей сумел бы разговорить старосту и выведать у нее все о женщине за окном, о которой Полина Ильинична что-то знала, но скрывала, и о странном поведении Колыванова с Пахомовой, и о многом, многом другом. Будь он здесь, она не проверяла бы перед сном двери и окна, не шарахалась бы от Кулибабы. Доверие ее к Сергею было безграничным.
Но Маша не могла вызвать в Таволгу мужа. Она не могла даже рассказать ему о том, что происходит, чтобы получить совет, поскольку Бабкин тотчас бросил бы все и примчался в деревню, оставив Илюшина в одиночку заканчивать расследование. Маша скорее отрубила бы голову еще одной курице, чем допустила это.
По этой же причине она не могла обратиться и к Макару.
«Какая ужасная несправедливость! На расстоянии протянутой руки двое первоклассных сыщиков – а я вынуждена сама ломать голову, что делать. В то время как моя голова совершенно для этого не приспособлена».
«Хе-хе!» – сказал старый Крот.
Ксения
Что-то происходило.
Ксения смотрела во все глаза, слушала во все уши, – и все равно что-то ужасно важное ускользало от нее. Вот если бы можно было разделиться! Пускай одна ее копия следила бы за Дорадой, другая наблюдала бы за бабкой, третья заглядывала бы в окна Колыванову.
– Кто-то терем прибирал да хозяев поджидал…
Да, в комнатах чисто, однако сад зарос и пришел в запустение. Там, где живут постоянно, не качается трава с человеческий рост, не обвивает калитку дикий вьюнок. И запах! Запах места, где нет людей, тоже ни с чем не спутать.
Если Марина жива, она должна чем-то питаться. Холодильник был пуст.
«Не в коробках же ей приносят еду»!
Почему Колыванову стало плохо, когда она сказала, что ее зовут Маша, а не Мариша?
К Якимовой приезжали гости, и у них вышла ссора с таволжанами. Они обидели старуху Пахомову. Поджигали ульи. Устроили в тихой Таволге переполох.
– Как бы мне проверить, живы ли Корниловы?
Она побарабанила пальцами по столу, подражая Макару. Даже имена неизвестны. Допустим, имена ей подскажет Ксения… Но что дальше?
Здравый смысл подсказывал: если бы год назад здесь случилось двойное убийство, об этом до сих пор говорили бы.
Но если Корниловы живы, зачем сбежала Якимова?
…Маша сама не заметила, как придала нарисованной женщине в окне свои черты. Сердито схватила ластик и стерла все лицо – до грязно-серой дырки в обрамлении красноватого пуха.
Себе трудно врать. Ее беспокоило их сходство – мнимое или реальное – из-за которого в уме старика так прочно утвердилась мысль, что она и есть Марина. Была ли тому виной трагедия, связанная с ее исчезновением? Может, ему не хватало хорошего друга, которым Марина была для него? Фотографический портрет вставал перед мысленным взглядом: сардоническая усмешка, холодный взгляд.
«Я не хочу стать такой же через десять лет!»
Будь рядом Сергей, он развеял бы Машины опасения за минуту. Но Бабкин остался в Москве. Маша недооценила, до какой степени она разучилась быть одна. Не в бытовом смысле – с бытом она отлично справлялась, и ей, пожалуй, доставляла удовольствие роль хозяйки, тем более, что играть ее она собиралась недолго, – но в смысле неосознанной привычки к постоянному диалогу с тем, кто рядом. Точно путешественник по неизведанным землям, каждые десять миль сверяющийся с компасом, Маша имела обыкновение прокладывать свои пути и узкие тропинки, сверяясь с мужем. «Кажется ли тебе удачной идея этого сценария?» «Надеть ли синее пальто на прогулку?» «Ты согласен, что мне не стоит браться за эту работу?» – десятки коммуникаций, десятки решений, от пустяковых до серьезных: почти незримый контрапункт счастливой семейной жизни, сигнал, отправляемый в космос: я тебя вижу; я тебя учитываю; ты мне важен.
Подошел Цыган. Положил морду ей на колени.
– Ну что, старичок? Хочешь на прогулку?
Маша опасалась, что Цыгану у нее будет тяжко. Но пес освоился с такой легкостью, словно был собачьим принцем, украденным из дома в щенячестве и вспомнившим о привилегиях, принадлежащих ему по праву. Своим законным местом он определил диван. Будь диван Машиным, она бы, может, и не возражала. Однако распоряжаться чужой мебелью ей не позволяла совесть.
В конце концов они с Цыганом договорились, что он будет спать на старом ватнике.
В остальном пес оказался удивительно покладист. Для первого укола Маша позвала на помощь Колыванова, но сразу стало ясно, что Цыгана не нужно держать: он терпеливо вынес инъекцию и только печально отворачивал морду, словно говоря: глаза бы мои не глядели на то, что вы со мной творите.
Лечение шло ему на пользу. Маша была уверена, что пес, окрепнув, сбежит, но Цыган, к ее удивлению, не проявлял ни малейшего желания вернуться к прежней жизни. «Может быть, он пока слаб? Или возраст дает себя знать?» Как бы там ни было, она радовалась его компании. Есть что-то удивительно правильное в том, чтобы, встав утром, еще до всяких домашних дел, выйти на улицу в сопровождении собаки. Цыган неспешно бежал впереди, обнюхивая знакомые столбы. Маша следовала за ним и думала, что пес, подобно проводнику, ведет тебя в новый день.
По ночам ее будил собачий храп. «Сережа, повернись на другой бок», – недовольно говорила Маша сквозь сон. Просыпалась от собственного смеха, шла на кухню попить воды, возвращалась, осторожно перешагивала через собаку.
В углу на кухне, где раньше было блюдечко с молоком, теперь стояла миска. Пару раз Маша по рассеянности покрошила туда печенья – к восторгу Цыгана. После этого пес ходил за ней по пятам, преданно заглядывал в глаза, клялся ноги мыть и воду пить.
– Что у вас здесь происходит, Цыган? – спросила Маша.
Пес вильнул хвостом и ухмыльнулся.
– Пойдем, выпущу тебя.
Они вышли на крыльцо. Воздух был как теплая вода. Маша распахнула калитку, дав понять псу, что сегодня не будет его сопровождать, и Цыган поплелся по своим делам, а она уселась на крыльце, в теньке.
Курица убитая. Вранье Татьяны.
Надо как-то собрать это все в общую картину.
Оставался небольшой шанс, что дочь Муравьевой все-таки ошиблась. «Молодая девушка. Не слишком интересуется делами семьи. Забыла, что у матери есть еще одна родственница…»
Но что-то подсказывало Маше, что за это последнее утешение не стоит цепляться.
Номер, по которому нельзя дозвониться. Ложь о причине отъезда.
«Но зачем, зачем? Не связано ли это с Якимовой?»
Татьяна появилась в деревне после исчезновения Марины. Они даже не были знакомы.
– А если бы и были, что с того? – вслух пробормотала Маша. – Допустим, Таня приезжала к тетке, виделась с Мариной, здоровалась, они обменивались новостями. Что из этого следует?
Она не знала.
Однако все происходящее выглядело нехорошо.
Вернулся Цыган, положил морду ей на колени.
– Слабенький ты еще. – Маша ласково погладила его. – Пойдем в дом.
3
Крот с иллюстрации сочувственно следил за Машей из своей бархатной темноты, пока она мерила шагами комнату, пытаясь понять, что ей делать.
Беломестова открытым текстом предложила уезжать. «Она что-то знает, но не говорит». Смеющаяся женщина за окном, убитая курица… Самым разумным поступком было бы прямо сейчас собрать вещи, оставить кур на Колыванова и последовать совету старосты. Бросить Таволгу к чертям собачьим! А если Муравьева объявится с претензиями, послать ее к этим же чертям. Ротозейством ли было вызвано ее исчезновение (на что Маша надеялась всей душой), или же у нее были какие-то недобрые замыслы в отношении бывшей подруги (о чем Маша старалась не думать) – в любом случае в свете сложившейся ситуации попытка предъявлять Маше претензии выглядела бы смехотворно.
Так почему она до сих пор не собрала вещи?
Маша со спокойной душой оставила бы своих подопечных на Колыванова и Беломестову.
Но вокруг творилось что-то непонятное. Теперь это уже можно было признать. Что-то происходит, – и это не ее фантазии.
Бросить бы таволжан самих разбираться со своими загадками.
Но все меняла Ксения.
Лютик чахлый, водоросль бледная. Девочка, ждущая возвращения мертвецов, чтобы загадывать им желания. Что, если дурные события закручиваются водоворотом не вокруг Маши, а сами по себе? Что, если они не исчезнут с ее отъездом?
На кого она оставит ребенка? На Колыванова? Который чуть что ложится и собирается умирать? На жутковатую Кулибабу или, может, на родную бабку, которая сегодня готовит ловушку для Маши, а завтра, окончательно утратив рассудок, решит столкнуть в яму собственную внучку?
Или Бутковы? К Альберту Маша и близко не подпустила бы ни одного человека младше восемнадцати.
О зловещем пьянице с кладбища и говорить нечего. Но даже Беломестова, – спокойная, ответственная, способная найти общий язык с девочкой и явно принимающая участие в ее судьбе, – даже она в сложившихся обстоятельствах казалась Маше скорее источником угрозы, нежели человеком, у которого можно получить защиту.
«Мне нужно разобраться, что здесь происходит».
Ее вдруг охватило чувство голода.
Маша порезала себе салат из помидоров и огурцов, который всегда любила, но, начав есть, поняла, что аппетит исчез так же внезапно, как и появился. Она отнесла салат курицам и, глядя, как стремительно они уничтожают огурцы, в который раз вспомнила слова Татьяны: «Моя личная стая динозавров».
Представилось, что Муравьева никуда не уехала. Сидит в одной из брошенных изб, притаилась, наблюдает за Машей, как за курицей в собственном вольере: куда та побежит? Как поведет себя?
Может быть, прямо из Марининого дома и наблюдает. Поливает герань на окне…
– Надо поговорить об этом с Беломестовой.
Бедная Полина Ильинична скоро будет вздрагивать при виде гостьи.
«Ничего она не бедная, – одернула себя Маша. – Она лгунья».
Сергей сумел бы разговорить старосту и выведать у нее все о женщине за окном, о которой Полина Ильинична что-то знала, но скрывала, и о странном поведении Колыванова с Пахомовой, и о многом, многом другом. Будь он здесь, она не проверяла бы перед сном двери и окна, не шарахалась бы от Кулибабы. Доверие ее к Сергею было безграничным.
Но Маша не могла вызвать в Таволгу мужа. Она не могла даже рассказать ему о том, что происходит, чтобы получить совет, поскольку Бабкин тотчас бросил бы все и примчался в деревню, оставив Илюшина в одиночку заканчивать расследование. Маша скорее отрубила бы голову еще одной курице, чем допустила это.
По этой же причине она не могла обратиться и к Макару.
«Какая ужасная несправедливость! На расстоянии протянутой руки двое первоклассных сыщиков – а я вынуждена сама ломать голову, что делать. В то время как моя голова совершенно для этого не приспособлена».
«Хе-хе!» – сказал старый Крот.
Ксения
Что-то происходило.
Ксения смотрела во все глаза, слушала во все уши, – и все равно что-то ужасно важное ускользало от нее. Вот если бы можно было разделиться! Пускай одна ее копия следила бы за Дорадой, другая наблюдала бы за бабкой, третья заглядывала бы в окна Колыванову.