– Четырнадцатое августа забито номером три – Саркис Гороян! Сорок девять лет, владелец ювелирного бизнеса в Москве и Армении. Детей шестеро, жен трое – полный комплект!

– Да-да, помню этого вепря мохнатого! – обрадовался Илюшин.

Однако нарисовал вовсе не вепря, а какой-то куст с глазами.

– Он встречался с Баренцевой три года назад в течение двух месяцев, а знакомы они еще с тех времен, когда она торговала ювелиркой. Рассказал Татарову, что после долго молчания она позвонила и пригласила его прямым текстом для секса, без всяких ухищрений – его даже покоробила ее прямолинейность. Прибыл в одиннадцать тридцать, уехал около часа дня. Слушай, вот неутомимая баба, а! – перебил он самого себя.

– Она неутомимая в течение ровно одной недели, – поправил Илюшин, покусывавший карандаш и явно думавший о чем-то своем. – И это тоже должно быть как-то связано с ее исчезновением, нутром чую. Неспроста вся эта активность, Серега. Он, разумеется, тоже ничего не знает?

– Абсолютно. И, наконец, номер четыре, темная лошадка в нашем списке – ты не поверишь! Артур Гороян.

Илюшин поднял на него удивленный взгляд:

– Однофамилец или родственник?

– Родной племянник. Двадцать восемь лет, без определенных занятий, без жены, без детей, ездит на дорогих арендованных машинах, меняя их по настроению. Шестнадцатого, то есть накануне исчезновения Баренцевой, провел у нее четыре часа, с шести до десяти вечера. И с тех пор толком не известно, где он. Татаров сейчас пробивает его телефон, но дело осложняется тем, что этих телефонов у Горояна то ли три, то ли четыре, один забыл, сразу купил новый – в общем, широкой души парень. Нормальный богатый бездельник, спортивный, накачанный… Ну, ты видел. Ни перед кем не отчитывается. Свободная птица, короче говоря! И единственный, с кем Татарову не удалось поговорить. Его дядя последний раз общался с ним позавчера. Телефон, с которого поступил звонок, находится в Ростове, но это не сотовый, а стационарный аппарат ресторана «Кишмиш». Артур там кутил. По словам Саркиса, был так очевидно пьян, что дядя разозлился и бросил трубку.

Илюшин изобразил напротив куста сильно похудевшего человечка «Мишлен». Постучал карандашом, оставляя на листе мелкие серые точки.

– Выглядит так, словно Баренцева провела кастинг и остановилась на последней кандидатуре.

– Ага. Тест-драйв. Взяла молодого здорового самца и укатила в неизвестном направлении. Татаров, само собой, связался с рестораном и предъявил им фото Баренцевой для опознания. Но Артур в тот вечер сидел в компании то ли трех, то ли четырех девиц, и официанты не уверены, что ее не было среди них. Вернее, они считают, что ее не было, но как-то неуверенно. Прежде, чем ты заведешь нашу песню про камеры, – камеры есть, и стол, за которым кутил Артур, даже попадает в поле их обзора…

– Но?..

– Но запись обновляется каждые сутки. В смысле, сутки записываются на предыдущие. То есть, можно полагаться только на память официантов.

– Чеки? Карты?

– Гороян расплачивался наличными. А карта Баренцевой, как ты знаешь, нигде не засветилась после ее исчезновения. Может быть, она взяла деньги из сейфа.

– Социальные сети?

– У Артура один-единственный аккаунт Вконтакте, фактически мертвый: последнее посещение – два года назад. Если он и выкладывает фотографии, то под другой фамилией или вообще под ником.

– Неужели все-таки любовник? – пробормотал Макар. – Уехала, как мы и предполагали с самого начала, но уехала второпях: побросала в сумку первые попавшиеся вещи, они встретились в селе Алабушево, она пересела в его машину, может быть, на заднее сиденье – и тогда неудивительно, что мы ее не обнаружили на камерах, – и они умчались вдвоем, плюнув на дорогой потерянный айфон, на фейерверки, на дочь и близких… Едут на юг, останавливаются у приятелей Горояна, у таких ребят всегда широченный круг знакомств… Пьют, веселятся, пока Жанна рыдает, а мы землю носом роем вместе с Татаровым…

– По-твоему, Баренцева на такое способна?

– У меня сложилось впечатление, что она могла бы наплевать на мужа и на дочь, не говоря уже о брате, но сестру должна была предупредить, – медленно сказал Илюшин. – С другой стороны, они ссорились накануне ее исчезновения; Жанна вывела Оксану из себя.

– Татаров бросил все усилия на поиски Горояна. Он считает, что они объявятся в ближайшую неделю где-нибудь на нашем юге.

Илюшин молчал. Сначала он нарисовал маленькую лягушку в центре листа – хорошенькую, большеглазую, почему-то с коротким хвостиком. «Короны не хватает», – чуть было не ляпнул Бабкин, но прикусил язык: мешать и приставать с советами нельзя! Макар никогда об этом не говорил, и поначалу Сергей лез со своими ценными комментариями, но спустя несколько расследований – вот она, поразительная наблюдательность профессионального оперативника! – заметил, что Илюшину работается легче, если не подавать вообще никаких звуковых сигналов. Прикинуться ветошью. Не отсвечивать.

При этом его молчаливое присутствие, как Бабкин заметил еще примерно через пять расследований, Макару скорее нравилось. Или не нравилось, а, как бы это сказать… Стимулировало, что ли. Вдохновляло. Раскрепощало. Тьфу, черт его разберет, что оно делало с ним, уж раскрепощение-то Илюшину точно не требовалось, но только Макар рисовал живее и быстрее.

Свидетели, жертвы, подозреваемые – все, пропущенные через реторту илюшинского воображения, были пойманы и запечатлены на бумажном листе в дистиллированном виде. Беспримесная суть. Так, во всяком случае, обозначал это для себя Бабкин. А что думает сам Макар про свои каляки-маляки, он не знал.

Илюшин стер лягушечку. На ее месте возникла рыбка. Сергей молча наблюдал, как появляется и разрастается пышный хвост – все больше, все наряднее, до чрезмерности, до уродства. Тщедушное тельце и огромная, тяжелая, грозовая туча хвоста. «Золотая рыбка? Исполнение желаний?»

Макар оторвался от рисунка и снова подошел к карте. Ткнул острием в Алабушево.

– Какие, ты сказал, маршруты проходят через эту остановку? Тридцать пятый, девятый…

– …и четырнадцатый экспресс, – Сергей помнил их на память.

Карандаш переместился к той остановке, на которую Макар вышел через поле.

– А через эту?

– А это у нас что?.. Так, подожди, надо поискать. Ага, здесь всего два: двадцать восьмой и четырнадцатый-экспресс.

Илюшин подошел к нему, склонился над компьютером.

– Четырнадцатый-экспресс – это обычная маршрутка. Я ее встречал.

– Думаешь, Баренцева села в автобус, добралась сюда и пешком через поле вернулась домой? Зачем? И почему ее здесь никто не видел? Давай предположим, что она решила бросить все, уехать – пускай с одним из тех любовников, с которыми она кувыркалась последнюю неделю. Подъехала к станции – ба, забыла любимую сумочку! И что она делает? Бросает машину, пересаживается в автобус, едет, идет пешком два или три километра, прокрадывается в дом – зачем? Здесь и так все принадлежит ей! Я не уверен, что она вообще умела ходить пешком. Ты видел каблуки на ее туфлях?

Макар вернулся к рисунку, покатал карандаш в пальцах. Наконец подбросил его и с размаху воткнул остро заточенный грифель в угол листа наподобие копья.

Сергей хотел спросить, означает ли что-нибудь эта рваная дырка, но у него завибрировал телефон в кармане.

– Здорово! – крикнул Татаров сквозь какие-то шумы и трески. – Я коротенечко! Гороян пока не объявился, зато пришли полные сводки по имуществу Баренцевой.


Бабкин щелкнул пальцами, привлекая внимание Илюшина, и включил громкую связь.

– Слушаем тебя с Макаром Андреевичем очень внимательно.

– Ты не поверишь! Весь бизнес оформлен на ее мать, Баренцеву Анну Игнатьевну, шестидесяти двух лет. Все коммерческие площади, пять с лишним тысяч квадратных метров в разных районах Москвы. А две московские квартиры – на сестру.

– Так. А земля, а недвижимость? Здесь три жилых строения!

– Она оформила завещание два года назад. Все остается сестре и дочери, в равных долях. Но учти, что земля зарегистрирована на Жанну Баренцеву.

– Как на Жанну? – изумился Сергей. – Она сказала, ей принадлежит только половина дома!

Трески и шумы внезапно стихли, и голос Татарова стал слышен так ясно, словно он стоял рядом с сыщиками.

– Не знаю, что она вам наговорила, но в ее собственности три легковых автомобиля, гектар земли, два коттеджа и… Ван момент, проверю… А, ну да. Триста сорок квадратных метров жилой площади находятся в долевой собственности сестер Баренцевых. Все верно.

– Спасибо, Паша!

Он положил телефон, и они с Макаром уставились друг на друга.

– Вот это сюрприз! – протянул Бабкин. – Получается, Юрий Баренцев после ее смерти остается ни с чем? Нет, постой! Даже если есть завещание, он же законный супруг. Ему должна достаться половина нажитого имущества. То есть четверть этого дома.

Илюшин хмыкнул.

– Человек без постоянного заработка не сможет содержать и обслуживать это имущество. Слушай, да о чем мы говорим! Я уверен, что Баренцев не в состоянии покупать даже бензин для своей машины!

– А это и не его машина. «Вольво» Юрия и «Тойота» Медникова записаны на Жанну, как ты слышал. И в случае смерти Оксаны Жанна остается с деньгами, машинами, квартирами и домами. А Анна Игнатьевна Баренцева, шестидесяти двух лет, – с пятью тысячами квадратных метров.

– Значит, гольф, дорогие спортклубы, жизнь за городом, путешествия в Вену, одежда, машина и свой кабинет – все существует лишь до тех пор, пока это оплачивает его жена, – констатировал Илюшин. – Картина переворачивается с ног на голову. Баренцев – последний человек, заинтересованный в смерти Оксаны.

– Ты считаешь, ему известно о распределении ее имущества?

– «Она и бизнес свой максимально защитила», – процитировал Макар. – Я осёл! Не придал значения его словам, а ведь Юрий прямым текстом все мне сказал. Необходимо поговорить с Жанной, но я совершенно уверен: он в курсе.

– Ну, что-то-то он все-таки получит! – запротестовал Сергей. – Давай предположим, что Баренцева решила выгнать его и отсудить ребенка. Мог бы он убить ее? Вполне! Что ты головой качаешь?

– Баренцев предпочел бы договориться с ней. Он десять лет приноравливается к ее характеру, тут уступает, там распластывается, здесь вертится ужом. Судя по всему, что я узнал, Оксана не горела желанием играть роль заботливой матери, и она достаточно практична, чтобы не лишать девочку отца. В таком случае где мотив? Где способ? Где тело, в конце концов?

Бабкин развел руками. Макар был прав.

– Тело едет с любовником отдыхать, – вздохнул он. – На овечьем икеевском коврике.





5




Юрий Баренцев знал, что бизнес Оксаны зарегистрирован на ее мать. Это подтвердила Жанна, когда на следующее утро Макар и Бабкин задали ей прямой вопрос.

– А что, а что такое? – встревожилась она. – Оксаночка Юрику все объяснила, он сам согласился, а если бы к ней явились из налоговой, они бы с нее ни копеечки не содрали, шиш им, а не наши денежки!

Макар подумал, что неспроста каждый их разговор происходит в кухне. У Юрия есть свой кабинет, и у Льва Медникова. А Жанна отчего-то спокойнее всего чувствует себя не в собственной комнате, а среди еды и посуды, когда уходит Магдалена, оставив на плите полные кастрюли, и можно сидеть за столом и неторопливо вытирать полотенцем столовые приборы, хотя с этим вполне справляется штатная посудомоечная машина.

– Почему вы не сказали, что земля тоже принадлежит вам, как и машины? – спросил Макар.

– А я что? Разве нужно было? Я как-то и значения-то не придала, какая разница, на кого записано, главное ведь, чье оно по совести, правда? А по совести оно все Оксанино, если бы не она, ничего бы не было, и меня бы тут тоже не было.

Жанна сбивчиво бормотала, откладывая на расстеленное чистое полотенце уже вытертые ложки и вилки, а Макар пытался понять, с чем они имеют дело – с честным простодушием или с расчетливостью.

– Если с Оксаной что-то случится, что ваша мать будет делать с доставшимся ей имуществом? – не удержался он.

– Тьфу-тьфу-тьфу! – Жанна суеверно поплевала за плечо. – Пусть ничего не случится, ничего плохого! Что вы спросили-то? А, про маму! Мама все Юрику отдаст, он же муж, и Леночка с ним, ну, или мне, и Леве, наверное, тоже, хотя после того, что он выкинул, может, и не отдаст…

– Странно, что вы не выставили его после его поступка, – сказал Бабкин.

– Да я уж думала, – призналась она. – Крутила так и сяк. Но Левка ведь это не со зла сделал. Если бы со зла, тогда надо было бы гнать в шею. А он-то не со зла. Он мне все объяснил, извинился. Ему денег на жизнь не хватало, а нервы он нам трепать вовсе не хотел, думал, Оксана к сегодняшнему дню уж вернется… Я тоже прощения у него просила, что морду ему раскровила. Поплакали вчера, обнялись, простили друг друга… И я его, и Левушка меня простил.

Она вздохнула и вытерла краешком полотенца выступившую слезу.

Макар и Бабкин, онемев, смотрели на нее. Первым пришел в себя Илюшин.