Так вот они какие – консы, великие и ужасные! Листовка – полная чушь, противоречит себе на каждом шагу… и все же что-то в ней есть. Вряд ли намеренно, но эта листовка составлена так же, как мы составляем фармацевтические буклеты, предназначенные для врачей. Обращение к здравомыслящим и образованным людям – спокойное, по сути дела, с опорой на факты, без избегания острых углов. Разговор начистоту.
Обращение к разуму. Это всегда опасно. Разуму доверять нельзя. Давным-давно мы изгнали его из нашей профессии.
Что ж, теперь передо мной два пути. Можно пойти к начальству и выдать Герреру. Быть может, это привлечет ко мне внимание; быть может, меня согласятся выслушать; быть может, прислушаются к моему рассказу и даже захотят его проверить. Однако поговаривали, что тем, кто доносит на консов, тоже выжигают мозги – на всякий случай. Они ведь подверглись воздействию вражеской пропаганды, и после первой здравой реакции вирус все же может сработать. Неприятная перспектива. Второй, более героический путь – рискнуть. Прикинуться единомышленником консов, проникнуть в организацию, разведать секреты. Если сеть в самом деле всемирная, вполне возможно, рано или поздно мне удастся вернуться в Нью-Йорк по их каналам. Ну а там я сорву маску и их разоблачу.
В том, что среди консов мне удастся сделать карьеру, я не сомневался ни на миг. Пальцы зудели от желания схватить карандаш и отредактировать листовку: вычеркнуть длинноты, сделать фразы короче и выразительнее, добавить слова и обороты, которые придадут тексту звучность, выразительность, вкус. Словом, превратить его в настоящую рекламу.
Дверь кабинки распахнулась: мои десять минут истекли. Я поспешно смыл листовку в унитаз и вернулся в комнату отдыха. Геррера все еще сидел в трансе перед гипноэкраном.
Я ждал минут двадцать. Наконец он заморгал и обернулся. Когда увидел меня, лицо его словно окаменело. Я с улыбкой кивнул, и он подошел ближе.
– Согласен, companero?[14] – тихо спросил он.
– Согласен, – так же тихо ответил я. – Когда скажешь, Гус.
– Скоро. Знаешь, после такого я всегда сажусь перед гипнотеликом. Слишком уж тяжело ждать. Прикинь, в один прекрасный день выйду из транса и увижу вокруг себя охрану с дубинками!
И он рассеянно провел точильным камнем по лезвию своего резака.
Теперь я по-новому смотрел на его огромный нож.
– Для охранников? – спросил я.
На его лице отразился ужас.
– Что ты! – ответил он. – Нет, Хорхе. Для себя. Чтобы не стать предателем.
Благородные слова, подумал я. Готов пожертвовать собой, пусть и ради ложной цели! Мысленно я проклял извращенные умы, исковеркавшие душу такого прекрасного потребителя. Это ведь сродни убийству. Он мог бы занимать свое место в мире: покупать и использовать товары, приносить работу и прибыль своим братьям по всему земному шару, мог бы даже увеличивать их нужды и потребности и, следовательно, способствовать возрастанию производства и прибыли в цикле потребления. Мог бы завести детей – и их тоже вырастить потребителями. Больно видеть, что такого человека превратили в фанатика и скопца.
Я пообещал себе, что, когда придет время снять маску, сделаю для Герреры все возможное. Он не виноват. Пусть наказывают тех, кто промыл ему мозги. Должны же быть какие-то программы реабилитации для консов, втянутых в подпольную деятельность по простоте и невежеству. Надо только выяснить…
Хотя нет, лучше не выяснять. Люди склонны к поспешным выводам. Я прямо слышал: «Не хочу сказать, что Митч рехнулся, но согласитесь, что за странная мысль…», «Да уж, верно говорят, бывших консов не бывает!», «Я не хочу сказать, что сомневаюсь в Митче, и все же…».
Ладно, к черту Герреру! Пусть сам о себе заботится. Раз уж человек решил перевернуть мир вверх дном, нечего стонать, если все полетит вверх тормашками.
Глава девятая
Дни тянулись, словно недели. Геррера почти со мной не разговаривал. Но однажды вечером в комнате отдыха вдруг спросил:
– Видел когда-нибудь Gallina?[15]
Так он называл нашу Цыпочку. Я ответил «нет».
– Тогда пошли, покажу. На нее стоит посмотреть!
Мы прошли по коридорам и запрыгнули на подъемник, идущий вниз. Я крепко зажмурился. Стоит заглянуть в эту шахту – потом месяц спать не сможешь. Мимо неслись этажи: сороковой, тридцатый, двадцатый, десятый, нулевой, минус десятый…
– Прыгай, Хорхе, – сказал Геррера. – Приехали. Ниже только машинный отсек.
И я спрыгнул.
На минус десятом было холодно и мрачно, бетонные стены сочились влагой. Толстенные колонны поддерживали потолок. Вдаль по коридору уходило сложное переплетение труб и проводов.
– Система подачи питания, – объяснил Геррера.
Я спросил о потолке, на вид очень массивном и тяжелом.
– Бетон и свинец. Защищает от космической радиации. Иногда Gallina болеет раком. – Он сплюнул. – Такое людям есть нельзя. Если быстро не вырезать больной участок, – тут он выразительно взмахнул резаком, – приходится все выжигать.
Геррера распахнул дверь.
– А вот и ее гнездышко! – гордо сказал он.
Я поднял глаза – и у меня перехватило дух.
Передо мной открылось огромное помещение с куполообразной крышей, с бетонными стенами и бетонным полом, и большую его часть занимала Цыпочка. Серо-коричневая, полукруглой формы, словно резиновая на вид упругая белковая масса ярдов пятнадцати в диаметре. В пульсирующую плоть тут и там вонзались трубы. Видно было, что она живая.
– Весь день вокруг нее хожу, – объяснил Геррера. – Вижу, что какая-то часть быстро растет и выглядит сочной, нежной, – срезаю. – Он поднял резак и со свистом отсек от Цыпочки кусок размером с хорошую отбивную. – А ребята, что идут за мной, подбирают куски, разделывают и бросают на конвейер.
В стенах, по окружности купола, я увидел темные тоннели, и в них – неподвижные сейчас ленты конвейеров.
– А по ночам она не растет?
– Нет. Ночью ей ограничивают питание. Каждую ночь она почти умирает и каждое утро восстает из мертвых, словно San Lazaro[16]. Но никто не молится о pobrekita Gallina[17], верно? – И он нежно похлопал по упругой белковой массе своим резаком.
– Ты ее любишь? – задал я глупый вопрос.
– Конечно, Хорхе. Мы с ней друзья. У нее от меня секретов нет.
Он огляделся, затем обошел тоннели, внимательно всматриваясь в каждый черный зев. Из одного тоннеля достал короткий брус и подпер им дверь, ведущую в «гнездышко». Одним концом брус уперся в поперечную перекладину на двери, другим встал в едва заметную выбоину на бетонном полу. Вышел очень недурной запор.
– Сейчас покажу тебе фокус, – проговорил Геррера с непроницаемой ацтекской улыбкой.
Жестом искусного фокусника он извлек из кармана нечто вроде свистка, только без мундштука и с воздушным мешком, работающим от небольшой ручной помпы.
– Не мое изобретение, – поспешил уверить он. – Называется «свисток Гэллона», а кто такой этот Гэллон, я и сам не знаю. Теперь смотри – и слушай.
Он направил свисток на Цыпочку и начал качать воздух. Я не слышал ни звука – однако, вздрогнув, увидел, как белковая масса задвигалась, словно отстраняясь от свистка.
– Не бойся, companero, – приказал Геррера. – Иди за мной.
Не переставая накачивать свой беззвучный свисток, он протянул мне фонарь. Я взял его и включил, едва ли понимая, что происходит. Геррера дул в свисток – и Цыпочка расступалась перед ним: в ее огромном бесформенном теле образовалось углубление, с каждой секундой оно становилось шире и глубже, пока не превратилось в сводчатый проход, коридор с бетонным полом и стенками из колышущейся протоплазмы.
– За мной! – приказал Геррера и шагнул туда.
С отчаянно бьющимся сердцем я последовал за ним. Он медленно продвигался вперед, по-прежнему дуя в свисток, – и сводчатые белковые стены над нами росли и превращались в купол, а вход в Цыпочку за нашими спинами становился все уже… уже… уже…
Вот мы оказались полностью внутри, в полукруглом воздушном пузыре, медленно двигающемся сквозь массу серо-коричневой резиновой плоти.
– На пол посвети, companero, – приказал он, и я направил луч фонаря на пол.
Бетон под ногами был исчерчен какими-то линиями, на первый взгляд случайными; однако Геррера, как видно, использовал их для ориентировки. Шаг за шагом мы продвигались вперед. Я старался не думать о том, что будет, если воздушный мешок свистка Гэллона даст течь, но жуткие картины так и вставали перед глазами.
Примерно две тысячи лет ползли мы, шажок за шажком, пока луч моего фонаря не высветил на полу металлический полумесяц. С помощью свистка Геррера установил купол прямо над ним. Это оказался люк. Не переставая дуть в свисток, Геррера трижды топнул по нему ногой – и люк распахнулся нам навстречу.
– Ты первый, – сказал Геррера.
Я нырнул в люк, не заботясь о том, что там внизу. Упал на что-то мягкое – и несколько секунд валялся, не в силах встать, приходя в себя после пережитого. Миг спустя Геррера приземлился рядом, и люк над нами захлопнулся. Геррера встал, потирая плечо.
– Та еще работенка! Дуешь, дуешь, причем сам ничего не слышишь. Рано или поздно эта штука сломается, а я и не замечу, – усмехнувшись, добавил он.
– Джордж Гроуби, – представил меня Геррера. – Это Ронни Боуэн.
Я пожал руку невысокому флегматичному потребителю в деловом костюме.
– А это Артуро Денцер.
Денцер был совсем юн на вид и явно нервничал.
Мы находились в небольшом, ярко освещенном помещении с бетонными стенами и полом, с регенераторами воздуха под потолком. Здесь стояли письменные столы и коммуникационные устройства. Трудно было поверить, что единственный способ выбраться из этой вполне обычной на вид конторы – пройти через гору белковой массы наверху. И еще труднее поверить, что эта бездумная гора мяса снова расступится перед нами, повинуясь неслышному писку ультразвуковых волн.
– Рад, что ты к нам присоединился, Гроуби, – заговорил Боуэн. – Геррера говорит, ты парень с мозгами. Никаких анкет заполнять мы не просим, однако расскажи немного о себе.
Я принялся рассказывать о Гроуби. Когда упомянул невысокий уровень образования, Боуэн подозрительно поджал губы.
– Буду откровенен, – сказал он, – речь у тебя как у человека образованного.
– Знаете, как иногда бывает у детей, – ответил я. – Читал запоем, впитывал знания. Нелегко быть средним среди пятерых братьев и сестер. Ты и не старший, чтобы тебя уважали, и не младший, чтобы баловали. Хочется чем-то выделиться. Вот так и я – просто хотел выбиться в люди.
Такое объяснение его устроило.
– Что ж, честный ответ. Теперь скажи, что ты умеешь делать?
– Ну… мне кажется, листовку вашу смог бы составить получше.
– Так-так. А что еще?
– Ну, вообще пропаганда. Например, можно распространять слухи так, чтобы никто не догадывался, что они исходят от конс… от нас. Рассказывать истории, которые помогут людям пробудиться от спячки и ощутить недовольство.