– Митчелл Корт…
– Это тот, о котором я вам говорил, – послышался голос второго помощника.
– А, ясно. Спасибо. – И мне: – Знаешь, Гроуби, у нас тут бывали уже ребята, которые пытались отмазаться от контракта Б. И каждый из них очень об этом пожалел. Кстати, ты, может, знаешь, каков годовой бюджет Коста-Рики?
– Не знаю, – промямлил я.
– Около ста восьмидесяти трех миллионов долларов. А не знаешь ли случайно, какой ежегодный налог выплачивает корпорация «Хлорелла»?
– Нет. Черт возьми…
– Около ста восьмидесяти миллионов долларов, – прервал он меня. – Так что умный парень вроде тебя без труда сообразит: власти Коста-Рики – и суды Коста-Рики – с «Хлореллой» не спорят. Если мы захотим всем показать, что бывает с нарушителями контракта, они охотно помогут нам это устроить. Даже не сомневайся. Так как, говоришь, тебя зовут?
– Гроуби, – с трудом выдавил я.
– Имя? Образование? Уровень выносливости?
– Не помню. Если вы мне все это напишете на бумажке – выучу наизусть.
Второй помощник у меня за спиной рассмеялся и заметил:
– Похоже, с ним проблем не будет!
– И хорошо, – примирительно заметил человек в черных очках. – Расстанемся, как говорится, друзьями. Вот твой пропуск и направление. Будешь работать черпальщиком. Ну, пошел!
И я пошел.
Охранник, взглянув на мое направление, рявкнул:
– Черпальщикам сюда!
«Сюда» означало внутрь здания, под еще более ослепительный свет, по коридору между невысокими чанами, источающими омерзительное зловоние, и наконец в центральную часть небоскреба. Здесь я попал в комнату, довольно хорошо освещенную; однако после многократно отраженного в зеркалах тропического солнца казалось, что в ней царит полумрак.
– Черпальщик? – поинтересовался кто-то. Я заморгал и кивнул. – А я Маллейн, раздаю задания. – Незнакомец взглянул на мой пропуск. – Хочу тебя спросить, Гроуби. Нам нужен черпальщик на шестьдесят седьмом этаже и еще один на сорок первом. Твоя койка будет на сорок третьем. Ты где больше хотел бы работать? Кстати, лифтов для черпальщиков и прочих рабочих второго класса у нас нет.
– Я бы предпочел на сорок первом, – ответил я, пытаясь понять, к чему этот вопрос.
– Разумное решение, – похвалил он. – Очень, очень разумное!
Наступило долгое молчание. Маллейн стоял и чего-то ждал. Наконец добавил:
– Приятно видеть, когда разумный человек разумно и поступает. – И снова умолк.
– У меня нет при себе денег, – признался я.
– Не страшно, – ответил он. – Я тебе одолжу. Просто подпиши расписку, а в день зарплаты мы без шума все уладим. Стоимость услуги – всего пять долларов.
Я прочел расписку и подписался. Для этого пришлось заглянуть в свой пропуск: я снова забыл, как меня теперь зовут. Маллейн черкнул в углу расписки «41» и свои инициалы, а потом поспешил прочь, так и не одолжив мне пять долларов. Я не стал за ним гнаться.
– Я миссис Хоррокс, занимаюсь распределением по спальням, – ласково обратилась ко мне какая-то женщина. – Добро пожаловать в семью «Хлорелла», мистер Гроуби! Надеюсь, вы проведете с нами много счастливых лет! А теперь к делу. Думаю, мистер Маллейн уже сообщил вам, что нынешнее пополнение оборванцев… я хотела сказать, новая группа контрактников… разместится на сорок третьем этаже. Моя задача – помочь каждому подобрать наиболее симпатичных и близких по духу соседей. Есть, например, – продолжала она, и мне показалось, что в улыбчивой физиономии ее появилось что-то паучье, – одна свободная койка в спальне номер семь. Там живут молодые люди – много прекрасных, милых молодых людей, настоящих красавчиков! Возможно, вам там понравится. Знаете, очень важно оказаться среди своих…
Я понял, к чему она клонит, и ответил, что в спальне номер семь мне совершенно не понравится.
– Тогда подумайте о номере двенадцать! – лучась улыбкой, продолжила она. – Боюсь, там народ малость грубоват, но ведь нищим выбирать не приходится, не так ли? В спальне номер двенадцать симпатичного молодого человека вроде вас примут с радостью. Да что там – с распростертыми объятиями примут! Только на всякий случай… надеюсь, у вас найдется с собой нож или что-нибудь такое. Так что же, мистер Гроуби, выписать вам пропуск в спальню номер двенадцать?
– Э-э… а какие еще есть варианты? – спросил я. – И, кстати, не согласитесь ли одолжить мне пять долларов до зарплаты?
– Хорошо, тогда в спальню номер десять, – ответила она, нацарапав что-то на клочке бумаги. – Конечно одолжу. Вы сказали, десять долларов? Здесь подпишите, мистер Гроуби, а здесь поставьте отпечаток пальца. Благодарю вас.
И поспешила прочь в поисках новой жертвы.
Следующим меня схватил за руку краснолицый толстяк и прохрипел:
– Брат, у меня для тебя ценное предложение! Вступай в ряды Объединенного профсоюза рабочих слизе-плесне-белковой промышленности Панамерики, местное отделение завода «Хлорелла», Коста-Рика! В этой брошюре, изданной ОПРСПБПП, ты прочтешь, как уберечься от шантажистов и вымогателей, которых в нашей индустрии пруд пруди. Вступительный и последующие взносы будут списываться автоматически, а вот за эту ценную брошюру надо заплатить.
– Брат, – ответил я ему, – скажи, что случится со мной, если я ее не куплю?
Он пожал плечами и кивнул в сторону лестницы:
– Полетишь вниз.
На брошюру ушла еще одна пятидолларовая ссуда.
Подниматься на сорок третий этаж, в спальню номер десять, пешком мне не пришлось. Верно, для рабочих второго класса лифты не предусмотрели, однако можно было проехаться на грузовом подъемнике. Правда, при посадке и высадке требовалась отвага, а по дороге – стройность и осторожность: высунув наружу какую-нибудь часть тела, ты рисковал ее лишиться.
Спальня была вся заполнена койками: в три яруса, всего около шестидесяти. Производство на плантации шло только днем, так что спать по очереди не приходилось. Моя койка принадлежала мне двадцать четыре часа в сутки. Хотя бы за это можно было возблагодарить судьбу.
Старик с унылой физиономией лениво подметал центральный проход пустующей спальни.
– Новый черпальщик, что ли? – поинтересовался он и взглянул на мой пропуск. – Вот твоя койка. Я Пайн, за порядком тут слежу. А ты черпать-то умеешь?
– Нет, – ответил я. – Послушайте, мистер Пайн, как отсюда позвонить?
– В комнате отдыха есть телефон, – ответил он и ткнул большим пальцем в сторону двери.
Я отправился в комнату отдыха. Здесь действительно был телефон, а кроме того, гипноэкран во всю стену, читалки, кассеты и журналы. Я стиснул зубы: со всех полок сверкали и били мне в глаза красочные обложки «Еженедельника Таунтон».
Телефон, разумеется, оказался платным.
Я помчался обратно в спальню.
– Мистер Пайн, – обратился я к нему, – не могли бы вы ссудить мне двадцать долларов мелочью? Мне нужно сделать международный звонок.
– Даю двадцать, отдаешь двадцать пять – пойдет?
– Конечно. Пожалуйста. Как скажете.
Он нацарапал мне корявую расписку; я подписал и приложил палец. Затем Пайн извлек из мешковатых карманов монеты.
Я хотел позвонить Кэти, но не осмелился. Бог знает, где она сейчас, в больнице или дома. Что, если звонок пропадет зря? Поэтому набрал пятнадцать цифр номера «Фаулер Шокен ассошиэйтед» и всыпал в пасть таксофона звенящий ручеек монет. Я ждал голоса нашей телефонистки: «Добрый день, это «Фаулер Шокен ассошиэйтед». Для нашей фирмы и наших клиентов день всегда добрый. Чем могу вам помочь?»
Но услышал я совсем другое. Из трубки донеслось:
– Su numero de prioridad, par favor?[8]
Приоритетный номер для международных звонков. У меня такого не было. Чтобы получить приоритетный номер из четырех цифр, фирма должна обладать капиталом не менее чем в миллиард и аккуратно вносить плату за услуги. Что же до индивидуальных приоритетных номеров – таких просто не бывает да и быть не может. Слишком перегружена в наше время международная связь. Разумеется, все это меня не беспокоило, пока я делал международные звонки как сотрудник «Фаулер Шокен», пользуясь приоритетным номером компании. Еще одна роскошь, без которой теперь придется обойтись.
Я медленно повесил трубку. Монеты таксофон не вернул.
Можно им всем написать, думал я. Написать письма Кэти, Джеку О’Ши, Фаулеру, Колльеру, Эстер, Тильди. Никого не пропуская. «Дорогая моя жена (дорогой шеф)! Хочу известить, что ваш муж (сотрудник), которого вы считаете мертвым, на самом деле не умер, а непостижимым образом попал на работу по контракту на коста-риканские плантации «Хлореллы». Пожалуйста, бросайте все свои дела и бегите его спасать. Подпись: любящий муж (сотрудник), Митчелл Кортни.
Вот только в «Хлорелле» наверняка работает цензура.
Тупо глядя перед собой, я побрел обратно в спальню. Тем временем там начали собираться местные обитатели.
– Гляди-ка, новичок! – заорал один, заметив меня.
– Встать, суд идет! – радостно завопил другой.
За то, что произошло дальше, я не держу на них зла. Это местная традиция, хоть немного разбавляющая монотонные будни – краткая возможность обрести власть над кем-то, еще более униженным и несчастным, чем ты сам. Все они тоже через это прошли. Подозреваю, обряд инициации, принятый в спальне номер семь, понравился бы мне еще меньше, а из спальни номер двенадцать я мог бы и не выйти живым. Нет, в спальне номер десять я легко отделался. Уплатил «штраф» – еще одну долговую расписку, получил несколько тычков и затрещин, повторил вслед за остальными какую-то шутовскую присягу – и сделался полноправным членом общежития.
Потом был ужин, но я не поплелся со всеми в столовую. Я лежал на койке и мечтал стать тем, чем считал меня весь мир, – мертвецом.
Глава восьмая
Работать черпальщиком не так уж сложно. Встаешь на рассвете. Торопливо заглатываешь завтрак, отрезанный накануне от Цыпочки, запиваешь кофиэстом. Натягиваешь комбинезон, прыгаешь на грузовой подъемник и доезжаешь до своего этажа. И здесь, в слепящем свете, от рассвета до заката ходишь между акрами и акрами невысоких чанов, заполненных водорослями. Если идти медленно, каждые полминуты или около того замечаешь в каком-нибудь чане созревший участок, пузырящийся сочными углеводами. Его нужно подцепить черпаком и бросить в желоб. Там его либо упакуют в тару на экспорт, либо переработают на глюкозу для кормления Цыпочки, от которой, в свою очередь, отрезают ломти, упаковывают и развозят всюду, где живут люди, от Баффинленда до Маленькой Америки. Каждый час отпиваешь из фляги и бросаешь в рот солевую таблетку. Каждые два часа у тебя пятиминутный перерыв. На закате сбрасываешь комбинезон, идешь ужинать – на ужин еще несколько ломтиков Цыпочки, – а дальше у тебя свободное время. Можно болтать, можно читать, можно сесть перед гипноэкраном в комнате отдыха и погрузиться в транс, можно сходить за покупками, можно с кем-нибудь поругаться, можно просто сидеть и доводить себя до исступления мыслями о том, что все должно быть иначе. Можно просто свалиться и уснуть.
Первое время я только и делал, что писал письма и старался побольше спать. Неожиданно дали зарплату – я и не заметил, что прошло уже две недели. Получив деньги, я остался должен компании «Хлорелла» всего восемьдесят долларов и сколько-то там центов. Помимо уже известных долгов выяснилось, что надо сделать взнос в Фонд благосостояния служащих (сколько я смог разобраться, смысл в том, что я плачу «Хлорелле» налог за то, что у них работаю), уплатить вступительный и ежемесячный взносы в профсоюз, собственно налоги, взнос на медицинскую помощь («Медпомощь? Ага, попробуй только тут захворать!» – говорили по этому поводу более опытные люди), а также пенсионную страховку.
Слабо утешала мысль о том, что когда (да, «когда», твердил я себе) я отсюда выберусь, то буду знать потребителей лучше любого в нашем деле. Разумеется, в «Фаулер Шокен» были сотрудники из низов – толковые ребята, пробившиеся на государственную стипендию. Но теперь я понимал, что истинной картины того, чем живут и как мыслят потребители, от них не получить – сами они слишком презирают свое неприглядное прошлое, слишком стараются от него отдалиться. Я же обнаружил, что реклама воздействует на подсознание сильнее, чем привыкли считать специалисты. Снова и снова поражало меня, что рекламу здесь именуют попросту «этой чушью». Поначалу я был неприятно удивлен – а затем с облегчением понял, что, несмотря на это, она работает.
Больше всего интересовал меня, разумеется, отклик на проект «Венера». Неделя за неделей я наблюдал, как растет интерес к Венере даже у тех, кто никогда и не думал туда лететь и не знал никого, кто бы туда собирался. Слышал, как люди смеются над шутками и прибаутками, которые сочинили и запустили в народ мы, «Фаулер Шокен ассошиэйтед»:
– Венера – щедрая богиня, она всем дарит свою любовь. Даже крошка Джек О’Ши умудрился закрутить с ней роман!
Или:
– Решил расстаться с подружкой? Не вздумай бежать на Венеру: девушка сломя голову помчится за тобой!
И так далее. Игривые фразочки, на разные лады повторяющие одну мысль: «Венера» – это мужская состоятельность, это неотразимая привлекательность для женщин, это доступный секс.
Бен Уинстон и его отдел – едва ли не главные в нашей компании, я всегда об этом говорил. Особенно удаются им каламбуры, по большей части острые, а то и вовсе неприличные. И правильно. В конце концов, секс – базовый инстинкт человечества. И что может быть важнее, чем сублимировать мощные, но низменные человеческие инстинкты, придать им цивилизованную форму и направить на достижение общественно полезных целей?
– Это тот, о котором я вам говорил, – послышался голос второго помощника.
– А, ясно. Спасибо. – И мне: – Знаешь, Гроуби, у нас тут бывали уже ребята, которые пытались отмазаться от контракта Б. И каждый из них очень об этом пожалел. Кстати, ты, может, знаешь, каков годовой бюджет Коста-Рики?
– Не знаю, – промямлил я.
– Около ста восьмидесяти трех миллионов долларов. А не знаешь ли случайно, какой ежегодный налог выплачивает корпорация «Хлорелла»?
– Нет. Черт возьми…
– Около ста восьмидесяти миллионов долларов, – прервал он меня. – Так что умный парень вроде тебя без труда сообразит: власти Коста-Рики – и суды Коста-Рики – с «Хлореллой» не спорят. Если мы захотим всем показать, что бывает с нарушителями контракта, они охотно помогут нам это устроить. Даже не сомневайся. Так как, говоришь, тебя зовут?
– Гроуби, – с трудом выдавил я.
– Имя? Образование? Уровень выносливости?
– Не помню. Если вы мне все это напишете на бумажке – выучу наизусть.
Второй помощник у меня за спиной рассмеялся и заметил:
– Похоже, с ним проблем не будет!
– И хорошо, – примирительно заметил человек в черных очках. – Расстанемся, как говорится, друзьями. Вот твой пропуск и направление. Будешь работать черпальщиком. Ну, пошел!
И я пошел.
Охранник, взглянув на мое направление, рявкнул:
– Черпальщикам сюда!
«Сюда» означало внутрь здания, под еще более ослепительный свет, по коридору между невысокими чанами, источающими омерзительное зловоние, и наконец в центральную часть небоскреба. Здесь я попал в комнату, довольно хорошо освещенную; однако после многократно отраженного в зеркалах тропического солнца казалось, что в ней царит полумрак.
– Черпальщик? – поинтересовался кто-то. Я заморгал и кивнул. – А я Маллейн, раздаю задания. – Незнакомец взглянул на мой пропуск. – Хочу тебя спросить, Гроуби. Нам нужен черпальщик на шестьдесят седьмом этаже и еще один на сорок первом. Твоя койка будет на сорок третьем. Ты где больше хотел бы работать? Кстати, лифтов для черпальщиков и прочих рабочих второго класса у нас нет.
– Я бы предпочел на сорок первом, – ответил я, пытаясь понять, к чему этот вопрос.
– Разумное решение, – похвалил он. – Очень, очень разумное!
Наступило долгое молчание. Маллейн стоял и чего-то ждал. Наконец добавил:
– Приятно видеть, когда разумный человек разумно и поступает. – И снова умолк.
– У меня нет при себе денег, – признался я.
– Не страшно, – ответил он. – Я тебе одолжу. Просто подпиши расписку, а в день зарплаты мы без шума все уладим. Стоимость услуги – всего пять долларов.
Я прочел расписку и подписался. Для этого пришлось заглянуть в свой пропуск: я снова забыл, как меня теперь зовут. Маллейн черкнул в углу расписки «41» и свои инициалы, а потом поспешил прочь, так и не одолжив мне пять долларов. Я не стал за ним гнаться.
– Я миссис Хоррокс, занимаюсь распределением по спальням, – ласково обратилась ко мне какая-то женщина. – Добро пожаловать в семью «Хлорелла», мистер Гроуби! Надеюсь, вы проведете с нами много счастливых лет! А теперь к делу. Думаю, мистер Маллейн уже сообщил вам, что нынешнее пополнение оборванцев… я хотела сказать, новая группа контрактников… разместится на сорок третьем этаже. Моя задача – помочь каждому подобрать наиболее симпатичных и близких по духу соседей. Есть, например, – продолжала она, и мне показалось, что в улыбчивой физиономии ее появилось что-то паучье, – одна свободная койка в спальне номер семь. Там живут молодые люди – много прекрасных, милых молодых людей, настоящих красавчиков! Возможно, вам там понравится. Знаете, очень важно оказаться среди своих…
Я понял, к чему она клонит, и ответил, что в спальне номер семь мне совершенно не понравится.
– Тогда подумайте о номере двенадцать! – лучась улыбкой, продолжила она. – Боюсь, там народ малость грубоват, но ведь нищим выбирать не приходится, не так ли? В спальне номер двенадцать симпатичного молодого человека вроде вас примут с радостью. Да что там – с распростертыми объятиями примут! Только на всякий случай… надеюсь, у вас найдется с собой нож или что-нибудь такое. Так что же, мистер Гроуби, выписать вам пропуск в спальню номер двенадцать?
– Э-э… а какие еще есть варианты? – спросил я. – И, кстати, не согласитесь ли одолжить мне пять долларов до зарплаты?
– Хорошо, тогда в спальню номер десять, – ответила она, нацарапав что-то на клочке бумаги. – Конечно одолжу. Вы сказали, десять долларов? Здесь подпишите, мистер Гроуби, а здесь поставьте отпечаток пальца. Благодарю вас.
И поспешила прочь в поисках новой жертвы.
Следующим меня схватил за руку краснолицый толстяк и прохрипел:
– Брат, у меня для тебя ценное предложение! Вступай в ряды Объединенного профсоюза рабочих слизе-плесне-белковой промышленности Панамерики, местное отделение завода «Хлорелла», Коста-Рика! В этой брошюре, изданной ОПРСПБПП, ты прочтешь, как уберечься от шантажистов и вымогателей, которых в нашей индустрии пруд пруди. Вступительный и последующие взносы будут списываться автоматически, а вот за эту ценную брошюру надо заплатить.
– Брат, – ответил я ему, – скажи, что случится со мной, если я ее не куплю?
Он пожал плечами и кивнул в сторону лестницы:
– Полетишь вниз.
На брошюру ушла еще одна пятидолларовая ссуда.
Подниматься на сорок третий этаж, в спальню номер десять, пешком мне не пришлось. Верно, для рабочих второго класса лифты не предусмотрели, однако можно было проехаться на грузовом подъемнике. Правда, при посадке и высадке требовалась отвага, а по дороге – стройность и осторожность: высунув наружу какую-нибудь часть тела, ты рисковал ее лишиться.
Спальня была вся заполнена койками: в три яруса, всего около шестидесяти. Производство на плантации шло только днем, так что спать по очереди не приходилось. Моя койка принадлежала мне двадцать четыре часа в сутки. Хотя бы за это можно было возблагодарить судьбу.
Старик с унылой физиономией лениво подметал центральный проход пустующей спальни.
– Новый черпальщик, что ли? – поинтересовался он и взглянул на мой пропуск. – Вот твоя койка. Я Пайн, за порядком тут слежу. А ты черпать-то умеешь?
– Нет, – ответил я. – Послушайте, мистер Пайн, как отсюда позвонить?
– В комнате отдыха есть телефон, – ответил он и ткнул большим пальцем в сторону двери.
Я отправился в комнату отдыха. Здесь действительно был телефон, а кроме того, гипноэкран во всю стену, читалки, кассеты и журналы. Я стиснул зубы: со всех полок сверкали и били мне в глаза красочные обложки «Еженедельника Таунтон».
Телефон, разумеется, оказался платным.
Я помчался обратно в спальню.
– Мистер Пайн, – обратился я к нему, – не могли бы вы ссудить мне двадцать долларов мелочью? Мне нужно сделать международный звонок.
– Даю двадцать, отдаешь двадцать пять – пойдет?
– Конечно. Пожалуйста. Как скажете.
Он нацарапал мне корявую расписку; я подписал и приложил палец. Затем Пайн извлек из мешковатых карманов монеты.
Я хотел позвонить Кэти, но не осмелился. Бог знает, где она сейчас, в больнице или дома. Что, если звонок пропадет зря? Поэтому набрал пятнадцать цифр номера «Фаулер Шокен ассошиэйтед» и всыпал в пасть таксофона звенящий ручеек монет. Я ждал голоса нашей телефонистки: «Добрый день, это «Фаулер Шокен ассошиэйтед». Для нашей фирмы и наших клиентов день всегда добрый. Чем могу вам помочь?»
Но услышал я совсем другое. Из трубки донеслось:
– Su numero de prioridad, par favor?[8]
Приоритетный номер для международных звонков. У меня такого не было. Чтобы получить приоритетный номер из четырех цифр, фирма должна обладать капиталом не менее чем в миллиард и аккуратно вносить плату за услуги. Что же до индивидуальных приоритетных номеров – таких просто не бывает да и быть не может. Слишком перегружена в наше время международная связь. Разумеется, все это меня не беспокоило, пока я делал международные звонки как сотрудник «Фаулер Шокен», пользуясь приоритетным номером компании. Еще одна роскошь, без которой теперь придется обойтись.
Я медленно повесил трубку. Монеты таксофон не вернул.
Можно им всем написать, думал я. Написать письма Кэти, Джеку О’Ши, Фаулеру, Колльеру, Эстер, Тильди. Никого не пропуская. «Дорогая моя жена (дорогой шеф)! Хочу известить, что ваш муж (сотрудник), которого вы считаете мертвым, на самом деле не умер, а непостижимым образом попал на работу по контракту на коста-риканские плантации «Хлореллы». Пожалуйста, бросайте все свои дела и бегите его спасать. Подпись: любящий муж (сотрудник), Митчелл Кортни.
Вот только в «Хлорелле» наверняка работает цензура.
Тупо глядя перед собой, я побрел обратно в спальню. Тем временем там начали собираться местные обитатели.
– Гляди-ка, новичок! – заорал один, заметив меня.
– Встать, суд идет! – радостно завопил другой.
За то, что произошло дальше, я не держу на них зла. Это местная традиция, хоть немного разбавляющая монотонные будни – краткая возможность обрести власть над кем-то, еще более униженным и несчастным, чем ты сам. Все они тоже через это прошли. Подозреваю, обряд инициации, принятый в спальне номер семь, понравился бы мне еще меньше, а из спальни номер двенадцать я мог бы и не выйти живым. Нет, в спальне номер десять я легко отделался. Уплатил «штраф» – еще одну долговую расписку, получил несколько тычков и затрещин, повторил вслед за остальными какую-то шутовскую присягу – и сделался полноправным членом общежития.
Потом был ужин, но я не поплелся со всеми в столовую. Я лежал на койке и мечтал стать тем, чем считал меня весь мир, – мертвецом.
Глава восьмая
Работать черпальщиком не так уж сложно. Встаешь на рассвете. Торопливо заглатываешь завтрак, отрезанный накануне от Цыпочки, запиваешь кофиэстом. Натягиваешь комбинезон, прыгаешь на грузовой подъемник и доезжаешь до своего этажа. И здесь, в слепящем свете, от рассвета до заката ходишь между акрами и акрами невысоких чанов, заполненных водорослями. Если идти медленно, каждые полминуты или около того замечаешь в каком-нибудь чане созревший участок, пузырящийся сочными углеводами. Его нужно подцепить черпаком и бросить в желоб. Там его либо упакуют в тару на экспорт, либо переработают на глюкозу для кормления Цыпочки, от которой, в свою очередь, отрезают ломти, упаковывают и развозят всюду, где живут люди, от Баффинленда до Маленькой Америки. Каждый час отпиваешь из фляги и бросаешь в рот солевую таблетку. Каждые два часа у тебя пятиминутный перерыв. На закате сбрасываешь комбинезон, идешь ужинать – на ужин еще несколько ломтиков Цыпочки, – а дальше у тебя свободное время. Можно болтать, можно читать, можно сесть перед гипноэкраном в комнате отдыха и погрузиться в транс, можно сходить за покупками, можно с кем-нибудь поругаться, можно просто сидеть и доводить себя до исступления мыслями о том, что все должно быть иначе. Можно просто свалиться и уснуть.
Первое время я только и делал, что писал письма и старался побольше спать. Неожиданно дали зарплату – я и не заметил, что прошло уже две недели. Получив деньги, я остался должен компании «Хлорелла» всего восемьдесят долларов и сколько-то там центов. Помимо уже известных долгов выяснилось, что надо сделать взнос в Фонд благосостояния служащих (сколько я смог разобраться, смысл в том, что я плачу «Хлорелле» налог за то, что у них работаю), уплатить вступительный и ежемесячный взносы в профсоюз, собственно налоги, взнос на медицинскую помощь («Медпомощь? Ага, попробуй только тут захворать!» – говорили по этому поводу более опытные люди), а также пенсионную страховку.
Слабо утешала мысль о том, что когда (да, «когда», твердил я себе) я отсюда выберусь, то буду знать потребителей лучше любого в нашем деле. Разумеется, в «Фаулер Шокен» были сотрудники из низов – толковые ребята, пробившиеся на государственную стипендию. Но теперь я понимал, что истинной картины того, чем живут и как мыслят потребители, от них не получить – сами они слишком презирают свое неприглядное прошлое, слишком стараются от него отдалиться. Я же обнаружил, что реклама воздействует на подсознание сильнее, чем привыкли считать специалисты. Снова и снова поражало меня, что рекламу здесь именуют попросту «этой чушью». Поначалу я был неприятно удивлен – а затем с облегчением понял, что, несмотря на это, она работает.
Больше всего интересовал меня, разумеется, отклик на проект «Венера». Неделя за неделей я наблюдал, как растет интерес к Венере даже у тех, кто никогда и не думал туда лететь и не знал никого, кто бы туда собирался. Слышал, как люди смеются над шутками и прибаутками, которые сочинили и запустили в народ мы, «Фаулер Шокен ассошиэйтед»:
– Венера – щедрая богиня, она всем дарит свою любовь. Даже крошка Джек О’Ши умудрился закрутить с ней роман!
Или:
– Решил расстаться с подружкой? Не вздумай бежать на Венеру: девушка сломя голову помчится за тобой!
И так далее. Игривые фразочки, на разные лады повторяющие одну мысль: «Венера» – это мужская состоятельность, это неотразимая привлекательность для женщин, это доступный секс.
Бен Уинстон и его отдел – едва ли не главные в нашей компании, я всегда об этом говорил. Особенно удаются им каламбуры, по большей части острые, а то и вовсе неприличные. И правильно. В конце концов, секс – базовый инстинкт человечества. И что может быть важнее, чем сублимировать мощные, но низменные человеческие инстинкты, придать им цивилизованную форму и направить на достижение общественно полезных целей?