Она сейчас возле маминой тумбочки и роется в ее вещах. Вот проныра!

– Нет, – отвечаю я. – Это что-то другое.

Я никогда особо не обращала внимания на эту книгу. Редкие орхидеи и все такое прочее – это не ко мне.

Нура раскрывает книгу.

– Ра-ро, Скуби-ду[11]. Это еще что такое? – Она указывает на титульную страницу и начинает читать: – «Моя дорогая Ханако…»

До меня доходит не сразу. Дорогая? Ханако? Я бросаюсь к ней и выхватываю книгу из рук.

– Жадина, – бормочет Нура, кладя голову мне на плечо.

Почерк аккуратный, с наклоном. Карандаш еле видно.



Моя дорогая Ханако,

пожалуйста, пусть эти строки скажут то, что я не могу выразить словами:



Я бы хотел быть так близко

К тебе, как мокрая юбка

Рыбачки близка к ее телу.

Думаю о тебе всегда.





– Ямабэ-но Акахито

Твой

Макото «Мак»

2003





Нура тихо присвистнула.

– Кажется, Джонс – не единственный тайный воздыхатель твоей мамы.

Опускаюсь на кровать.

– Мама никогда мне не рассказывала ни про какого Макото.

Даже не знаю, как относиться к этому. Странно думать о личной жизни родителей до твоего появления на свет. Пусть меня назовут самовлюбленной, но верить, что все началось в тот момент, когда родился ты, – это привилегия подростков. Из серии «А вот и Иззи! Земля, теперь ты можешь вращаться». Может, это свойственно всем детям, у которых нет ни братьев, ни сестер, – не знаю. Или моя мама любила меня так сильно, что теперь я чувствую себя центром вселенной.

Пока я размышляю над увиденным, Нура осторожно говорит:

– Слушай. Ты же родилась в 2003.

– Точно, – сглатываю я, пристально вглядываясь в страницу. Наши мысли принимают невероятное, но интуитивно правильное направление. Мама говорила, что забеременела на последнем курсе колледжа. Мои родители окончили учебу вместе. Гарвард, 2003 год. Отец был еще одним студентом из Японии. Роман на ночь. «Но это не было ошибкой, – всегда говорила она. – Никогда».

Смотрю на имя. Макото. Мак. Какова вероятность того, что у мамы были отношения с двумя разными японцами в год моего рождения? Перевожу взгляд на Нуру.

– Возможно, он мой отец. – Так странно и так тяжело произносить эти слова. Табу.

Тема моего отца всегда была не чем иным, как биографической сноской. Иззи родилась в 2003 году от союза Ханако Танаки и неизвестного мужчины японской национальности. Вот только паршиво мне вовсе не от этого факта. Я – дитя двадцать первого века. Как я могу стыдиться сексуальной свободы моей мамы? Я с уважением отношусь к ее выбору, но даже слова «мама» и «секс», стоящие рядом, вызывают во мне непреодолимое желание что-нибудь поджечь.

Мне больно от незнания. Идя по улице, разглядываю лица и спрашиваю себя: не ты ли мой отец? Был ли ты с ним знаком? Знаешь ли ты обо мне что-то, что не известно мне самой?

Нура пристально смотрит на меня.


– Этот взгляд мне хорошо знаком. Тешишь себя надеждой.

Прижимаю книгу к груди. Иногда трудно не завидовать собственной лучшей подруге. У нее есть то, чего нет у меня, – мама, папа и огромная семья. Мне довелось побывать у нее дома на День благодарения. Это настоящая картина Нормана Роквелла[12], только с подвыпившим дядей, гранатовым соусом, пирожными с хурмой вместо яблочного пирога, и все говорят на фарси. Она знает, откуда она, кто она и что собой представляет.

– Я серьезно, – отвечаю наконец.

Нура опускается рядом и легонько толкает меня локтем в бок.

– Серьезно? Может, он твой отец. А может, и нет. Не надо делать поспешные выводы.

Слишком поздно.

Будучи ребенком, я много думала об отце. Порой я представляла его стоматологом или даже астронавтом. А однажды – хоть и никогда в этом не признаюсь – я пожелала, чтобы он оказался белым. По правде говоря, мне хотелось иметь белых родителей. Белый цвет означал красоту. Все мои куклы, модели и семьи, которых показывали по телевизору, были белыми. Это как с сокращением моего имени: с кожей на тон светлее и глазами покруглее жизнь бы значительно упростилась, а мир бы стал доступнее.

Снова смотрю на страницу.

– В Гарварде должна быть информация о студентах, – неуверенно вырывается у меня. Я никогда не осмеливалась разыскивать отца. Даже не завожу о нем разговоры – мама не особенно их поощряет. По правде говоря, меня сдерживает ее нежелание говорить о нем. Поэтому я молчала, не желая расшатывать лодку, в которой находятся двое – мать и дочь. До сих пор. Но и одной мне не следует соваться в эту тему. Друзья ведь и нужны для того, чтобы разделить ношу, разве нет?

Щелчок. Вспышка. Нура фотографирует страницу на телефон.

– Мы обязательно докопаемся до правды, – обещает она. Боже, мне бы ее уверенность. Ее самоуверенность. Хотя бы половину. – Ты в порядке?

Мои губы дрожат. Чувствую трепет в груди. Должно быть, грядет что-то большое. Грандиозное.

– Да, все нормально. Просто нужно многое обдумать.

Нура обнимает меня, крепко прижав к себе. Я тоже обвиваю ее руками.

– Не переживай, – произносит уверенный голос. – Мы разыщем его.

– Ты правда так думаешь? – Мои глаза блестят надеждой. На ее лице снова появляется кошачья улыбка.

– Скажи, а булочки с корицей – моя слабость?

– Судя по прошлому разу, да.

– Вот и ответ на твой вопрос. Мы найдем его, – быстро и уверенно кивает она.

О чем я и говорю. Либо вместе, либо никак.





2




Школа. Полдень. Вторник. Я несусь по коридорам Маунт-Шаста Хай. Прошло уже восемнадцать часов с тех пор, как планета сошла со своей орбиты, – я нашла книгу о редких орхидеях с полуоткровенным стихотворением внутри.

Вечер и утро прошли непросто. В голове роились вопросы: врала ли мама о том, что не знает моего отца? Если да, то почему? Знает ли отец о моем существовании? Почему тогда он не хочет со мной общаться? Это самая настоящая борьба. Старалась сохранить надежду, одновременно уклоняясь от мамы. Как же хорошо, что я умею увиливать. Под моей кроватью хранятся полбутылки персикового шнапса и парочка любовных романов (обедневший герцог плюс наследница из низшего сословия равно любовь навсегда). Мама, конечно же, ни о чем даже не догадывается. Самое главное – вести себя как обычно: девушка просто занимается своими делами, что тут особенного?

Вижу вход в библиотеку и бросаюсь вперед, проталкиваясь через группу ковбоев и двух девчонок – обеих зовут Хармони. За мной захлопываются двойные двери.

Наконец-то тишина. Вот бы от мыслей можно было избавиться так же легко. Среди стеллажей меня ждет Нура. Она вся как на иголках. Я тоже нервничаю. За последний час чат БАД наводнило сообщениями.



Нура: о боже, о боже, о боже.

Нура: Важные новости. Срочная встреча БАД в библиотеке во время перерыва на ланч.

Глори: Мы едим там каждый день.

Я:?

Нура: Не опаздывайте. Вы не можете этого пропустить.

Глори: Если это опять про третий сосок Дэнни Мастерсона…

Нура: ЕСЛИ БЫ!

Хансани: Хотя бы намекни.