После этого она закрыла и заперла двери каюты, разделась, приняла душ, вымыла голову и переоделась в одежду, которая была в ее дорожной сумке. Окровавленные вещи она сложила в пластиковый пакет, который нашла в раковине. Сунув пакет вместе с ножом, завернутым в шарф Тео, в дорожную сумку, она отперла дверь каюты и вышла, оставив ее открытой, после чего быстрым шагом направилась по тропинке к дому Тео. Белая женщина средних лет, вышедшая на утреннюю прогулку (что может быть естественнее?), совершенно не привлекающая к себе внимания. Она вошла в сад Тео также через заднюю калитку и оставила дорожную сумку на кухне. Потом тихонько поднялась по лестнице и проскользнула через спальню, где спал Тео, в ванную. Там она сняла с себя чистую одежду и снова приняла душ, надолго замерев под струей горячей воды. Она чувствовала полную опустошенность, руки у нее болели, челюсти были стиснуты, а мышцы ног ныли так, словно она пробежала марафон.



Если она хотела всего лишь услышать от него, что ничего этого не было, то почему не дала ему возможность это сказать? Зачем взяла нож? Зачем было возвращаться к Тео, а не домой, если не для того, чтобы обеспечить себе хоть какое-то алиби? Она могла лгать себе сколько угодно, но, ночь за ночью лежа без сна, думая о том, что сделала, она знала правду. С того момента, как она увидела рисунок, на котором Дэниел улыбался на балконе ее ребенку, она знала, что с ним сделает. Все остальное, абсолютно все, было ложью.





36




Когда охранник сообщил ей, что есть хорошие новости, первое, о чем подумала Лора, было, что ее приехала навестить мать, а второе — что ей хотелось бы перестать каждый раз в первую очередь думать о матери. Конечно, все оказалось не так. Мать не приехала на свидание и даже не просила о нем. А вот отец просил и должен был приехать на следующий день, что, конечно, очень хорошо, но она ничего не могла с собой поделать и хотела видеть маму. Несмотря ни на что, Лора по-прежнему почему-то хотела видеть именно маму в самые трудные моменты своей жизни.

Охранница, которая, судя по всему, была примерно того же возраста, что и ее мать, но относилась к ней с куда большей теплотой и заботой, ласково улыбнулась и сказала:

— Это не посетитель, дорогая. Это гораздо лучше.

— Что? — спросила Лора. — Что тогда?

Охранница не имела права говорить, но вывела Лору из комнаты и провела через несколько дверей сначала по одному коридору, потом по другому. Все это время Лора, не переставая, спрашивала:

— Что? В чем дело? Ну же, скажите мне!

Оказалось, что ее вели к Нервному Парню.

— Так причина — он? — Лора не скрывала разочарования. — Он?

Охранница только рассмеялась. Она жестом пригласила ее сесть и, подмигнув, закрыла за собой дверь.

— Вашу мать! — пробормотала Лора, садясь за стол.

Нервный Парень весело пожелал ей доброго утра.

— Хорошие новости, Лора! — объявил он, садясь напротив нее.

— Да, так мне все говорят.

А потом — кто бы мог подумать! — все оказалось правдой. Обвинения сняты! Лоре хотелось пуститься в пляс. Хотелось обнять Нервного Парня, поцеловать его в губы, сорвать с себя всю одежду и с криком бегать по тюрьме предварительного заключения. С нее сняли все обвинения! Сняли все долбаные обвинения!

Ей удалось взять себя в руки, но она тут же вскочила и заскулила, как щенок:

— Я могу идти? Могу просто взять и уйти?

— Да! — Нервный Парень казался почти таким же счастливым, как и она. — Вернее, нет. То есть не сразу. Сначала надо будет подписать кое-какие бумаги и… Вы хотите, чтобы я кому-нибудь позвонил? Чтобы заехать за вами?

Матери. Нет, не матери. Отцу. Но это будет означать встречу с Дейдрой, которая поломает ей весь кайф на корню. Если подумать, как же все печально! Она никто, просто пустое место.

— Не могли бы вы позвонить моей подруге Айрин? — услышала она свой голос.

— Айрин? — Он достал ручку. — Она ваша родственница? Или подруга?

— Она моя лучшая подруга, — ответила Лора.



Это было похоже на полет.

Нет, это было совсем не похоже на полет, а похоже на то, что внутри у нее бесконечно долго все было в бесчисленных узлах, которые затягивались все туже и туже, а потом вдруг кто-то пришел и их развязал. И тогда все распуталось, ощущение чего-то твердого в животе исчезло, огонь потух, судороги, боль, мучительное и тягостное чувство канули в Лету, и она наконец — наконец! — могла выпрямиться и расправить плечи! Она могла стоять ровно, выпятив грудь, и дышать. Могла дышать во все легкие. Могла петь, если хочет, ту песню, которую пела ее мать.

И Лора запела:

— Сказал тебе, что люблю тебя, что же к этому можно добавить?

Добрая охранница велела ей пойти в комнату, где ее держали, и собрать свои вещи, а потом сходить в столовую поесть, потому что оформление бумаг может занять немало времени. И она наверняка проголодается, а когда вернется домой, то там вряд ли найдется, чем утолить голод. Так ведь? Узлы начали снова завязываться, но Лора заставила себя выпрямиться и, вытянув руки над головой, ускорила шаг.

— Сказал тебе, что люблю тебя, а ты разбиваешь мне сердце.

Лора шла в свою камеру, от радости подпрыгивая и спотыкаясь, и улыбалась своим мыслям; в голове у нее немного шумело, а кожу покалывало от возбуждения. Вдруг она заметила, что ей навстречу движется здоровенная девица с кольцом в носу, которая три дня назад в столовой ни с того ни с сего обозвала ее грязной похотливой сукой и пообещала порезать ей лицо, если увидит еще раз.

— Сказал тебе, что люблю тебя, что же к этому можно добавить?


Здоровенная девица еще не успела заметить Лору, она разговаривала со своей подругой, поменьше ростом, но коренастой и сильной — от таких следовало держаться подальше.

— Может, хочешь, чтоб я лег и умер за тебя?

Лора продолжала напевать, но все время держала голову опущенной, прижав подбородок к груди. Не поднимай глаз, не встречайся с ней взглядом, делай что хочешь, но не встречайся с ней взглядом. Высокая девица приближалась, смеясь над чем-то, что говорила ее приземистая подруга, и издавая звук, похожий на слив воды из туалетного бачка. Точь-в-точь кто-то спускает воду! И Лору разобрал смех. Она шла с опущенной головой, но при этом смеялась, не в силах удержаться, потому что звук сливаемой воды, исторгаемый широким уродливым ртом девицы, был забавным, очень забавным, в высшей степени забавным.

Голова Лоры больше не была опущена: она подняла ее и увидела, как улыбка сползла с лица дылды, и она злобно зарычала, а ее подруга возмущенно воскликнула:

— Какого хрена, твою мать?!

А Лора продолжала хохотать как безумная.

Голова Лоры ударилась о линолеум. Она закричала от боли, когда дылда раздробила ей руку каблуком ботинка, вложив в удар всю свою силу. Лора задыхалась, не в силах набрать в легкие воздух под тяжестью здоровячки, упиравшей ей в грудь колено.

А вот и я, вот и я, вот и я.

Вот и все.





37




С тех пор как Айрин в последний раз выходила из дома, прошло три дня. А может, четыре? Она не была уверена, знала только, что ужасно устала. В холодильнике ничего не было, но она не могла заставить себя выйти на улицу и пойти в супермаркет, с его шумом и толпой покупателей. Больше всего ей хотелось спать, но у нее не было сил встать с кресла и подняться наверх. И она продолжала сидеть у окна, теребя пальцами край одеяла, лежавшего у нее на коленях.

Она думала об Уильяме. Не так давно она слышала его голос. Она искала свой кардиган, потому что погода все еще была ужасной, очень холодной, и направилась из гостиной в кухню посмотреть, не оставила ли его, как иногда бывало, висеть на спинке стула. И тут услышала ясно, как Божий день: Как насчет чашечки чая, Рини?

Айрин ушла от Тео Майерсона, испытав настоящее потрясение. Это было несколько дней назад, но она до сих пор так и не пришла в себя окончательно. В какой-то момент — короткий, но страшный, — увидев, как Тео приближается к ней с вытянутыми руками, она по-настоящему испугалась. Она почти почувствовала его руки на своей шее, съежилась и не сомневалась, что он заметил ее ужас.

Однако Тео нежно, как мать, обнял ее, поднял и помог добраться до дивана. Все это время его била дрожь. Не произнеся ни слова и не глядя на нее, он отвернулся, и она смотрела, как он, опустившись на колени перед камином, со злостью вырывал страницы из блокнота Дэниела и бросал их в огонь одну за другой.

Немного погодя она уехала на такси, которое он для нее вызвал. Ей было даже стыдно за ту боль, которую она ему причинила. Она подумала, что если бы он и поднял на нее руку, то только потому, что она это заслужила.

Но, каким бы ужасным ни был тот день, худшее было впереди. Через пару дней после встречи с Майерсоном Айрин позвонил адвокат и, сообщив, что Лору Килбрайд отпускают из тюрьмы предварительного заключения, спросил, сможет ли Айрин приехать в Восточный Лондон и забрать ее. Айрин ужасно обрадовалась и в приподнятом настроении вызвала такси, чтобы ехать за Лорой. Но адвокат позвонил снова и сказал, что забрать ее все-таки не получится. Она подверглась нападению, получила серьезные травмы, и ее сразу же отправили в больницу. Айрин была так расстроена, что не спросила ни имени адвоката, ни названия больницы, а когда позвонила в изолятор временного содержания, чтобы получить информацию, там ничего толком не сказали ни о том, насколько серьезны травмы, ни как Лора их получила, ни где она сейчас находится, — ведь Айрин не была ее родственницей.

С тех пор Айрин не находила себе места и не могла ни есть, ни спать. Она была вне себя в буквальном смысле слова, потому что ей казалось, будто она парит в пространстве и переживает события, которые не были реальными, словно она узнает о них из книги или смотрит, как они разворачиваются на экране телевизора. Эти события казались одновременно далекими и все же странно близкими. Айрин чувствовала, что приближается к какой-то грани. Она испытала ощущение, наступавшее перед тем, как ее сознание соскальзывало в состояние, когда реальный мир исчезал и она оказывалась в каком-то другом месте. Это место было пугающим, сбивающим с толку и опасным, но зато там она могла снова увидеть Уильяма.

Веки Айрин налились тяжестью, подбородок начал опускаться к груди, но, уловив за окном какое-то движение, она резко очнулась. В переулке стояла Карла и рылась в сумочке. Подавшись вперед, Айрин постучала в окно. Карла вздрогнула, подняла взгляд, увидела Айрин и кивнула, даже не потрудившись улыбнуться. Айрин жестом попросила ее подождать, но Карла уже отвернулась. Она нашла в сумочке то, что искала — судя по всему, ключ от входной двери, — и исчезла.

Айрин откинулась на спинку стула. В глубине души она отчаянно хотела оставить все как есть и навсегда забыть об этом: в конце концов, Лору больше не подозревали в убийстве Дэниела. Бедной девушке и так досталось. У полиции появился новый подозреваемый — Тео Майерсон. Об этом писали все газеты. Обвинение ему предъявлено не было, поэтому полиция не называла его имя, но это уже перестало быть тайной. Какой-то ушлый фотограф снял Майерсона выходящим из полицейской машины возле участка, и это — вкупе с сообщением о том, что «52-летний мужчина из Ислингтона помогает полиции в расследовании» и что обвинения против Лоры Килбрайд сняты, — не оставляло места для сомнений.

Бедный Тео. Айрин закрыла глаза. На мгновение перед ней возникло его перекошенное лицо, когда он увидел рисунки в блокноте, и она почувствовала резкий укол вины. Пока ее глаза были закрыты, Айрин увидела и себя. Она представила, что смотрит на себя с улицы, как Карла Майерсон несколько секунд назад. Что могла увидеть Карла? Маленькую старушку, напуганную и одинокую, которая уставилась в пустое пространство и вспоминала прошлое, если вообще о чем-то думала. В этом было все, чего Айрин так боялась, — превратиться в олицетворение старости, в человека без воли, без надежды, без будущего, который сидит в одиночестве в удобном кресле, накрыв одеялом колени, и ждет смерти.

Да пошли они к черту, такие мысли, сказала бы Лора.

Айрин с трудом поднялась с кресла и, пошатываясь, направилась на кухню, где заставила себя выпить стакан воды и съесть два с половиной засохших шоколадных печенья. Потом заварила себе чашку чая, положила в нее две полные чайные ложки сахара и выпила и ее тоже. Подождав несколько минут, пока сахар и углеводы придадут ей сил, она взяла сумочку и ключи от соседнего дома.

Айрин вышла на улицу, прошла несколько шагов и постучала во входную дверь Анджелы так громко, как только позволяли ее маленькие артритные руки. Как она и ожидала, ответа не последовало, поэтому она вставила ключ в замок и открыла дверь.

— Карла? — позвала она, входя в прихожую. — Карла, это Айрин. Мне нужно поговорить с вами…

— Я здесь.

Голос Карлы был громким и пугающе близким, казалось, он исходил из воздуха, из ниоткуда. Айрин в испуге попятилась, чуть не споткнувшись о порог.

— Я здесь, наверху, — сказала Карла, и Айрин медленно двинулась вперед, подняв взгляд к источнику звука.

Карла сидела на верхней площадке лестницы, похожая на ребенка, улизнувшего из постели, и собирала с коврика волокна шерсти.

— Когда вы скажете то, что хотите сказать, оставьте ключ на кухне, — сказала она, не глядя на Айрин. — У вас нет права входить в этот дом, когда вам заблагорассудится.

Айрин откашлялась.

— Да, — согласилась она, — полагаю, что такого права у меня нет. — Айрин подошла к лестнице и, взявшись за перила, наклонилась и положила ключи на третью ступеньку. — Вот они, возьмите, — сказала она.

— Благодарю вас. — Карла на мгновение перестала собирать волокна и, подняв глаза, встретилась взглядом с Айрин. Выглядела она ужасно: подавленная, с серым лицом и покрасневшими глазами. — У моего дома дежурят журналисты, — сказала она тихим, несчастным голосом, — а в квартире Тео хозяйничает полиция. Вот почему я здесь. Мне больше некуда пойти.

Айрин открыла сумочку и принялась в ней копаться.

— У вас есть для меня что-то еще, Айрин? — спросила Карла хриплым голосом. — Потому что, если нет, то я бы предпочла…