Антоний приподнял бинт.
– Прикоснуться больно. Но лучше синяк, чем дырка, правда?
– С дыркой в этом месте ты бы лежал не в палате, а в морге, – заметил Рудольф Станиславович. – Может, ты теперь всю грудь пряжками обвесишь?
– И живот надо, – заметила я. – Может, ты на рыцарские доспехи перейдешь? Или хотя бы современный бронежилет будешь носить? Сейчас ведь всякие есть. Можно скрыть под твоими греческими и римскими одеяниями. И, думаю, на заказ можно сшить.
– Я подумаю, – ответил Антоний.
– Думать тут нечего! – рявкнул Кальвинскас. – Она права.
Взгляд Антония в это мгновение упал на работавший телевизор. Правда, работал он с выключенным звуком.
– Григорчука принесло, – усталым тоном объявил Антоний и включил звук.
Петька Григорчук – это еще один наш одноклассник. Двоечник, шалопай, теперь еще и пьяница, судя по роже. Ходит по ток-шоу и рассказывает про Антония. Много врет. По-моему, за деньги будет говорить все что угодно. Я не знаю, работает он где-то или нет.
– Ветеринар? Так Васька ветеринар. Они все годы с Тонькой дружили, за одной партой сидели. Оба не от мира сего. Не удивляюсь, что Васька его лечит. Слышал, что она хороший ветеринар. Наши все к ней своих животных носят. А какая разница, кого лечить – большого кобеля или Тоньку?
Я посмотрела на друга.
– Есть разница? – уточнил он у меня. – Меня или Прохора?
– Ты сказать можешь, что чувствуешь. Точно место показать. Пожаловаться на боль.
Тем временем к Петьке присоединилась еще одна наша одноклассница. Верка тоже ходила по ток-шоу, они даже где-то дрались с Петькой. Каждый пытался заработать. Но у Верки трое детей, которых нужно кормить. Все – от разных мужей, которые алименты не платят, а Петька, насколько мне известно, так и живет с мамой.
Опять всплыла история с моим суррогатным материнством – в представлении Верки.
– Я слышал про бабу, которая родила, чтобы ребенку своему операцию сделать. Так это что, Васька?! – Петька попытался оттеснить Верку от журналистов и всунуть свою толстую красную морду в объектив телекамеры. – Тонька и ей денег не дал? На операцию ребенку?
– Я сейчас все расскажу, – объявила Верка и оттолкнула Григорчука.
Они сцепились.
– Выключай, – сказала я Антонию. – Не могу я их слушать.
Я посмотрела на Кальвинскаса.
– Ваши одноклассники тоже считают, что вы должны с ними чем-то делиться?
– Я учился в элитной школе в Вильнюсе, а потом был одним из первых, отправленных на учебу за границу. В России я не учился никогда. В Англии учился, в США.
– Хуже всех тем, кто вышел из маленьких городков, – заметил Антоний. – Стал известным, разбогател, и вдруг оказывается, что «землякам надо помогать». Почему? Человек сам работал – в Питере, Москве, пробился. Или даже просто выиграл в лотерею. Покоя не будет. Ты помнишь, как нас травили?
Я кивнула. Правда, теперь мои одноклассники у меня ничего не требуют. Но разве я могла сравниться с Антонием?
В дверь постучали. Вошел мужчина, которого я раньше никогда в жизни не видела. Оказалось, что это следователь. Он уезжал то ли в Управление, то ли в какую-то лабораторию, чтобы узнать результаты баллистической экспертизы.
– Очень хорошо, что вы уже здесь, Василиса Андреевна, – улыбнулся он. – Это я просил вас пригласить, чтобы не терять время.
Я удивленно посмотрела на него, потом на Антония.
– Вы знакомы с Глебом Островским? – спросил следователь.
Глава 10
– Да, – ответила я, не понимая, с какого боку тут Глеб. Он же за границей. Он не мог стрелять в Антония! В него самого стреляли!
Но больше я сказать ничего не успела. В палату вошел врач, с которым мы виделись в холле. За его спиной маячили две женщины лет по пятьдесят – то ли медсестры, то ли администраторы. Группа поддержки?
– Там драка. Они катаются по земле. Вы понимаете, что нам придется оказывать им помощь?
– Разве это не является вашей прямой обязанностью? – удивленно спросил Кальвинскас.
– Вы когда-нибудь имели дело с нашими страховыми компаниями? – повернулся к нему мужчина в белом халате.
– Регулярно имею, – ответил Кальвинскас. – И что?
– Если привозит «Скорая» – это одно дело, а если граждане сами приходят – другое, – сказала я.
– С животными точно так же? – повернулся ко мне Кальвинскас.
– Ветеринарные услуги у нас все платные, – ответила я.
Хотя у меня есть клиенты, которым я помогаю бесплатно. Есть бабушка, которую я просто считаю святой. Она осталась одна, свои животные умерли – и кот, и собака. Она решила, что не может больше себе позволить взять малыша. С кем он останется после ее смерти? И она приняла решение: брать старых собак и котов на доживание. Когда я общалась с ней в последний раз, у нее жили две собаки, а к коту одиннадцати лет добавилась кошка двенадцати – как раз привезла знакомая зоозащитница. У всех животных умерли хозяева, и они оказались не нужны родственникам. Их или усыпили бы, или выбросили бы на улицу (что более вероятно). Неизвестно, кто кого переживет – эта удивительно добрая женщина или кто-то из животных. Но, по крайней мере, у них будет еще несколько лет в доме, с хозяйкой. Она заботится о них как может и сама получает от этого положительные эмоции. И животные же все понимают. Разве с таких людей можно брать деньги? Наоборот, им нужно помогать материально.
Антоний нажал на кнопку пульта, снова включая телевизор, и палату заполнил вопль Григорчука:
– Если Тонька с Васькой не поженились, значит, он точно голубой!
Антоний тут же опять выключил телевизор.
– Вот этот тип уже катается по земле, – сообщил врач. – Это не прямой эфир.
– Ему первую помощь можете не оказывать, – заметил Антоний. – Мы с Василисой Андреевной знаем его с первого класса. Он дрался все годы и ни разу не получил никаких серьезных увечий. Его и в ток-шоу регулярно приглашают из-за умения раздуть скандал из ничего и вступить в драку по поводу и без повода. И драться он может и с мужчинами, и с женщинами. Жаль, что пока его даже ни одна собака не покусала, хотя перед камерами он вставал на четвереньки и лаял. И на людей, и на собак.
Одна из дам в белом халате пояснила, что Григорчук начал драку с женщиной, а потом включились еще несколько человек обоего пола.
– Скоро ОМОН приедет, – спокойно сказал Кальвинскас.
– На подходе, – оторвал взгляд от своего телефона следователь.
– Вы понимаете, что вы здесь устроили?! – заорал врач. – Вы мне что обещали?
– Я вам обещал, что все будет спокойно через два часа после того, как мы приедем с Василисой Андреевной, – с прибалтийской невозмутимостью ответил Кальвинскас и демонстративно посмотрел на часы. – Но до того, как здесь станет спокойно, будет очень шумно, напряжение будет нарастать, дойдет до пика. Это закон драмы. Вы про катарсис слышали когда-нибудь? Сейчас приедет ОМОН, часть граждан заберет с собой, те, кто не хочет попасть под раздачу, сами сбегут. Кто-то, конечно, останется, но будет вести себя тихо. Это будут поклонники Антония Владимировича, которых на самом деле беспокоит состояние его здоровья. Когда мы соберемся уезжать с Василисой Андреевной, мы с ними спокойно побеседуем. Журналистов здесь уже не будет. Они помчатся за воронками, или их у вас теперь по-другому называют? В общем, действие переместится к полицейским участкам, куда повезут задержанных. Журналистам нужна картинка. А здесь картинки уже не будет. Кого-то посадят на пятнадцать суток. Или теперь не сажают? Кого-то выпустят. У тех, кого выпустят, будут брать интервью. Но выпустят не сразу, придется ждать. Вот они и будут ждать там, куда повезут задержанных! И журналисты, и соратники. Вам даже первую помощь оказывать не придется. Если помощь кому-то потребуется, то вызовут «Скорую» в участок. Если кто-то захочет снять побои, то поедет в травмпункт. Вы попросили меня освободить вас от этого нашествия. Я вам срежиссировал освобождение. Но организовать освобождение за пять секунд невозможно. И я привык работать в определенном формате. Я снимаю полнометражные ленты, а не рекламные клипы. И короткометражки меня никогда не интересовали. Чем вы недовольны?
Врач молчал, две дамы рядом с ним прятали улыбки.
– Загружают, – сообщил следователь, не отрывая взгляда от смартфона. – Думаю, сейчас еще дополнительный транспорт подъедет. Наверное, не рассчитывали, что их тут столько.
Врач махнул рукой и удалился в сопровождении дам. Дверь они за собой закрыли. Мы остались вчетвером.
– Это на самом деле вы все срежиссировали? – уточнил следователь. – Вы случайно политтехнологиями не увлекаетесь?
– Я их изучал, но ими не занимаюсь. Мне это неинтересно. Но я спрогнозировал развитие событий. Мы же с Антонием Владимировичем не первый день знакомы. И этих его одноклассников я и раньше видел. А вот Василису Андреевну впервые.
Кальвинскас встал со стула, подошел ко мне, приложился к ручке и невозмутимо вернулся на свое место.
– И что будет дальше? – спросил следователь у прибалтийского режиссера.
– В смысле?
– Это уже по вашей части, – влез Антоний. – Кого-то посадите, кого-то отпустите. Григорчука бы хорошо на длительный срок засадить. Достал он меня своими откровениями. Теперь еще Василису будет помоями поливать, причем без повода. Меня-то ладно, мне любой пиар на пользу пойдет, но я не хочу, чтобы он портил жизнь Василисе.
– Тоня, я переживу. Сама я ни на какие ток-шоу не пойду и больше никаких интервью давать не буду. Я это делала, когда мне нужно было деньги на операцию ребенку собрать. А сейчас не нужно. На жизнь я зарабатываю. И я свою подругу Варвару попрошу осадить Григорчука. Поговорит и успокоится.
– Не успокоится, – покачал головой мой школьный друг. – Ты знаешь, сколько лет он уже дает интервью обо мне? И вспоминает все новые детали, о существовании которых я никогда не догадывался?
Потом Антоний объяснил, что люди типа нашего одноклассника Григорчука как раз и ходят по ток-шоу. Это, так сказать, их формат. Еще Чарльз Дарвин сказал: «Уверенность чаще порождается невежеством, нежели знанием». Психологи провели серию экспериментов и подтвердили: невежественные люди склонны себя переоценивать и при этом не способны даже осознать всю глубину своей глупости. А компетентные люди обычно сомневаются в себе и своих способностях. И любое ток-шоу это подтверждает. Люди типа Григорчука заткнут любого умного и образованного оппонента – неспособного броситься в драку, пусть даже словесную.
– Я уверена, что ты способен дать отпор Петьке.
– Способен, но не собираюсь. С какой стати мне появляться с ним в одном ток-шоу? Это себя не уважать. Я другими способами себя пиарю. Хотя он пусть обо мне напоминает народу.
– Прости, если не то сказала.
– Вася, ты всегда говоришь «то». Я знаю, что ты на моей стороне и хочешь мне помочь.
– Давайте вернемся к Глебу Островскому, – предложил следователь. – Про Григорчука вы потом поговорите.
– Мы не хотим про него говорить, – сказали мы с Антонием практически хором, посмотрели друг на друга и рассмеялись.
Следователь с Кальвинскасом улыбнулись, потом следователь попросил меня рассказать про знакомство с Глебом.
– То есть вы знаете его только как ветеринар?
Я кивнула. Я не хотела углубляться в то, что между нами могло что-то быть, если бы я в то время не работала суррогатной матерью…
– Но вы много с ним общались?