– Чтобы я никуда не лез и не создавал ей проблем.
Я влезла и повторила, что сказала моя мать.
– Тебя травят, Василиса?
– Сейчас нет. Раньше нас обоих травили из-за наших имен. Успокоились. Но я не могу смотреть, как травят Антония. Он на самом деле умный и точно знает гораздо больше нашей исторички. Он был прав! А остальные трусы.
В пятнадцать лет я была категорична, видела только черное и белое. Я не понимала, что людям нужно кормить семьи, они не хотят ничего менять, не хотят лишних проблем на работе… Какое им дело до одного из многочисленных учеников? Какого-то выскочки, который посмел публично исправить уважаемую учительницу и не собирается извиняться. Наоборот, продолжает настаивать, что она была не права! Если бы склонил голову, покаялся, дело бы быстро забылось. Но оно не забывалось! Наши одноклассники знали, что прав Антоний, и хихикали в спину историчке.
Милицейский начальник Олег Романович сказал то, что мы не ожидали. Но от профессора Аристарха Кирилловича он знал о планах Антония на будущее и был другом Аристарха Кирилловича. Антоний хотел стать режиссером – и ставить фильмы и спектакли на свои любимые древнегреческие и древнеримские темы. Преподавать не хотел, в науку тоже идти не хотел.
– Тебе нужен психиатрический диагноз. Любой. В твоем случае это может помочь в жизни. И вопросов к тебе не будет. Правда, водительские права не сможешь получить. Хотя…
В общем, Антоний отправился на пару месяцев в клинику, где усиленно занимался своей историей, начал учить немецкий, а также не забывал школьную программу. Туда приходили какие-то учителя (не из нашей школы), я регулярно навещала друга, пересказывала уроки, в клинике он экстерном сдал экзамены – и снова пришел в нашу школу первого сентября, когда начинался уже следующий учебный год.
Насколько мы поняли, деньгами врачей «подпитывал» Аристарх Кириллович, у которого не было семьи и который воспринимал Антония то ли как сына, то ли как внука. Ему там ничего не кололи, таблетками не пичкали. Он там просто жил. Хотя он в России был далеко не первым, кто становился психом за взятку. Это у нас вообще в национальных традициях. Иногда это был (и остается) единственный способ не сесть в тюрьму и не пойти в армию. Психиатрические заболевания симулировали, чтобы избежать расстрела. Директора советских магазинов – еще и чтобы избежать конфискации имущества.
В СССР психиатрия использовалась в политических целях и считается одним из основных видов политических репрессий того периода. Первый приказ такого рода в 1921 году отдал Дзержинский – в психиатрическую клинику заключили Марию Спиридонову, одну из руководителей партии левых эсеров. В дальнейшем в психиатрических больницах оказалась масса людей, посаженных по печально известной 58-й статье (антисоветская деятельность), и никто точно не знает, действительно ли они страдали психическими расстройствами, а если и страдали, то в какой степени. По официальным данным, треть политических заключенных в СССР попадала в психиатрические клиники. Масса ученых, писателей, художников, партийных деятелей провели какое-то время в психиатрических больницах.
Советская психиатрия считала больными людьми не только политических диссидентов, но и неординарно мыслящих творческих людей. В общем, человек с порывами вдохновения признавался нездоровым. Им обычно ставили диагноз «вялотекущая шизофрения». Определение вялотекущей шизофрении было такое, что под него можно было подвести кого угодно и соответственно выполнять полученные приказы или зарабатывать деньги. Эта болезнь оказалась находкой для КГБ – развивается медленно, может никак не проявляться. Большинство политических диссидентов получали именно этот диагноз. Его ставили и религиозным людям, ведь религия считалась опиумом для народа, и советский человек должен был быть атеистом.
Когда времена начали меняться, в 1988–1989 годах с психиатрического учета были сняты порядка двух миллионов человек, все – с диагнозом «вялотекущая шизофрения».
Антонию вроде бы поставили «малопрогредиентную шизофрению» и вроде еще и невротическое расстройство. В дальнейшем это на самом деле пошло ему на пользу. Да уже в школе пошло!
С матерью Антония разговаривал Аристарх Кириллович (требовались ее подписи). Оказалось, что она давно считает сына ненормальным. Разве нормальный парень будет интересоваться тем, чем ее отпрыск? А в тот период у нее была новая любовь. Она ни разу не навестила сына в клинике. Все бумаги, которые подсовывал Аристарх Кириллович, подписывала.
Первого сентября, когда мы снова пришли в школу, старой исторички там не оказалось! Ученикам ничего не говорили, но мы узнали через Олега Романовича, что против нее возбуждено уголовное дело, то есть против всей их семейки – ее мужа, сестры, мужа сестры и ее самой. Мужья двух сестер были чиновниками и погорели на распределении госзаказа. С распределением денег по школам была связана сестра, а наша историчка, как оказалось, метила на место директора школы, но не только не дождалась назначения, а вообще была вынуждена школу покинуть. На нашу историчку, не занимающую чиновничью должность, было записано огромное количество движимого и недвижимого имущества, и когда начался учебный год, правоохранительные органы занимались изучением его происхождения. Мы с Антонием могли только порадоваться, что больше ее не увидим. Ее не посадили, а трое родственников отправились в места не столь отдаленные.
Вместо нее пришла молодая девчонка по имени Ангелина, которую явно предупредили об Антонии, официально признанном психом. Антоний всем, кто к нему приставал, теперь спокойно мог сказать: «Я – псих со справкой. Убью или покалечу – мне ничего не будет». И те, кто к нему цеплялся, цепляться прекратили.
А Ангелина стала гулять с Антонием в парке, подкармливать его, а потом, уже в выпускном классе, стала его первой женщиной.
Они поженились уже после того, как мы окончили школу – как только Антонию исполнилось восемнадцать лет. Наши пути разошлись. Каждый из нас учился тому, чем хотел заниматься, я тоже рано вышла замуж, в девятнадцать лет родила Алису.
Встретились мы снова после того, как Антоний увидел программу моей подруги Варьки о том, как я стала суррогатной матерью, чтобы оплатить операцию сыну. Правильнее будет сказать: Антоний услышал, как меня обсуждали его актрисы, и нашел соответствующую информацию в интернете. В интернете просмотрел все программы с моим участием – про фонды, про то, как саму Варьку один директор фонда хотел убить, но не смог задушить, и она выбралась из могилы. Все старые Варькины программы можно смотреть на сайте их телеканала хоть по сто раз. Телевизор Антоний не смотрит. Фонды и Варька Антония не интересовали. Его интересовала я.
Сам он к тому времени стал успешным режиссером, признанным на Западе. Я регулярно читала о нем статьи, смотрела его выступления по телевизору. Но не навязывалась. Оказалось, что чуть ли не весь наш класс, параллельный класс, ученики нашей школы, с которыми Антоний вообще никогда не общался, учителя и их родственники хотели или получить от Антония деньги, или примазаться к его славе. И это те, кто его дразнил и издевался над ним в школе!
Они давали интервью желтой прессе (за деньги), они лезли в ток-шоу. Антоний о своей личной жизни не говорил ничего. С женой он давно развелся, там росла дочь, ровесница моей Алисы – где-то на полгода старше. Бывшая жена его никогда грязью не поливала, никаких деталей семейной жизни не раскрывала и повторяла только одну фразу в разных вариациях: «Жить с гением невозможно».
Никто не знал, с кем он теперь живет. Конечно, журналисты нашли дом, но Антоний всегда выходил из него один и возвращался один. Его не могли связать ни с одной актрисой, певицей, журналисткой, моделью, художницей. Вообще ни с одной женщиной не могли. Он периодически ужинал и обедал с мужчинами, но, скорее всего, это были деловые обеды и ужины.
Но про его сумасшедшую сексуальную мужскую харизму говорили и писали все журналистки, актрисы, гримерши и остальные женщины, которые по каким-то причинам (обычно связанным с работой) оказывались рядом с ним. Они говорили про мужественность, чувственность, когда надо – жесткость. А когда нужна мягкость, то будет мягкость. Он мог добиться от актеров и актрис того, что хотел, и находил к каждому человеку правильный подход. Он видел, слышал и чувствовал людей. Его актеры, весь персонал, который с ним трудился над какими угодно проектами, просто его обожали.
Я знаю, что он очень много работал. У него уже был свой театр – и все спектакли шли с аншлагами. Я все собиралась сходить, но мешало то одно, то другое. Я не могла заранее запланировать мероприятие на вечер. Я не знала, что будет вечером через две недели, а тем более через месяц – а билеты в театр Антония нужно брать заранее. Я просто боялась, что они пропадут.
Но его фильмы я посмотрела все. Я была поражена и восхищена. Это было красиво и познавательно. И еще захватывающе – смесь истории, детектива, любовной драмы. Детективная и любовная линии у Антония присутствовали всегда, и во всех своих фильмах он проводил вполне определенные идеи: не стоит жертвовать жизнью ради любви. Не стоит кончать жизнь самоубийством, если не получилось с любовью. В жизни есть много других радостей. Жизнь – это не только и не столько любовь.
У него была серьезная любовная драма?
Когда ему говорили про отсутствие исторической достоверности, он смеялся. Какая достоверность, если во всех его фильмах присутствуют древнегреческие или древнеримские боги? Хотите правды – смотрите документальное кино. Только какое документальное кино может быть о тех временах, о которых рассказывал Антоний? В любом случае считается, что художественное кино имеет право на совпадение исторической фабулы с реальностью на одну треть. Остальное – вымысел. И ведь он даже не называет свои фильмы историческими! И при изучении истории вы в любом случае не получите правды! Историю писали люди со своим отношением к происходившим событиям, со своими задачами. Человек не может быть беспристрастным. А сколько раз историю переписывали…
Еще Антоний выступал с лекциями, потом стал совмещать лекции со спектаклями – для наглядности. Для этого арендовал Дворец спорта – и мест свободных не было. Он ездил на все фестивали, и его постоянно приглашали в Грецию, Италию, Германию, США и другие страны. Там он представлял свои фильмы, спектакли (его артисты могли говорить и на английском), выступал по телевидению. Сам же он говорил не только на английском, но и на немецком, итальянском и греческом. В Греции ему вообще какой-то орден вручили. Он легко получал разрешения на съемки за границей.
Его внешний вид тоже привлекал внимание. Он обожал эпатировать публику. Антоний отрастил длинные волосы. Насколько я помнила, они у него были светло-русые, теперь он их осветлил. Носил он одежду древних – всюду. То есть он появлялся в пошитых на заказ то римских, то греческих одеяниях. В «римские периоды», как он их называл, Антоний ходил в туниках – льняных и шерстяных, без рукавов и с длинными рукавами – в зависимости от сезона. Из его объяснений в какой-то программе я узнала, что мужская туника должна доходить до колен спереди, а сзади быть несколько длиннее. У римских сенаторов он позаимствовал вышитую вертикальную широкую пурпурную полосу. Поверх туники он надевал белоснежную тогу с пурпурной каймой – спускал один конец тоги вперед с левого плеча, закрывал спину главной частью, пропускал под правой рукой и перебрасывал на левое плечо, таким образом закрывая переднюю часть тела. Одевание Антония было неоднократно заснято и журналистами, и обычными гражданами.
В «греческие периоды» Антоний носил хитон, опять же с рукавами или без рукавов, который закреплялся на обоих плечах и подпоясывался, а поверх него – гиматий (плащ), полу которого перебрасывал через левое плечо. Иногда облачался в хламиду – небольшой плащ, застегивавшийся пряжкой на груди.
Обувь ему шил какой-то армянин. Летом и в помещениях Антоний ходил в сандалиях на кожаной подошве, которая привязывалась к ноге ремнями. В холодное время носил полуботинки. Народу объяснял, что римляне не появлялись на улицах в сандалиях – это было строжайше запрещено, хотя вроде в фильмах, снятых до Антония, римляне как раз щеголяют в сандалиях. Оказалось, что должны быть как минимум полуботинки. Естественно, для нашего климата они делались более теплыми. Были и сапоги, доходившие до колен, почему-то красные и с четырьмя ремешками. Я даже не пыталась запомнить, кто что обувал в древности, у меня без этого проблем хватало. Но насколько я поняла, Антоний выбрал для себя стиль римских сенаторов, который ему подходил больше всего.
Не знаю, как Антоний защищал от холода ноги по всей длине. Может, поддевал рейтузы? Ведь при нашей погоде в тунике и тоге, но с голыми ногами не походишь. Римские солдаты, охотники, крестьяне (в общем, те, кому приходилось проводить много времени под открытым небом) в холодную погоду использовали повязки из льна и шерсти для бедер и голеней. Но в наши дни это, наверное, было бы слишком. В любом случае одеяния у него в холодную погоду всегда были длинные, и под ними было не рассмотреть рейтузы, кальсоны или что он надевал. Летом он мог появиться и в относительно короткой одежде и светить волосатыми ногами в сандалиях. Когда его спрашивали про штаны и говорили, что мужик вообще-то должен их носить, Антоний спокойно отвечал, что это одежда варваров, к которым он не имеет никакого отношения. Также он заявлял, что носит набедренную повязку (но не демонстрировал).
Для особых случаев у него была особая одежда – пурпурная тога, какие надевали триумфаторы. Кто вышивал на ней золотом сцены – не знаю. Но они были не из римской истории, а соответствовали мероприятиям, на которых Антоний появлялся, и каждый раз вызывали фурор. Ну а венки… Ему их плели специально в одном цветочном салоне – и из колосьев, и из лавровых веток. В таких одеяниях он получал награды на фестивалях – наших и зарубежных. И никто уже не ожидал, что он на красной дорожке появится во фраке или придет в костюме на официальный прием или переговоры. Дресс-код Антония не волновал. Его позиция была простой и понятной: я одеваюсь так и только так. Не пустите – уеду прочь. Его пускали.
В общем, выпендривался он как мог. И выделялся всегда. И привлекал внимание прессы всегда. Его ругали и хвалили, поносили и восторгались им. Он стал известной личностью в мировых масштабах – и его везде принимали на его условиях, тем более что в Греции он говорил на греческом, в Италии на итальянском, в Германии на немецком, а во всех остальных странах на английском – и четко доносил свои мысли и идеи. Ему не требовался переводчик, как другим нашим (и не нашим) режиссерам и актерам.
И благодаря его внешнему виду его сразу и везде узнавали.
Но он нигде и никогда не появился ни с одной женщиной. Он никогда не отвечал на вопросы про личную жизнь, заявляя, что личная жизнь должна быть личной. Хотя актрисы вешались на него пачками. И не только актрисы. Несколько раз на зарубежных фестивалях они появились вместе с литовским режиссером Рудольфом Кальвинскасом – требовалось прийти со спутником или спутницей. Оба были приглашены. Они и составили пару. Никто не знал, как они познакомились.
Наша пресса писала кипятком, на Западе появление двух известных режиссеров парой не было ничем необычным. Там СМИ хорошо выдрессированы. Попробуй скажи что-нибудь против двух мужчин – и получишь многомиллионный иск. Но они с Кальвинскасом никогда не обнимались на публике, не целовались, за ручки не держались. Они просто приходили вместе и вместе сидели в залах и на приемах. На вопросы о своих взаимоотношениях не отвечали.
Конкурентами они не были. Рудольф Кальвинскас начинал с любовных драм на современном материале или из недавней истории. Например, о побеге принцессы из Бахрейна и американского морского пехотинца. Но даже если в жизни все закончилось плохо, у Кальвинскаса всегда был счастливый конец. И это нравилось людям.
А потом он придумал литовского супершпиона Арвидаса Даукантаса, этакого Джеймса Бонда на современный лад, да еще и представителя маленького гордого литовского народа. Для исполнения роли шпиона Арвидаса был найден очень красивый литовец, конечно натуральный блондин, с роскошным накачанным телом, от которого млели женщины по всему миру. Сюжеты, конечно, были бредовые: ФСБ (КГБ в версиях для западного зрителя) и ЦРУ не могут решить проблемы, пока не пригласят на помощь Арвидаса. Ему в помощь выделяют или русскую агентессу, имеющую в предках и кого-то из Романовых, и кого-то из верхушки КГБ, или американскую потомственную разведчицу. Он мечется между этими двумя бабами, периодически появляются и другие – из Англии с королевской кровью в венах, из Италии с родословной до какого-то сенатора из Древнего Рима, из Германии с Карлом Великим среди предков… Эту несусветную, но потрясающе красивую глупость смотрели во всех странах. Продвижению фильмов Кальвинскаса активно способствовали литовцы, расселившиеся по всему миру. В США их живет около семисот тысяч. Они есть в Великобритании, Канаде, Германии, Испании, Норвегии, большая община в Бразилии, есть общины в ЮАР и Австралии. Народ во всех странах любит обаятельных шпионов, мастеров всех боевых искусств, стреляющих из всех видов оружия и при этом великолепных любовников. И всегда хороший конец!
Рудольфа Кальвинскаса, как и Антония, регулярно приглашают в разные страны и на все международные фестивали. Вот они и объединили силы. И еще оба вели себя как чудики, что тоже всегда привлекает внимание СМИ. Антоний, как я уже говорила, всегда облачался в одежду древних, а Кальвинскас выбрал для себя пижамы и кеды. И теперь самые известные модельеры мира борются за право сшить Рудольфу Станиславовичу новую выходную пижаму. Благодаря ему они вошли в моду и из сугубо домашней одежды превратились в наряд, в котором можно пойти на вечеринку. На красных дорожках эти двое появлялись исключительно в своей «фирменной» одежде. И никто ни разу ни слова не сказал! Все мировые СМИ снимали и показывали в первую очередь их. И все ждут, что эти двое выкинут в следующий раз. Правильнее будет сказать: отмочат.
Глава 8
Антоний позвонил мне, когда я еще переживала отъезд Глеба. Дети уже родились и были переданы биологическим родителям.
– Почему ты не обратилась ко мне? – спросил он.
– Не хотела уподобляться нашим одноклассникам, – ответила я.
– Ты не наши одноклассники, – твердо сказал Антоний. – Ты всегда меня поддерживала. Я выжил и не сломался только благодаря тебе. Неужели ты думаешь, что я бы не поддержал тебя?
Честно говоря, я не знала. Люди меняются. А если добиваются всемирной известности, то могут измениться очень сильно. Но у меня никогда не возникало мысли просить денег у Антония. Я вообще ненавижу у кого-то что-то просить – и обошлась и в случае серьезной трагедии в моей семье. Сама справилась. По мере возможности помогли Варька и ее коллеги.
Антоний предложил встретиться. Я согласилась. Он спросил, может ли он приехать ко мне.
– Конечно! – ответила я, а сама подумала, что наши бабки у подъезда в очередной раз «выпадут в осадок», как говорит моя дочь. Они переварили мое суррогатное материнство, но Антония в одеяниях римского сенатора или греческого философа они не забудут долго. Хотя я понимала, что он не может появиться в ресторане ни с одной женщиной. Его же везде узнают. Нам не дадут пообщаться, а потом еще у меня усложнится жизнь. Ведь меня же тоже могут узнать – как «ту самую суррогатную мать».
Но Антоний приехал в нормальной одежде – джинсах, рубашке и свитере. Волосы были спрятаны под париком с короткими каштановыми волосами, который он у меня снял, пояснив, что в нем жарко и неудобно.
– А если наоборот? – спросила я. – В смысле: парик с белыми длинными волосами. А под ним что-то типа того, что у тебя всегда было.
Антоний ответил, что он проводит массу времени в жарких странах и там в парике ходить тяжело. Он рассматривал этот вариант, но отказался от него в самом начале своего восхождения к славе.
Я смотрела на него и видела своего друга детства Тоньку, только в уголках глаз у него появились морщинки, которых там раньше не было. И на лбу пролегла глубокая морщина. Да и выражение лица стало жестким. Хотя когда он смотрел мне в глаза и улыбался мне, эта жесткость уходила.
Внутри у меня что-то шевельнулось. Что-то, что я не должна была выпускать наружу. И сердце судорожно забилось. Но я мысленно сказала себе: он теперь – известный режиссер. Всемирно известный. У него таких, как я, миллионы. Стоит только свистнуть. Да, наверное, и свистеть не надо. Сами вешаются и сами себя предлагают. Молодой, красивый, богатый, талантливый, известный мужик. Убойное сочетание!
Антоний познакомился с Калерией Юрьевной, потом с Владиком, спросил про мою маму, которую помнил, увидел ее. Алисы тогда дома не было. Прихрамывающий Прохор не отходил от меня и внимательно следил за гостем – то ли по тайному поручению хозяина, то ли по собственной инициативе.
Антоний Прохора воспринял серьезно, что Прохору понравилось, но он все равно весь вечер просидел с нами на кухне, наблюдая за развитием ситуации. Потом появился трехлапый енот Федот, тоже сидел с нами на кухне и требовал зефир. Кошка Сима то заходила, то выходила и требовала мясо. Прохор не приучен попрошайничать, но я его все равно балую и периодически даю вкусняшки. Если двое других получают, то и сторожевая собака тоже должна! Когда Алиса вернулась в тот вечер, ничего спрашивать не стала, вероятно, решила, что Антоний – клиент. Возможно, она считала, что у меня просто не может никто появиться так скоро после отъезда Глеба. Может, Алиса надеялась, что он все-таки вернется в обозримом будущем. Или что я собираюсь его ждать. Я вообще-то собиралась…
И про «появиться» говорить было еще рано.
Когда мы прошли на кухню. Антоний спросил, давно ли лежит мама, потом про мужа, про личную жизнь.
– Мне не до личной жизни, – ответила я. Зачем рассказывать про Глеба? – Когда на тебе три инвалида, а если считать животных, то целых пять…
Антоний спросил про животных. Я сказала, что Прохор пострадал, спасая жизнь хозяину, лечился у меня, да так и остался. У хозяина теперь другая жизнь. А Федот пострадал в моем присутствии – он сбежал из контактного зоопарка в элитном комплексе, где проживают биологические родители выношенных мною детей, и там же попал под машину одного из жильцов. Я его оперировала – сотрудники контактного зоопарка это сделать не могли. У меня же с собой было все необходимое. Я без своей «ветеринарной» сумки из дома не выезжаю. Мои услуги оплатил виновник аварии, но элитному зоопарку трехлапый енот оказался не нужен – и он переехал ко мне. Почему-то Владик и Алиса давно хотели именно енота.
– Я помню, как ты всегда подбирала больных животных, – печально улыбнулся Антоний и накрыл мою руку своей. От руки шло тепло. И у меня на душе стало тепло. Где он был все эти годы? Почему мы не виделись?
Антоний привез большую сумку продуктов – готовую курицу, торт из супермаркета, потом банку салата, который, по его словам, готовила его домработница, потому что магазинные он не покупает. Я тоже приготовила салат и потушила мясо.
Мы болтали, будто и не расставались на долгие годы, потом сходили погулять с Прохором (Антоний надевал парик), потом снова болтали. Уехал он уже под утро.
– Кто это был? – пытала меня утром Алиса. Дело было в воскресенье, и мы все долго спали.
– Мой одноклассник, – честно ответила я.
– А где он был раньше?
Я пожала плечами.
– В тюрьме сидел? – спросила Алиса.
– С чего ты взяла?!
– Я его бандитскую рожу где-то видела, – заявила дочь.
«Твоей маме нужен мужчина», – тут же напечатала на планшете Калерия Юрьевна.
Алиса хмыкнула и отправилась куда-то с подружкой. Владик был отправлен в центр развлечений с дядей Колей, любителем белок, и дяди-Колиным внуком.