Я быстро перекинул ноги на пол и наклонился, пытаясь нашарить на полу телефон. Экран ярко вспыхнул у меня в руке, когда я наконец нащупал его – было чуть больше трех часов ночи. Слегка запаниковав, я натянул джинсы, тоже брошенные накануне вечером на пол, и на цыпочках прокрался на лестничную площадку второго этажа.

На пол перед входной дверью внизу падал клин света с улицы снаружи. Я секунду неотрывно смотрел на него, ожидая услышать эти звуки опять и увидеть, как дверь содрогается под мощными ударами.

Ничего.

Я помедлил.

«Обычно ты был более решительным…»

Так что я осторожно двинулся вниз, по-прежнему с мобильником в руке. Подойдя ко входной двери, чиркнул пальцем по экрану и включил встроенный фонарик. Яркий свет заполнил прихожую, а потом луч задергался по сторонам, когда я отстегнул цепочку и открыл дверь.

Никого снаружи не оказалось. Ведущая к воротам дорожка была пуста, а улица за ней пустынна.

Хотя калитка была открыта.

Я сам забыл ее закрыть?

Я не смог этого припомнить. Шагнул за дверь, поежившись от ночного холодка и ощущая под босыми ногами грубые камни дорожки. Посветил фонариком влево и вправо, пятная заросший сад росчерками света и тени. Никто там не прятался. Потом двинулся дальше и через открытую калитку вышел на тротуар. Улица купалась в нездорово-бледном янтарном сиянии фонарей, абсолютно пустая в обе стороны.

Я прислушался.

Весь поселок был тих и неподвижен.

Закрыв калитку, я направился обратно к дому. И едва только подошел к двери, как луч фонарика вдруг на миг выхватил из темноты что-то непонятное.

Я застыл, сердце забилось еще чаще.

Покрепче перехватил телефон, и по коже побежали мурашки, когда я дрожащей рукой посветил на дверь и припомнил тот стук, который только что слышал.

Когда рассмотрел отметины, оставшиеся на облупившейся краске.





14




Тогда

После того моего первого осознанного сновидения в последующие недели такое стало случаться со мной все чаще и чаще. При Чарли и остальных я и словом об этом не обмолвился. Частично потому, что сюжеты этих снов казались слишком уж личными, чтобы ими делиться, но также со временем я понял, что просто досадую на то, как этот эксперимент начинает править нашими жизнями.

Чарли начал устраивать обсуждения наших «успехов» едва ли не каждый день, и вскоре стало ясно: это не просто одно из его преходящих увлечений. Теперь мне трудно в точности припомнить, как все это проистекало. Увидеть один и тот же сон на двоих совершенно нереально, но у них это получалось – или по крайней мере так они уверяли. Это напоминало какую-то гонку вооружений. Скажем, Чарли мог первым зачитать очередную запись из своего дневника сновидений, а потом Билли описывал свой сон – и моментально обнаруживалась связь. Чарли был доволен, а это, естественно, подстегивало и Джеймса найти подобную связь в своем собственном. Или же Джеймс начинал первым, а Чарли описывал схожий сон, после чего Билли, не желая оставаться в стороне, выдумывал, будто испытал нечто такое же. После того первого раза они никогда не показывали друг другу свои дневники сновидений. Наверное, просто не хотели ненароком разрушить вымышленный мир, который старательно создавали в своем тесном кружке.

И все сильнее казалось, что в этот кружок я более не вхож. Моя неохота подыгрывать им стала намечать раскол в нашей маленькой группе. Я постоянно надеялся, что мое безразличие пошатнет и кого-то из остальных, но нет. Особенно Джеймс, похоже, с каждым днем все сильнее подпадал под чары Чарли.

Что меня тоже здорово задевало.

Не оставляло неуютное чувство, будто всех нас к чему-то исподволь подводят. У того, чем занимался Чарли, явно была какая-то цель, и хотя я никак не мог понять, в чем она заключается, на душе становилось все неспокойней.

Но какой бы дурью мне все это ни казалось, помню, как думал: «Да чего тут страшного?» Как я уже говорил Джеймсу в тот день, когда мы впервые сравнили дневники сновидений, все это полная фигня. Сны – это просто сны. Так что со временем я пришел к мысли, что все это в итоге само собой перегорит и жизнь вернется в нормальную колею.

«Все это полная фигня».

Вот что я себе постоянно повторял.





* * *


«Инкубация».

Несмотря на несколько зловещее звучание, это слово описывает непреложный факт: наши сны всегда вызваны влиянием реального мира. Наше подсознание берет все то, с чем мы успели столкнуться в повседневной жизни, и разбивает об пол, словно вазу, а потом подбирает пригоршню осколков и кое-как склеивает их, чтобы показать нам во сне. Мы можем узнать несколько фрагментов, но они соединены друг с другом в случайном порядке, плохо подходят друг к другу и изрезаны беспорядочными трещинами. Сны – это лоскутное одеяло, сшитое из того, что случилось с нами в нашей осознанной жизни.

Но иногда все происходит и с точностью до наоборот.

В одну из больших перемен мы с Джеймсом шли через игровую площадку, направляясь в комнату «С5-б». Наши обычные занятия все больше становились мне не по вкусу, и в тот момент это чувство только усиливалось, но я не мог придумать какого-то оправдания, чтобы туда не идти.


И тут совершенно случайно оглянулся.

Вдали маячила фигурка Дженни, которая удалялась в сторону соседней стройплощадки. Вид у нее был столь же отрешенный и уверенный в себе, как и всегда – одна, но не одинока, – и шла она так, будто каким-то образом заранее проложила маршрут между другими ребятами, позволяющий ей двигаться строго по прямой, ни на кого не натыкаясь и не останавливаясь.

Я немного посмотрел, как Дженни шагает по узенькой дорожке вдоль стройки, не понимая, куда она может направляться. Там мало что было, не считая теннисных кортов, нескольких беседок для уроков на открытом воздухе и служебной автостоянки, и все же шла она со спокойной уверенностью, явно имея в голове какую-то конечную цель.

– Ты чего? – спросил Джеймс.

Секунду я ничего не отвечал. Вид Дженни напомнил мне о том моем первом осознанном сновидении. И точно так же, как наши сны берут начало в нашей реальности, бывает, что и нашу реальную жизнь могут изменить сны, которые нам снятся.

– Я догоню, – сказал я.

– Почему?

– Мне просто нужно кое с кем поговорить.

– Ладно.

Он слегка пожал плечами и ушел.

Я немного постоял, а потом устремился обратно той же дорогой, какой мы шли. Вблизи синтетическое полотнище ограждения немного просвечивало, и сквозь него виднелись комья грязи, налипшие на него с обратной стороны. Воздетая ввысь рука экскаватора повисла в воздухе над ним, выставив к небу свои толстые металлические зубы, кривые и ржавые, и я ощутил легкий запашок гудрона. Очевидно, какие-то работы здесь все-таки велись, но сейчас на участке стояла мертвая тишина, и было легко представить, что все это лишь иллюзия – что со временем полотнища сдернут в сторону, как фокусник сдергивает платок, и все увидят, что ничего не изменилось.

Больше никого рядом не было, и по мере моего продвижения вокруг становилось все тише. Теннисные корты слева прятались за проволочной сеткой, а беседки из гофрированного железа справа напоминали заброшенные жилые трейлеры, кое-как притиснутые друг к другу на автомобильной свалке. Впереди, немного за ними, одиноко стояла деревянная скамейка. Дженни уже сидела на ней. Она обогнала меня самое большее на минуту, но уже лихорадочно царапала что-то в блокноте, лежащем у нее на коленях.

Я остановился, немного не доходя до нее, теперь уже не зная, что делать, и чувствуя себя слегка по-дурацки. Это явно было ее место, и Дженни была настолько поглощена своим занятием, что казалось неправильным ее отвлекать. И хотя после того, как она дала мне почитать ту книгу, мы с ней еще несколько раз общались, это всякий раз происходило случайно: коротко обменивались мнениями после заседания клуба литературного творчества или перебрасывались парой слов, случайно натолкнувшись друг на друга в школьном коридоре. До этого я никогда специально не искал ее и совершенно не представлял, что сказать. Может, сюда меня привел и сон, но реальность лишила меня дара речи. Так что я совсем собрался уже повернуть назад, когда Дженни подняла взгляд и заметила меня.

Она тут же прекратила писать, и секунду ее лицо ничего не выражало.

А потом крикнула:

– Привет!

Я поправил сумку на плече.

– Привет.

Еще одна секунда тишины.

– Ну, – произнесла она. – Так ты туда или сюда?

И вновь я почувствовал себя по-дурацки. В то же время если б я развернулся и ушел, то выглядел бы еще более нелепо. Я подошел к скамейке.

– Прости, – сказал я. – Ты вроде занята…

– Занята? – Дженни бросила взгляд на блокнот. – О… Нет. Просто пытаюсь накидать кое-какие идейки.

– Идейки рассказов?

Она закрыла блокнот.

– Типа того. Так присядешь или собираешься и дальше стоять столбом?

Еще один вопрос – на который теперь, когда я уже был здесь, имелся лишь один возможный ответ. Я присел на самом конце скамейки, деликатно оставив между нами изрядное пространство. Дженни выжидающе посмотрела на меня.

«Да, – осознал я. – Мне ведь наверняка нужна какая-то причина, почему я приперся сюда?»

И тут меня наконец осенило.

– Я просто увидел тебя и понял, что должен извиниться, – начал я. – Я так долго держу твою книгу…

– А-а… Насчет этого не переживай.

– У меня просто создалось впечатление, что она важна для тебя.

– Угу, но она у меня уже сто лет. Ты уже все рассказы прочел?

– Почти.

– Тогда подержи ее еще. Одолей до конца. Потому что все они там хороши. Есть реальная классика – то, что тебе определенно стоит прочесть.

Я улыбнулся.

– В целях самообразования?

– Ну да. Если собираешься стать писателем, ты должен хорошо знать эту область, согласен? Иметь хоть какое-то представление об истории вопроса… Я не могу допустить, чтобы весь остаток жизни ты читал одного Стивена Кинга, какой бы он ни был офигительный.