Ее отец, Балатон из Дома Мчащихся, возглавляет Совет. Судя по тому, что Кадия не бросилась защищать честь папочки и не стала возражать Полыни, она понимала – Ловчий все говорит правильно.

Дети – это, конечно, цветы жизни. Но Шолох – сама жизнь. Так что пусть Совет и верит, что Лиссай под землей, терпеть подозрительные «выходки» ради его спасения он не станет.

– Ну давайте кругами будем по предбаннику ходить! Пусть думают, никак не можем пройти внутрь!

– А как же великий махач с упырями, о котором будут слагать легенды? – снова взъерепенилась Кад.

– А как же мое исследование? – осмелел Дахху.

– А как вам идея взять с собой Андрис – она наверняка что-то придумает с передачей фальшивых данных через браслет? – Полынь по-воробьиному склонил голову набок.

Я взвыла еще громче.

Не специально, просто… Просто вырвалось.

А потом я вдруг поняла, что это Ловчий меня так поддержал в моем нежелании углубляться под курган. Кадия и Дахху тоже встрепенулись и сразу поникли: голоса «идти вглубь – ждать у входа» внезапно разделились поровну, что при установившейся субординации означало мою и Полыни победу.

Я нахмурилась:

– Андрис нормально отреагирует на всю эту информацию вселенского характера?

– Андрис сложно обескуражить.

Я насупилась, вспоминая нашу встречу в Рокочущих рядах.

М-да. Что-то не могу найти имя Ищейки в своем списке людей, Которых Очень Хочется Увидеть. Зато у Полыни ее имя там точно есть. Класс. Но… Ладно. Дело есть дело.

Я неохотно кивнула:

– Тогда зовем Йоукли.

И, чтобы взбодриться, кулаком погрозила Кадии:

– А ты только попробуй сунуться под курган глубже, чем надо! Догоню и лично укокошу, никаких упырей не понадобится!

– Как же ты идиотски выражаешь свою любовь, – фыркнула Кад. – Но я все равно ценю, заметь!

Перемирие на кухоньке наступило одновременно с рассветом: косые лучи восходящего солнца спицами пронизали комнату через несколько потолочных окошек. Дахху с бряцаньем поставил на стол поднос с дымящимся липовым сбором и плюшками.

Да уж, вовремя!

Кад широко зевнула, сграбастала свою кружку и уселась прямо на пол. Я привычно выдвинула из-под стола скрипящую табуретку. Полынь, не слезая с барного стула, приблизился серией мелких громыхающих прыжочков, а сам Дахху, пробормотав что-то на тему «утро… эээ… утра мудренее», уковылял в комнату и ничком рухнул на матрас, перепугав золотых рыбок в оном.

После нескольких обжигающих янтарных глотков – бессмысленных, раз уж идем спать, но необходимо вежливых – мы все последовали примеру Смеющегося и разбрелись по комнаткам.





* * *


Моя «келья» была тихой, уютной и маленькой.

Одеял на всех не хватило, так что я легла спать под вязаным пледом с длинными и кокетливыми кистями. Я сложила руки под щекой и прикрыла глаза. Раннее птичье пение баюкало куда лучше, чем вечерний стрекот цикад.

Засыпать на рассвете – блаженство, доступное лишь выскочкам. Тем, кто играет со временем, как ему хочется, тем, кто исподтишка мнит себя Стражем Ночных Мечтаний.

На заре всегда такая волшебная, кристальная тишина, что, каким бы ты ни был злобным отморозком, жди прекрасных снов. Подозреваю, жизнь благоволит бунтарям: иначе не знаю, почему нет ничего слаще, чем, обдурив ход планет, ложиться спать на рассвете.

Я перевернула подушку свежей, прохладной стороной к лицу и уже почти вырубилась, но…

В дверь ко мне тихонечко поскреблись.

– Кто там? – шепотом спросила я.

– Ты не знаешь, где твой друг хранит кофе? – еще тише отозвался Полынь, просовывая голову в щель.

– Зачем тебе кофе в пять утра?

– Слово «утро» и «кофе», как по мне, прямо созданы друг для друга. Неужели дерзнешь оспорить? – Он зашел и прикрыл за собой дверь.

– Ну… В пять это пока еще лживое утро, фальшивое, знаешь, утро без чести и достоинства… Такому утру кофе не положен, нечего.


– Какая ты немилосердная, – хмыкнул Полынь, садясь на пол и затылком подпирая стену. – Правила строишь, часы муштруешь. Кошмар. Будь я пятичасовым утром, я бы, наверное, как-нибудь отомстил.

– Да ну эту месть! Пусть лучше заставит себя полюбить.

– М-м-м, прямо-таки заставит? Так ты предпочитаешь тиранов, малек?

– Не. Не дай небо. Но в болтовне все жесткое будто звучит сочнее.

– Сильные эмоции, стучащие сердца, адреналин и страсти… – Ловчий приподнял бровь на выверенный сантиметр. – Да, звучит и впрямь неплохо.

Мы болтали. Мы долго и беспечно трепались о всякой ерунде на грани диагноза «шизофрения». Ни слова о деле. Иногда мы понимающе молчали, смотря на все светлеющий квадрат окна.

Кофе был благополучно забыт, да и, думаю, изначально играл лишь роль предлога. Я не сразу сообразила, как, наверное, жутко Полыни было зайти в свою гостевую келью и вновь запереться в тесноте каменного мешка после долгого заточения в Гластер-Кохе. А когда сообразила, порадовалась, что Ловчий пришел именно ко мне – а не вышел на кухню или просто не утопал прочь из пещеры, в рассвет…

Во время какой-то особенно уютной и долгой паузы, когда Внемлющий уже безапеляционно отобрал у меня подушку, подложив себе под голову, я внезапно уснула.

А когда я проснулась, келья была светла и пуста.

Только пахло мятой и перцем.





* * *


На следующий день белокаменные ступени Иноземного ведомства – эдакий щеголеватый амфитеатр власти – были обсыпаны госслужащими, как виноградом.

День выдался жаркий, по-настоящему летний, и вывалившие на обед чиновники розовели на прохладном мраморе, медленно, но верно обгорая на солнце. Аппетитно пахло сэндвичами с огурцом. И, конечно, чернилами: Говоруны, Ловчие и Указующие не отрывались от бумаг даже за перекусом. Неудивительно, что Архив постоянно просит магов зачаровывать пергамент на самоочищение от крошек!

Я сидела меж бывших коллег буревестником: черная майка, черные шаровары и, конечно же, черный плащ – пустынный, с глубоким капюшоном и одной клиновидной фалдой сзади – то ли птичий хвост, то ли имитация воздушного змея. Жадные до подачек грачи учтиво обходили меня по кругу. Принимали за свою.

Не то чтобы я возлюбила тьму – не дай-то небо, – но так черные червячки проклятия пугали меньше. Сливались с общим колоритом. Не зная контекста, можно было подумать, что это я специально разрисовала себе руки под любимый стиль в одежде. А не наоборот. Эх, сладкая иллюзия свободы!..

Прошло сорок два часа с моего визита к королю – и аспидные жилки расползлись от ключицы до кончиков пальцев. Одно хорошо – лицо у меня пока что было нормального цвета. Хотя, стоило мне увидеть Андрис Йоукли, как оно потемнело само собой.

– Андрис, – я встала ей навстречу.

Ищейка энергично скакала по ступеням вверх – возвращалась в ведомство с очередного ареста. Судя по изрыгающей проклятия миниатюрной клетке на ее поясе (клетка была целомудренно завешана тряпочкой) – с ареста феи.

Андрис притормозила возле меня.

– Йоу, – кивнула девушка. И умолкла, предоставляя мне право оправдываться.

Я прикусила губу.

…Полынь еще вчера пошел посвящать Андрис Йоукли в ход грядущей миссии. Пока куратор, сидя в прихожей, зашнуровывал свои умопомрачительные сандалии с тысячью цветных веревочек, я, скромно прокашлявшись, призналась ему в нашем с Йоукли «легком недопонимании».

– То есть вы рассорились в пух и прах, – перевел Полынь. Днем он снова стал рационален и суров, в противовес ночной ипостаси «болтушки».

– Да нет, просто были не так милы, как прежде, – промямлила я.

– Пожалуйста, извинись перед Андрис до того, как мы спустимся в некрополь. – Куратор придирчиво оглядел навязанные им узлы и поправил один из пушистых помпонов.

– Почему я?!

– Потому что в итоге ты фактически украла ее идею с «господами добровольцами».

– Я не подкупала ночную стражу, эй!

– Ну да, ты просто напала на короля, – фыркнул Полынь.

Встал, распахнул входную дверь и уже на пороге пещеры обернулся:

– Извинись, Тинави. Это будет правильно. И предотвратит проблемы потом. Например, когда ты захочешь вернуться в ведомство, а у тебя там не окажется союзников.

– Да что ты понимаешь, Полынь! – раздосадованно крикнула я.

Но куратор уже ушел: ловец ветра на козырьке обреченно звякнул, когда он задел его своим высоким клубковатым пучком.