– Только мне, – сказал он, делая еще несколько движений.
Напряжение, владевшее нами, наконец-то получило разрядку.
– Только… навсегда… ты, – выдохнула я.
У меня дрожали ноги.
Мэтью тяжело дышал, плотно прижавшись лбом к моему лбу. В его глазах снова промелькнуло сожаление. Он опустил мой подол и нежно меня поцеловал. Поцелуй получился почти целомудренным.
Наше любовное слияние, каким бы бурным оно ни было, не погасило побуждения Мэтью контролировать меня. Я принадлежала ему. Какие еще подтверждения он хотел получить? Похоже, это побуждение никогда не исчезнет.
Моя досада выплеснулась наружу, приняв вид плотной воздушной волны. Она оторвала Мэтью от меня, швырнув к противоположной стене. Его глаза потемнели.
– Как тебе такое ощущение, сердце мое? – тихо спросила я.
Мэтью удивленно смотрел на меня. Я щелкнула пальцами, выпуская его из воздушного плена. Мэтью задвигал руками и ногами и открыл рот.
– Не надо извиняться! – сердито бросила я. – Если бы мне это не понравилось, я бы не стала терпеть и сразу сказала «нет». – (Мэтью плотно сжал губы.) – Я постоянно вспоминаю твоего друга Джордано Бруно: «Желание толкает меня вперед, но страх осаживает». Я не боюсь ни твоей телесной, ни магической силы. Я вообще ничего не боюсь в тебе. Чего же ты, Мэтью, боишься во мне?
Его кающиеся губы коснулись моих. Ветер, качнувший платье, подсказал: вместо ответа Мэтью предпочел исчезнуть.
Глава 30
– Заходил мастер Габермель. Твой компендиум на столе, – не поднимая головы, сообщил Мэтью.
Он сосредоточенно изучал планы Пражского Града, которые непостижимым образом сумел раздобыть у императорских архитекторов. Последние несколько дней Мэтью, что называется, обходил меня стороной, направляя свою энергию на изучение императорской стражи и возможных брешей в ней. Я пересказала мужу совет Авраама, но Мэтью предпочитал стратегию упреждающего удара. Ему хотелось, чтобы мы как можно скорее покинули Прагу.
Я подошла к столу. Мэтью смотрел на меня беспокойными, голодными глазами.
– Это всего лишь подарок. – Я сняла перчатки и крепко поцеловала мужа. – Ты не забыл, что мое сердце принадлежит тебе?
– Это не просто подарок. К нему прилагалось приглашение на завтрашнюю охоту. – Мэтью обнял меня за талию. – Галлоглас уведомил, что мы примем приглашение. Он разведал путь в императорские покои. Спросишь как? Заболтал одну служанку, наговорив ей комплиментов и сказав, что сгорает от желания увидеть эротическую коллекцию Рудольфа. Дворцовая стража будет либо охотиться, либо дремать. Галлоглас считает, что это отличный шанс заняться поисками книги.
На столе лежал еще один небольшой пакет.
– Ты знаешь содержимое и этого подарка?
Мэтью кивнул и потянулся к пакету:
– Ты постоянно получаешь подарки от других мужчин. Этот от меня. Протяни руку.
Я послушно протянула руку. Мэтью положил мне на ладонь что-то круглое и гладкое величиной с небольшое яйцо.
Оно было металлическим и довольно тяжелым. Однако то, что я приняло за яйцо, оказалось целой стаей маленьких саламандр, сделанных из золота и серебра. На их спинах поблескивали крошечные бриллианты. Я подняла одну саламандру и увидела цепь, составленную из парных саламандр. Их головы смыкались, а хвосты переплетались. К цепи был прикреплен крупный ярко-красный рубин.
– Какая красота! – восхищенно сказала я, глядя на Мэтью. – И когда ты нашел время, чтобы заказать эту цепь?
Она явно не принадлежала к числу вещиц, которые ювелиры делают в расчете, что кто-нибудь зайдет и купит.
– Я ее не заказывал, – признался Мэтью. – Отец прислал эту цепь вместе с триптихом. Но у меня были сомнения, понравится ли она тебе.
– Она мне уже понравилась. Ты же знаешь, саламандры – алхимический символ, – сказала я, награждая Мэтью новым поцелуем. – И потом, какая женщина станет возражать против двух футов серебра, золота, бриллиантовых саламандр и рубина, способного заполнить собой подставку для яйца?
– Саламандры были подарком тогдашнего короля, когда в тысяча пятьсот сорок первом году я вернулся во Францию. Король Франциск Первый избрал своей эмблемой саламандр, окруженных пламенем. Его девизом, в переводе с латыни, было: «Питаю и уничтожаю». – Мэтью вдруг засмеялся. – Киту настолько понравились эти слова, что он перекроил их на свой лад: «Питающее меня меня же уничтожает».
– Кит – неисправимый пессимист, у которого стакан всегда наполовину пуст, – сказала я и тоже засмеялась.
Я качнула одну из бриллиантовых саламандр. Свет свечей заставил ее заиграть множеством крошечных огоньков. Я приготовилась сказать об этом, но вдруг закрыла рот.
– Что-то не так? – насторожился Мэтью.
– Ты уже дарил эту цепь кому-нибудь… раньше?
После того вечера я вдруг остро почувствовала свою незащищенность.
– Нет, – коротко ответил Мэтью, обвивая руками мою руку вместе с цепью.
– Понимаю, это звучит смехотворно. Особенно если вспомнить поведение Рудольфа. Нет, меня бы такое не удивило. Просто если ты даришь мне вещь, которую прежде дарил кому-то из любовниц, честно скажи об этом.
– Мне, mon coeur, такое несвойственно. Я бы никогда не подарил тебе то, что уже дарил другой. – Мэтью ждал, когда я взгляну на него. – Твоя огнедышащая дракониха напомнила мне подарок Франциска. Вот я и попросил отца разыскать цепь в наших закромах. Я надевал ее сам, причем всего один раз. С тех пор она лежала в какой-то шкатулке.
– Такую цепь не будешь носить каждый день, – сказала я, попытавшись засмеяться. Попытка не удалась. – Сама не знаю, что со мной.
Мэтью притянул меня к себе, поцеловал:
– Мое сердце принадлежит тебе ничуть не меньше, чем твое – мне. Никогда не сомневайся в этом.
– Обещаю, что не буду.
– Вот и прекрасно. Рудольф делает все, только бы поссорить нас. Нам необходимо уцелеть, а затем благополучно убраться из Праги.
Слова Мэтью преследовали меня на следующий день. После полудня нас ожидали охотничьи развлечения в обществе императора и его ближайших придворных. Поначалу Рудольф хотел отправиться в свой охотничий домик на Белой горе и там устроить охоту на оленей. Но густая свинцовая облачность заставила его изменить планы. Была вторая неделя апреля, однако весна не торопилась в Прагу, и низкие облака вполне могли предвещать обильный снегопад.
Мэтью император позвал к себе, оставив меня на милость придворных дам. Те открыто пялились на меня и совершенно не знали, как себя со мной держать.
Слуги подали вино. Император и его спутники не ограничивали себя в количестве выпитого. И как после этого садиться в седло и мчаться на бешеной скорости за добычей? Жаль, что у Рудольфа не существовало правил на этот счет. За Мэтью я особо не беспокоилась. В чужих местах он был весьма умерен в выпивке. И даже если его лошадь вдруг врежется в дерево, для организма вампира такая травма не будет смертельной.
Подошли двое ловчих, неся на плечах длинный шест. Он служил насестом для великолепной стаи охотничьих соколов. Им предстояло сбивать для нас пернатую дичь. Затем подошли еще двое. На их шесте сидела всего одна птица, чью голову закрывал колпак. Оттуда высовывался грозного вида изогнутый клюв. Коричневые перья на лапах создавали ощущение сапог. Птица была заметно крупнее соколов.
– Ага! – воскликнул Рудольф, радостно потирая руки. – Вот и мою охотничью орлицу Августу принесли. Мне хотелось, чтобы La Diosa взглянула на нее. Увы, мы сегодня не сможем насладиться зрелищем ее охоты. Олений ров слишком узок для птицы такого полета.
Августа. Что ж, вполне подходящее имя для столь гордого создания. Ростом орлица была почти три фута. Даже колпак не мешал ей сидеть с запрокинутой головой.
– Она чувствует, что мы на нее смотрим, – негромко произнесла я.
Кто-то перевел мои слова императору.
– Охотница охотницу всегда поймет, – одобрительно улыбнулся Рудольф. – Снимите с Августы колпак. Пусть они с La Diosa познакомятся.
К орлице подошел кривоногий сухопарый старик. Судя по выражению его лица, он знал норов этой птицы и потому действовал осторожно. Развязав кожаные ремешки, удерживающие колпак на шее Августы, старик плавным движением его снял. Ветер взъерошил золотистые перья вокруг шеи и на голове, показывая их красоту и гибкость. Одновременно чуя свободу и опасность, орлица расправила крылья. Могло показаться, что она сразу же вспорхнет, но расправленные крылья можно было истолковать и как знак предостережения.
Император ошибся: ко мне Августа интереса не проявила. Безошибочный инстинкт заставил ее голову повернуться к единственному хищнику, который был опаснее ее. Мэтью ответил ей пристальным взглядом. В его глазах я увидела печаль. Августа закричала, показывая, что ценит его сочувствие.
– Я велел принести сюда Августу не для развлечения герра Ройдона, а для ее знакомства с La Diosa, – проворчал Рудольф.
– Я благодарю ваше величество за показ вашей красавицы, – сказала я, привлекая внимание раздраженного правителя.
– Да будет вам известно: Августа завалила двух волков, – сообщил Рудольф, колко поглядывая на Мэтью.
Перья императора были взъерошены куда сильнее, нежели перья его любимицы.
– И с каждым ей пришлось хорошенько побороться.
– На месте волка я бы просто уступил даме и не стал бы с ней пререкаться, – ленивым тоном ответил Мэтью.
Сегодня он был придворным до мозга костей в своей одежде зеленых и серых тонов. Его черные волосы прикрывала щегольская шапочка. Она плохо защищала от ветра и других природных стихий, зато ее верх занимал серебристый уроборос – отличительный знак семьи де Клермон. Пусть Рудольф не забывает, с кем имеет дело.
Нагловатый ответ Мэтью позабавил придворных, вызвав у них смех. Убедившись, что смех направлен не на него, Рудольф тоже засмеялся.
– Это еще одна наша общая черта, герр Ройдон, – сказал он, хлопая моего мужа по плечу. – Мы оба не боимся сильных женщин.
Произнося эту фразу, император выразительно глядел на меня.
Тягостная обстановка разрядилась. Сокольничий не без облегчения вернул Августу на насест и спросил императора, кого из соколов он желает выбрать для сегодняшней охоты на королевских куропаток. Рудольф торопливо осмотрел птиц и выбрал себе крупного кречета. Австрийские эрцгерцоги и немецкие принцы спешили выбрать оставшихся птиц, относясь к выбору очень азартно. Остался всего один сокол: небольшой и дрожавший от холода. Мэтью потянулся к нему.
– Это птица не для охотников, а для охотниц, – ехидно усмехнулся Рудольф, поудобнее усаживаясь в седле. – Я собирался предложить ее La Diosa.
– Невзирая на свое имя, Диана не любит охотиться. Но это не имеет значения. Я беру вашу мышатницу.
Мэтью пропустил путы через пальцы, вытянул руку, и птица переместилась на его ладонь, обтянутую перчаткой.
– Здравствуй, красавица, – тихо произнес он, пока птица осваивалась на его ладони.
Шажки ее были мелкими и сопровождались позвякиванием колокольчиков.
– Ее зовут Шарка, – улыбаясь, шепнул егерь.
– Она такая же смышленая, как та, чье имя получила?[87] – спросил Мэтью.