И возможно, к завтрашнему дню мы оба будем мертвы.
– Быстрее! – выплюнул СПП, даже не пытаясь скрыть раздражение. Я с трудом поспевала за ним, но беспокоиться было не о чем. Будучи в сознании, я бы ни за что не осталась в лазарете. Тем более когда над головой нависла новая угроза. Я знала, что они собираются со мной сделать.
Знала, что скрывается под слоями белой краски.
Первых детей, которые попали сюда, постигла участь подопытных свинок. Они испытали на себе весь ужас электрошока и препарирования мозгов. Истории передавались из уст в уста со священным трепетом. Ученые пытались найти способ нейтрализовать новые способности – «вылечить» детей, а в действительности просто убивали в них волю к жизни. Тот, кто разоблачил этот ужас, был назначен управляющим во время первой волны. Меня привезли во время второй, и это была удача. С каждой волной детей прибывало все больше и больше, лагерь разрастался, пока не осталось ни одного свободного клочка земли. Это случилось лишь через три года. С тех пор новых слухов больше не появлялось.
По мнению солдата, я шла недостаточно быстро. Он с силой втолкнул меня в зеркальный коридор. Указывающая на выход стрелка светилась кроваво-красным. СПП толкнул меня еще раз, сильнее, и засмеялся, когда я упала. В груди сквозь боль начали пробиваться первые ростки гнева. Останавливало лишь то, что солдат может запросто привести меня в укромный уголок и прикончить.
Вскоре я уже стояла снаружи, вдыхая свежий весенний воздух. Набрав полные легкие туманной прохлады, я попыталась проглотить обиду. Нужно было подумать. Оценить обстановку. Если он собирался разделаться со мной в одиночку, я легко могла бы взять верх. Это не проблема. Зато перебраться через железный забор будет непросто – к тому же я не имела представления, где, черт побери, нахожусь.
Когда я только попала в Термонд, однообразие пейзажа скорее успокаивало, избавляя от болезненных воспоминаний. Западная Вирджиния и Вирджиния не сильно отличаются друг от друга, хотя жители Вирджинии наверняка стали бы это отрицать. Одинаковые улицы, то же небо, та же кошмарная погода: либо попадаешь под дождь, либо изнываешь от влажности. Однако кое-чем Вирджиния все-таки отличалась. Одна девочка из нашего бокса с пеной у рта доказывала, что видела во время поездки табличку «Добро пожаловать в Западную Вирджинию», так что мы прорабатывали и эту версию.
СПП пошел чуть медленнее, подстраиваясь под мою ковыляющую походку. Один или два раза он что-то пробурчал про дурацкую траву, заслоняющую обзор дежурным на контрольной башне.
Когда башня оказалась в поле нашего зрения, мне почудилось, что я волочу за собой на цепи огромный железный шар. Само здание выглядело заурядным, а башней его назвали из-за того, что оно возвышалось точно одинокая скала посреди моря однообразных деревянных лачуг, расходившихся от башни кругами. Забор, находящийся под напряжением, замыкал внешнее кольцо и охранял мир от нас, фриков. Следующие два кольца принадлежали зеленым. Потом еще два – синим. В остальных жили красные и оранжевые. До тех пор, пока их не забрали. Эти кольца располагались к башне ближе всего – по-видимому, начальство решило, что так будет проще приглядывать за опасными типами. Но после того, как один из красных поджег свой бокс, их всех перевели подальше, используя зеленых как буфер, на случай, если кто-то попытается преодолеть изгородь.
Сколько было попыток побега?
Пять.
А успешных?
Ноль.
Я не знала ни одного зеленого или синего, который бы пытался бежать. Все сцены отчаяния, стремительные налеты организовывали небольшие группки красных, оранжевых и желтых. Те, кого поймали, обратно уже не возвращались.
Было время, когда мы чаще общались с другими цветами, еще до того, как нас разделили. Пустующие боксы красных, оранжевых и желтых отдавали синим, а новоприбывшие зеленые (самая многочисленная группа) заполняли старые хибары синих. Лагерь разросся до такой степени, что инспекторы начали составлять списки, сортируя нас по цвету и полу. Столовую мы посещали по этому принципу. Однако даже после этого выбить себе место за столом было не так-то просто. За несколько лет я ни разу не увидела мальчика-ровесника.
Башня осталась далеко позади. Не осталось ни тени сомнения, куда мы идем, и теперь я могла нормально дышать.
Спасибо, – подумала я, не обращаясь ни к кому конкретно. В горле стоял комок.
Через несколько минут мы подошли к боксу № 27. СПП подвел меня к двери и молча указал на раковину слева. Я кивнула и начала смывать кровь холодной водой. Терпением солдат не отличался. Через несколько секунд он схватил меня за ворот рубашки и сильно дернул вверх. Второй рукой он пропустил карту сквозь замок, и дверь распахнулась.
Эшли, одна из самых старших в нашем боксе, распахнула дверь шире. Взяв меня за руку, она кивнула СПП. Решив, что этого достаточно, он молча развернулся и направился вниз по дорожке.
– Боже мой! – прошипела она, затаскивая меня внутрь. – Не могли подержать тебя еще одну ночь? Ну конечно, нет, им нужно было избавиться от тебя пораньше. Это что, кровь?
Я замахала руками, однако Эшли увернулась и откинула мои волосы назад. Вначале я не поняла, почему она так на меня смотрит – глаза ее расширились и немного покраснели. Эшли закусила губу.
– Я правда… думала, что ты… – Мы по-прежнему находились внутри бокса, но я вдруг почувствовала, как здесь холодно. Прохладный воздух скользил по коже, точно шелк.
Эшли жила здесь слишком давно, чтобы дать слабину, но на этот раз она впервые не могла подобрать слов. В нашей унылой разношерстной компании числилось несколько лидеров, и Эшли была одной из них. Все они уже достигли того возраста, когда понимаешь, что будет, если потеряешь способность смеяться.
Я слабо улыбнулась и пожала плечами. Эшли это не убедило, по крайней мере, руку она не убрала. В боксе было темно и сыро, пахло грязью. И все же я чувствовала себя комфортнее, чем в стерильной чистоте лазарета.
– Дай мне… – Эшли сделала глубокий вдох. – Дай мне знать, если ты не… Ладно?
И что тебе это даст? Я не решилась задать вопрос вслух, просто направилась в дальний левый угол корпуса. Каждый мой шаг сопровождали доносящиеся со всех сторон перешептывания. Спрятанные на груди таблетки жгли, словно огонь.
– …она пропала, – долетело откуда-то.
Ванесса, койка которой граничила с моей, перебралась к Сэм. Как только я появилась в поле зрения, они тут же прекратили болтать и уставились на меня. Глаза выпучены, рты широко раскрыты.
Вид этих двоих даже спустя год вызывал у меня боль. Сколько дней и ночей мы тихонько переговаривались с Сэм, игнорируя всякие попытки Ванессы втянуть нас в глупую пустую болтовню?
Прошло всего два часа после того, как мы перестали быть лучшими подругами, и Ванессе удалось просочиться на мое место. С этого момента не проходило и дня, чтобы Ванесса не напомнила мне об этом.
– Что… – Сэм перегнулась через бортик кровати. Она не выглядела заносчивой или недружелюбной, как обычно. Сэм была… заинтересована? Удивлена? – Что с тобой случилось?
Я покачала головой, грудь распирало от всего, что хотелось высказать.
Ванесса резко рассмеялась.
– Классно, просто классно. И ты еще удивляешься, почему она больше не хочет с тобой дружить?
– Я не… – пробормотала Сэм. – Не важно.
Иногда я задумывалась о том, помнит ли Сэм… не меня, но того человека, которым она была прежде, чем я ее уничтожила. Удивительно, как легко оказалось стереть в личности подруги все лучшее – все, что я так любила. Одно прикосновение, и Сэм больше нет.
Несколько девочек спрашивали, что между нами произошло. Большинство, как мне показалось, решили, что Сэм была слишком жестока, заявив, будто мы больше никогда не станем подругами. Я пожимала плечами, якобы мне все равно, вот только без Сэм жизнь в Термонде теряла всякий смысл. Ее просто не было.
Это не жизнь.
Я нащупала пакетик с таблетками.
В нашем боксе все выглядело коричневым: коричневый на коричневом. Выделялись лишь белые простыни, большая часть которых уже приобрела желтый оттенок. Никаких книг, постеров или картинок. Только мы.
Скорчившись в позе эмбриона, я уткнулась лицом в простыню и вдохнула знакомый запах отбеливателя, пота и еще чего-то крайне обыденного. В разговор наверху я старалась не вслушиваться.
И все-таки, мне кажется, какая-то часть личности оставалась настороже, отчаянно надеясь выяснить, что конкретно произошло с Сэм. Дело сделано. Саманта ушла, а я осталась здесь, изводить себя обвинениями. Лучшим выходом было бы исчезнуть, даже если доктор Бегби меня разыграла. Возможно, никто не собирался от меня избавляться, однако нас с Сэм уже не соединить. Вряд ли они станут задавать вопросы или наказывать Саманту за помощь беглянке. Хотя, если бы мы остались подругами, ситуация могла обернуться по-другому. В Термонде было свыше трех тысяч оранжевых, а теперь не исключено, что я осталась одна на весь белый свет. Или одна из двух, если мальчик в лазарете тоже оранжевый. Осталось совсем немного времени, чтобы выяснить правду.
Я представляла опасность и знала, как здесь поступают с опасными личностями.
День в лагере проходил как обычно. Нас позвали в столовую на обед, а потом в душевые, чтобы помыться перед отходом ко сну. Свет за окном потускнел, близилась ночь.
– Так, котятки, – раздался голос Эшли. – До выключения света десять минут. Чья сейчас очередь?
– Моя. Можно я продолжу с того места, где мы остановились? – Рейчел находилась в противоположном конце бокса, но писклявый голос звучал отчетливо.
Я представила себе ее выпученные глаза.
– Да, Рэйчел. Разве мы когда-то делали по-другому?
– Ну ладно… в общем… принцесса… Она сидела в башне и все еще грустила.
– Детка, – вклинилась Эшли, – либо ты сейчас же придумаешь что-нибудь пикантное, либо я надеру твою скучную задницу и слово перейдет кому-то другому.
– Ладно, – пискнула Рэйчел. Я выпрямилась, пытаясь разглядеть ее сквозь ряды коек. – Принцессу терзала жуткая боль – ужасная, ужасная боль…
– О боже! – воскликнула Эшли. – Следующий?
Мэйси попыталась подхватить оборванную нить повествования:
– Когда принцессу заперли в башне, она не могла думать ни о чем, кроме принца.
Конец истории я пропустила: слушать, когда веки наливаются свинцом, очень тяжело.
Если я и буду когда-нибудь с сожалением вспоминать о чем-то, что касается Термонда, так это об этом. Мгновения тишины, когда можно было говорить о запретных вещах.
Мы развлекали себя сами. У других есть прошлое, будущее, мечты, мы же придумывали себе истории самостоятельно.
Я проглотила обе таблетки зараз. Во рту все еще оставался привкус курицы.
Свет выключили три часа назад, а Сэм храпела уже два. Я достала пакетик и высыпала маленькие таблетки на ладонь. Пакетик отправился обратно в бюстгальтер, а первая таблетка – в рот. За время пребывания на груди она немного нагрелась, но проглотить ее оказалось непросто. Быстро закинув туда же вторую, я сглотнула. По телу пробежала дрожь.
Теперь оставалось ждать.
Глава пятая
Я не помнила, как провалилась в сон, только пробуждение. Тело трясло так сильно, что я едва не вылетела с кровати, ударившись лицом о спинку соседней койки.
Должно быть, Ванесса подпрыгнула от неожиданности, потому что до меня долетел ее голос:
– Руби, какого черта? Это ты?
Я не могла подняться. Руки Ванессы коснулись моего лица. Она уже не шептала – кричала мое имя.
– О господи! – воскликнул кто-то. Голос напоминал Саманту, но открыть глаза я не могла.
– …тревожную кнопку!
Эшли навалилась на мои ноги всем весом. Я знала, что это она, хотя и была не в себе. Перед глазами вспыхивали яркие точки. Кто-то сунул мне в рот резиновую штуку. На языке ощущался привкус крови, но я бы не смогла точно сказать, шла она из прокушенного языка, губ или…
Две пары рук подняли меня с пола и положили на другую поверхность. Открыть глаза по-прежнему не получалось, в груди полыхало пламя. Тело сотрясалось в лихорадке, а мышцы, казалось, зажили собственной жизнью.
А потом я ощутила запах розмарина. Мягкие прохладные ладони коснулись груди, затем наступила чернота.
– Быстрее! – выплюнул СПП, даже не пытаясь скрыть раздражение. Я с трудом поспевала за ним, но беспокоиться было не о чем. Будучи в сознании, я бы ни за что не осталась в лазарете. Тем более когда над головой нависла новая угроза. Я знала, что они собираются со мной сделать.
Знала, что скрывается под слоями белой краски.
Первых детей, которые попали сюда, постигла участь подопытных свинок. Они испытали на себе весь ужас электрошока и препарирования мозгов. Истории передавались из уст в уста со священным трепетом. Ученые пытались найти способ нейтрализовать новые способности – «вылечить» детей, а в действительности просто убивали в них волю к жизни. Тот, кто разоблачил этот ужас, был назначен управляющим во время первой волны. Меня привезли во время второй, и это была удача. С каждой волной детей прибывало все больше и больше, лагерь разрастался, пока не осталось ни одного свободного клочка земли. Это случилось лишь через три года. С тех пор новых слухов больше не появлялось.
По мнению солдата, я шла недостаточно быстро. Он с силой втолкнул меня в зеркальный коридор. Указывающая на выход стрелка светилась кроваво-красным. СПП толкнул меня еще раз, сильнее, и засмеялся, когда я упала. В груди сквозь боль начали пробиваться первые ростки гнева. Останавливало лишь то, что солдат может запросто привести меня в укромный уголок и прикончить.
Вскоре я уже стояла снаружи, вдыхая свежий весенний воздух. Набрав полные легкие туманной прохлады, я попыталась проглотить обиду. Нужно было подумать. Оценить обстановку. Если он собирался разделаться со мной в одиночку, я легко могла бы взять верх. Это не проблема. Зато перебраться через железный забор будет непросто – к тому же я не имела представления, где, черт побери, нахожусь.
Когда я только попала в Термонд, однообразие пейзажа скорее успокаивало, избавляя от болезненных воспоминаний. Западная Вирджиния и Вирджиния не сильно отличаются друг от друга, хотя жители Вирджинии наверняка стали бы это отрицать. Одинаковые улицы, то же небо, та же кошмарная погода: либо попадаешь под дождь, либо изнываешь от влажности. Однако кое-чем Вирджиния все-таки отличалась. Одна девочка из нашего бокса с пеной у рта доказывала, что видела во время поездки табличку «Добро пожаловать в Западную Вирджинию», так что мы прорабатывали и эту версию.
СПП пошел чуть медленнее, подстраиваясь под мою ковыляющую походку. Один или два раза он что-то пробурчал про дурацкую траву, заслоняющую обзор дежурным на контрольной башне.
Когда башня оказалась в поле нашего зрения, мне почудилось, что я волочу за собой на цепи огромный железный шар. Само здание выглядело заурядным, а башней его назвали из-за того, что оно возвышалось точно одинокая скала посреди моря однообразных деревянных лачуг, расходившихся от башни кругами. Забор, находящийся под напряжением, замыкал внешнее кольцо и охранял мир от нас, фриков. Следующие два кольца принадлежали зеленым. Потом еще два – синим. В остальных жили красные и оранжевые. До тех пор, пока их не забрали. Эти кольца располагались к башне ближе всего – по-видимому, начальство решило, что так будет проще приглядывать за опасными типами. Но после того, как один из красных поджег свой бокс, их всех перевели подальше, используя зеленых как буфер, на случай, если кто-то попытается преодолеть изгородь.
Сколько было попыток побега?
Пять.
А успешных?
Ноль.
Я не знала ни одного зеленого или синего, который бы пытался бежать. Все сцены отчаяния, стремительные налеты организовывали небольшие группки красных, оранжевых и желтых. Те, кого поймали, обратно уже не возвращались.
Было время, когда мы чаще общались с другими цветами, еще до того, как нас разделили. Пустующие боксы красных, оранжевых и желтых отдавали синим, а новоприбывшие зеленые (самая многочисленная группа) заполняли старые хибары синих. Лагерь разросся до такой степени, что инспекторы начали составлять списки, сортируя нас по цвету и полу. Столовую мы посещали по этому принципу. Однако даже после этого выбить себе место за столом было не так-то просто. За несколько лет я ни разу не увидела мальчика-ровесника.
Башня осталась далеко позади. Не осталось ни тени сомнения, куда мы идем, и теперь я могла нормально дышать.
Спасибо, – подумала я, не обращаясь ни к кому конкретно. В горле стоял комок.
Через несколько минут мы подошли к боксу № 27. СПП подвел меня к двери и молча указал на раковину слева. Я кивнула и начала смывать кровь холодной водой. Терпением солдат не отличался. Через несколько секунд он схватил меня за ворот рубашки и сильно дернул вверх. Второй рукой он пропустил карту сквозь замок, и дверь распахнулась.
Эшли, одна из самых старших в нашем боксе, распахнула дверь шире. Взяв меня за руку, она кивнула СПП. Решив, что этого достаточно, он молча развернулся и направился вниз по дорожке.
– Боже мой! – прошипела она, затаскивая меня внутрь. – Не могли подержать тебя еще одну ночь? Ну конечно, нет, им нужно было избавиться от тебя пораньше. Это что, кровь?
Я замахала руками, однако Эшли увернулась и откинула мои волосы назад. Вначале я не поняла, почему она так на меня смотрит – глаза ее расширились и немного покраснели. Эшли закусила губу.
– Я правда… думала, что ты… – Мы по-прежнему находились внутри бокса, но я вдруг почувствовала, как здесь холодно. Прохладный воздух скользил по коже, точно шелк.
Эшли жила здесь слишком давно, чтобы дать слабину, но на этот раз она впервые не могла подобрать слов. В нашей унылой разношерстной компании числилось несколько лидеров, и Эшли была одной из них. Все они уже достигли того возраста, когда понимаешь, что будет, если потеряешь способность смеяться.
Я слабо улыбнулась и пожала плечами. Эшли это не убедило, по крайней мере, руку она не убрала. В боксе было темно и сыро, пахло грязью. И все же я чувствовала себя комфортнее, чем в стерильной чистоте лазарета.
– Дай мне… – Эшли сделала глубокий вдох. – Дай мне знать, если ты не… Ладно?
И что тебе это даст? Я не решилась задать вопрос вслух, просто направилась в дальний левый угол корпуса. Каждый мой шаг сопровождали доносящиеся со всех сторон перешептывания. Спрятанные на груди таблетки жгли, словно огонь.
– …она пропала, – долетело откуда-то.
Ванесса, койка которой граничила с моей, перебралась к Сэм. Как только я появилась в поле зрения, они тут же прекратили болтать и уставились на меня. Глаза выпучены, рты широко раскрыты.
Вид этих двоих даже спустя год вызывал у меня боль. Сколько дней и ночей мы тихонько переговаривались с Сэм, игнорируя всякие попытки Ванессы втянуть нас в глупую пустую болтовню?
Прошло всего два часа после того, как мы перестали быть лучшими подругами, и Ванессе удалось просочиться на мое место. С этого момента не проходило и дня, чтобы Ванесса не напомнила мне об этом.
– Что… – Сэм перегнулась через бортик кровати. Она не выглядела заносчивой или недружелюбной, как обычно. Сэм была… заинтересована? Удивлена? – Что с тобой случилось?
Я покачала головой, грудь распирало от всего, что хотелось высказать.
Ванесса резко рассмеялась.
– Классно, просто классно. И ты еще удивляешься, почему она больше не хочет с тобой дружить?
– Я не… – пробормотала Сэм. – Не важно.
Иногда я задумывалась о том, помнит ли Сэм… не меня, но того человека, которым она была прежде, чем я ее уничтожила. Удивительно, как легко оказалось стереть в личности подруги все лучшее – все, что я так любила. Одно прикосновение, и Сэм больше нет.
Несколько девочек спрашивали, что между нами произошло. Большинство, как мне показалось, решили, что Сэм была слишком жестока, заявив, будто мы больше никогда не станем подругами. Я пожимала плечами, якобы мне все равно, вот только без Сэм жизнь в Термонде теряла всякий смысл. Ее просто не было.
Это не жизнь.
Я нащупала пакетик с таблетками.
В нашем боксе все выглядело коричневым: коричневый на коричневом. Выделялись лишь белые простыни, большая часть которых уже приобрела желтый оттенок. Никаких книг, постеров или картинок. Только мы.
Скорчившись в позе эмбриона, я уткнулась лицом в простыню и вдохнула знакомый запах отбеливателя, пота и еще чего-то крайне обыденного. В разговор наверху я старалась не вслушиваться.
И все-таки, мне кажется, какая-то часть личности оставалась настороже, отчаянно надеясь выяснить, что конкретно произошло с Сэм. Дело сделано. Саманта ушла, а я осталась здесь, изводить себя обвинениями. Лучшим выходом было бы исчезнуть, даже если доктор Бегби меня разыграла. Возможно, никто не собирался от меня избавляться, однако нас с Сэм уже не соединить. Вряд ли они станут задавать вопросы или наказывать Саманту за помощь беглянке. Хотя, если бы мы остались подругами, ситуация могла обернуться по-другому. В Термонде было свыше трех тысяч оранжевых, а теперь не исключено, что я осталась одна на весь белый свет. Или одна из двух, если мальчик в лазарете тоже оранжевый. Осталось совсем немного времени, чтобы выяснить правду.
Я представляла опасность и знала, как здесь поступают с опасными личностями.
День в лагере проходил как обычно. Нас позвали в столовую на обед, а потом в душевые, чтобы помыться перед отходом ко сну. Свет за окном потускнел, близилась ночь.
– Так, котятки, – раздался голос Эшли. – До выключения света десять минут. Чья сейчас очередь?
– Моя. Можно я продолжу с того места, где мы остановились? – Рейчел находилась в противоположном конце бокса, но писклявый голос звучал отчетливо.
Я представила себе ее выпученные глаза.
– Да, Рэйчел. Разве мы когда-то делали по-другому?
– Ну ладно… в общем… принцесса… Она сидела в башне и все еще грустила.
– Детка, – вклинилась Эшли, – либо ты сейчас же придумаешь что-нибудь пикантное, либо я надеру твою скучную задницу и слово перейдет кому-то другому.
– Ладно, – пискнула Рэйчел. Я выпрямилась, пытаясь разглядеть ее сквозь ряды коек. – Принцессу терзала жуткая боль – ужасная, ужасная боль…
– О боже! – воскликнула Эшли. – Следующий?
Мэйси попыталась подхватить оборванную нить повествования:
– Когда принцессу заперли в башне, она не могла думать ни о чем, кроме принца.
Конец истории я пропустила: слушать, когда веки наливаются свинцом, очень тяжело.
Если я и буду когда-нибудь с сожалением вспоминать о чем-то, что касается Термонда, так это об этом. Мгновения тишины, когда можно было говорить о запретных вещах.
Мы развлекали себя сами. У других есть прошлое, будущее, мечты, мы же придумывали себе истории самостоятельно.
Я проглотила обе таблетки зараз. Во рту все еще оставался привкус курицы.
Свет выключили три часа назад, а Сэм храпела уже два. Я достала пакетик и высыпала маленькие таблетки на ладонь. Пакетик отправился обратно в бюстгальтер, а первая таблетка – в рот. За время пребывания на груди она немного нагрелась, но проглотить ее оказалось непросто. Быстро закинув туда же вторую, я сглотнула. По телу пробежала дрожь.
Теперь оставалось ждать.
Глава пятая
Я не помнила, как провалилась в сон, только пробуждение. Тело трясло так сильно, что я едва не вылетела с кровати, ударившись лицом о спинку соседней койки.
Должно быть, Ванесса подпрыгнула от неожиданности, потому что до меня долетел ее голос:
– Руби, какого черта? Это ты?
Я не могла подняться. Руки Ванессы коснулись моего лица. Она уже не шептала – кричала мое имя.
– О господи! – воскликнул кто-то. Голос напоминал Саманту, но открыть глаза я не могла.
– …тревожную кнопку!
Эшли навалилась на мои ноги всем весом. Я знала, что это она, хотя и была не в себе. Перед глазами вспыхивали яркие точки. Кто-то сунул мне в рот резиновую штуку. На языке ощущался привкус крови, но я бы не смогла точно сказать, шла она из прокушенного языка, губ или…
Две пары рук подняли меня с пола и положили на другую поверхность. Открыть глаза по-прежнему не получалось, в груди полыхало пламя. Тело сотрясалось в лихорадке, а мышцы, казалось, зажили собственной жизнью.
А потом я ощутила запах розмарина. Мягкие прохладные ладони коснулись груди, затем наступила чернота.