Лиам взялся за дело с таким энтузиазмом, что его идеи распространялись со скоростью заразной болезни. Такой подход к делу вообще был отличительной чертой Ли. Иногда, во время вечерних собраний, я получала несказанное удовольствие, наблюдая за его оживленной, полной огня жестикуляцией. И, надо сказать, доносить свои мысли до окружающих у него получалось великолепно. В словах Лиама было столько неприкрытой надежды, что ребятам не оставалось ничего другого, как перенять его оптимизм. К концу недели интерес к проекту возрос до такой степени, что нам пришлось перенести собрания из малюсенькой комнатки общежития к костровой яме. Теперь, куда бы Лиам ни направлялся, его повсюду сопровождали поклонники и единомышленники, готовые на что угодно ради минутки внимания.

Мы с Толстяком оказались более устойчивыми ко всей этой суматохе. Обо мне Чарльз просто-напросто позабыл. Возможно, считал столь презренную личность недостойной своего внимания. Толстяк больше не работал в саду, но девочка-босс никак не пыталась его скомпрометировать.

Я вернулась к занятиям с Клэнси. Правильнее сказать, попыталась вернуться.

– Где сегодня витают твои мысли?

Так далеко, что лучше туда не соваться.

– Покажи, о чем ты думаешь, – сказал он, едва я открыла рот. – Не хочу ничего слышать. Хочу видеть.

Я подняла глаза. Проникающий сквозь окно солнечный свет окутывал меня золотистым облаком. Клэнси смотрел на меня, не скрывая раздражения. Такой взгляд я видела у него лишь однажды. В тот раз желтому не удалось починить одну из стиральных машин.

Но со мной Клэнси позволял себе такое впервые.

Я закрыла глаза и протянула руку, вызывая в памяти образ Зу, исчезающей среди деревьев. В последние несколько недель наши диалоги все реже и реже сводились к простому обмену словами. Чаще всего для обмена мнениями мы использовали свой собственный, универсальный язык.

Но не сегодня. Сознание Клэнси по твердости не уступало бетонной плите, зато мое размякло, словно желе.

– Прости, – пробормотала я. Сил не хватало даже на разочарование. Я впала в какую-то странную депрессию, когда любой звук или образ извне расстраивал до глубины души. На меня накатила усталость. И опустошение.

– У меня куча дел, которыми необходимо заняться, – вскипел Клэнси. – Встречи, переговоры, но я тут, с тобой. И пытаюсь тебе помочь.

На этих словах в животе у меня что-то хлюпнуло. Я отодвинулась от спинки кровати и выпрямила спину, собираясь возразить, но Клэнси уже спрыгнул на пол и направился к столу.

– Клэнси, мне правда очень жаль. – К тому моменту, как я подошла ближе, он уже сидел, уткнувшись в свой ноутбук. Я молчала, не зная, что еще можно сказать. По ощущениям прошло больше часа, прежде чем он соизволил оторваться от дел. Притворство закончилось. Раздражение сменилось настоящим гневом.

– Знаешь, я и впрямь думал, что уход желтой поможет тебе сконцентрироваться. Но, видимо, ошибался. – Клэнси покачал головой. – На самом деле, во многом другом я ошибался тоже.

Я ощетинилась. То ли оттого, что он назвал Зу «желтой», то ли от намека на мою неспособность воспринимать знания.

Нужно было уходить. Еще секунда, и слова, которые рвались у меня с языка, навсегда бы разрушили нашу дружбу. Мне многое хотелось сказать. И то, что у Зу есть имя. И то, что я переживаю, как она будет без моей защиты. Несколько последних недель я могла провести рядом с ней, но вместо этого согласилась работать с Клэнси. И поддерживала его изо всех сил.

Да, мне еще многому предстояло научиться. В том числе и управлению своими способностями. Однако сейчас я смотрела на Клэнси, до дрожи сжав кулаки. На извинения он мог даже не рассчитывать. Какой смысл запираться в комнате с тем, кто в тебя не верит, если снаружи ждут те, кто придерживается противоположного мнения?

Я развернулась на пятках и направилась к двери. Мои пальцы уже коснулись ручки, когда Клэнси крикнул:

– Правильно, Руби! Давай, убегай, как обычно. Посмотрим, как далеко у тебя получится на этот раз!

Я не остановилась и не оглянулась, хотя умом понимала, что Клэнси прав. Это был единственный шанс научиться пользоваться силой. Но за последние десять минут я изменилась кардинальным образом. Сердце и разум потеряли контакт, разделив меня на половинки. Честно говоря, я толком не понимала, почему мне так хочется бежать прочь из этой комнаты. Прочь от Клэнси. Уверена я была лишь в одном. Меньше всего мне сейчас хотелось, чтобы он видел мое искривленное лицо, уловил тень вины и грусти.

Мне никогда не удавалось скрыть от него свои чувства, но в этот раз именно этого я и желала.



Лишь через несколько дней я наконец осознала, что с уходом Зу жизнь не кончилась. После того как Толстяк указал на видимое сходство Ист-Ривер с другими лагерями, путь назад был закрыт. Разглядывая детей в черных джинсах и майках, я вновь видела униформу. Очередь за едой напоминала мне о столовой. Выключение света в девять вечера – о лицах надзирателей, заглядывающих к нам в окошко. Я снова лежала в боксе № 27, созерцая оборотную сторону матраса Сэм.

Я не могла отделаться от мысли, что камеры, установленные в офисе и вокруг зданий, на самом деле могут оказаться включенными.

Я даже пыталась переговорить с Клэнси по этому поводу, но раз за разом слышала один и тот же ответ: «Сегодня у меня нет на тебя времени». Своего рода наказание, вот только непонятно, чем я его заслужила. Как бы то ни было, вскоре стало ясно, что я нуждаюсь в Клэнси куда больше, чем он во мне. Учитывая раненую гордость, мне от этого становилось только хуже.

Наступила среда. До собрания по поводу новой стратегии освобождения лагерей оставалось около часа, когда Клэнси все же удалось выделить на меня время.

– Скоро вернусь, – сказала я, легонько сжав руку Лиама. Мы завтракали. – Может, опоздаю на пару минут.

Однако, увидев состояние офиса Клэнси, я всерьез засомневалась, смогу ли вообще прийти.

– Да ладно тебе, заходи. Просто смотри внимательно, куда ставишь ноги. Извиняюсь за беспорядок.

Беспорядок? Беспорядок?! Офис выглядел так, словно в нем сдетонировала бомба, после чего на пепелище заявились в поисках поживы дикие волки. Повсюду валялись груды бумаг, распечаток, разорванных карт, коробок… И над всем этим возвышался Клэнси собственной персоной. Взлохмаченные волосы падали ему на лицо. Он даже не сменил рубашку, в которой я видела его еще вчера.

В течение нескольких недель, что мы были знакомы, Клэнси всегда выглядел безупречно. Это даже немного пугало. Думаю, корни столь внимательного отношения к внешнему виду лежали в его воспитании. Может, отец тут был и ни при чем, но какая-нибудь старенькая нянечка наверняка считала своим долгом вбить ему в голову, что рубашку всегда надо заправлять в штаны, ботинки вовремя чистить, а волосы – причесывать. Теперь Клэнси выглядел так, словно слетел с катушек.

– Ты в порядке? – спросила я, прикрывая за собой дверь. – Что происходит?

– Пытаемся разработать план налета за медикаментами. – Клэнси опустился на стул, но уже через секунду вскочил: ноутбук разразился звонкой трелью. – Подожди секундочку.

Я разворошила носком одну из валявшихся на полу стопок бумаги и попыталась вникнуть в то, что там написано.

– Там отчеты о ночных наблюдениях за одной из ближайших остановок для грузовиков, – сказал Клэнси, словно прочитав мои мысли. Его пальцы стремительно летали по клавиатуре. – И секретные файлы Лиги о деятельности СПП в том районе. Судя по всему, «Леда корпорейшн» начали работать на правительство. Хотят защитить грузоперевозки.

– А при чем здесь СПП? – спросила я.


Клэнси пожал плечами.

– Это самое многочисленное военное подразделение на данный момент и, спасибо дорогому папочке, лучше всего организованное.

– Уверена, это важно. – Я отошла от кучи, но теперь мой взгляд был прикован к символу на крыше лэптопа. Он напомнил мне о Толстяке. – Могу я попросить тебя об одолжении?

– Только если сначала позволишь мне принести извинения.

Я опустилась на стул и уставилась на свои руки.

– Может, просто забудем об этом?

– Нет, не в этот раз, – сказал он. – Эй, почему ты на меня не смотришь?

Лицо Клэнси стало настолько несчастным, что мое сердце сжалось от боли. Он всегда был невероятно привлекательным, но сегодня потерянный взгляд прямо-таки разил наповал.

Ему не все равно, – едва слышно произнес внутренний голос. – Он переживает за тебя.

– Прошу прощения, что вышел из себя, – сказал он. – Я был не прав, оскорбляя твою подругу Сузуми, и вовсе не хотел сказать, что ты не стараешься.

– Тогда зачем сказал?

Клэнси провел рукой по лицу.

– Потому что я идиот.

– Это не ответ, – сказала я, покачав головой. Ты обидел меня по-настоящему.

– Руби, разве это не очевидно? – воскликнул он. – Ты мне нравишься. Мы знакомы… Сколько? Месяц? А ты за это время успела стать для меня настоящим другом. Возможно, единственным, начиная с десяти лет, когда я вдруг осознал, что собой представляю. Я идиот, потому что хотел, чтобы все твое внимание принадлежало только мне и никому больше.

Я буквально оторопела.

– Я не давал Сузуми и остальным уйти, потому что боялся сбить твой настрой. А отпустил, потому что решил – ты станешь от этого счастливее. Я должен был понимать, что ее уход тебя огорчит, особенно учитывая, как ты старалась ее защищать.

Это больше, чем просто беспокойство.

Мне нужно было отстраниться. Обдумать ситуацию. Все мои мысли смешались, да и чувства тоже.

– Полагаю, я смогу тебя простить…

– Но только если я сделаю тебе одолжение? – с улыбкой спросил он. – Конечно. Что?

– Ну… Знаю, ты против таких вещей, но я надеялась, что в этот раз можно сделать исключение, – сказала я, поднимая глаза. – Мой друг… ему нужен твой компьютер, чтобы связаться с родителями.

Улыбка сползла с лица Клэнси.

– Твоему другу – Лиаму?

– Нет, Тол… Чарльзу Меривезеру.

– Тому, который прогуливает дежурства по саду?

Ага, значит, девчонка все-таки его сдала.

Клэнси молча закрыл лэптоп и встал из-за стола.

– Мне правда жаль, Руби, но я думал, что ясно выразился, когда сказал, что никто больше не уйдет из лагеря.

– Да нет! – со смехом сказала я. – Он хочет связаться с родителями только для того, чтобы убедиться, что с ними все в порядке.

– Нет, – сказал Клэнси, усаживаясь на край стола прямо передо мной. – Он хочет подать прошение об уходе и забрать тебя с собой. Не пытайся его прикрывать, Руби. Твой друг настолько доведен до отчаяния, что вполне может выдать родителям координаты лагеря. Я в этом ни секунды не сомневаюсь.

– Ничего подобного! – воскликнула я, оскорбленная сомнениями в благонадежности Толстяка. – Это неправда!

– Ты была рядом, когда несколько дней назад к нам пожаловали незваные гости. И видела, как легко можно взломать нашу защиту. Что, если бы они не задели датчик? У нас были бы серьезные проблемы. – Лицо Клэнси потемнело. – Если Чарльз хочет связаться с родителями, пускай посылает прошение, как все остальные. В своих решениях я исхожу из того, что будет безопасно для лагеря в целом, – как бы сильно мне ни хотелось помочь тебе и твоему другу.

Это плохо. Толстяк ни за что не раскрыл бы свой тайный код постороннему человеку. Не важно, как сильно ему хотелось связаться с родными.

– Хотя… – сказал Клэнси, усаживаясь рядом со мной и закидывая ноги на стол. – Есть одна вещь, которая могла бы меня убедить.

Я не решалась поднять глаз.

– Пятнадцать минут, Руби. Ты будешь учить меня.

Что я могла знать такого, чего бы не знал он?