– Мы ничего о ней не знаем – черт, мы даже не знаем, сказала ли она правду! – возразил он. – Она может оказаться маньячкой, которая перережет всех нас во сне или позовет своих дружков из Лиги, едва мы потеряем бдительность.
– Ничего себе, спасибо! – понуро отозвалась я. Мысль о том, что меня считают настолько коварной, меня сильно подкосила.
– Чем дольше она остается рядом с нами, – добавил он, – тем больше шансов оказаться в лапах Лиги, а вы знаете, что они делают с детьми!
– Они не смогут нас поймать, – сказал Лиам. – Об этом мы уже позаботились. Нужно держаться вместе, и все будет хорошо.
– Нет. Нет, нет, нет, нет и нет, – упрямо повторил Толстяк. – Прошу запомнить, что я был против, хотя вы двое все равно выиграете.
– Даже не думай об этом, – отмахнулся Лиам. – Это демократия в чистом виде.
– Ты уверен? – спросила я.
– Конечно, уверен, – ответил Лиам. – Я бы переживал куда больше, окажись ты на задворках какой-нибудь станции «Грейхаунд»[11] без денег и документов. К тому же как бы мы смогли выяснить, добралась ты до безопасного места или нет?
Он снова улыбнулся. Той самой улыбкой. Я прижала руку к груди, словно надеясь удержать нахлынувшие чувства, запереть их внутри. Лиам положил руку на подлокотник моего кресла. И я с трудом удержалась от того, чтобы ее погладить. Непростительная слабость! Больше всего на свете мне хотелось сейчас подглядеть его мысли и узнать, о чем он думает. И почему так на меня смотрит.
«На самом деле ты монстр», – подумала я, прижимая кулак к животу.
Я желала защитить Лиама. В этот миг я вдруг отчетливо поняла, что на самом деле хочу защитить ребят. Они спасли мою жизнь, не требуя ничего взамен. И если случай с замаскированными СПП меня чему-то и научил, так это тому, что ребятам нужен кто-то вроде меня. Кто-то полезный.
Даже если мне не удастся до конца отплатить им за помощь и приют, это может стать хорошим началом. Придется себя контролировать, но это лучшее, что я могу для них сделать.
– И все-таки, куда ты собираешься ехать? – голос Лиама звучал безразлично, однако в потемневших глазах отражалась тревога. – Туда можно добраться на автобусе?
Я решила открыть план, сложившийся у меня в голове еще на заправочной станции. Коснувшись длинных спутанных прядей, я вдруг обнаружила, что могу набрать воздуха в грудь.
– Кто у тебя в Вирджиния-Бич?
– Бабушка, – ответила я. – По крайней мере, я так надеюсь.
«Да, бабушка», – напомнила я сама себе. Бабушка – последняя надежда. Она ведь должна меня помнить, не так ли? Если я помогу отыскать Беглеца, если Беглец поможет мне, смогу ли я увидеть ее вновь? Остаться у нее жить?
Слишком много «если». Если мы найдем Беглеца. Если он тоже оранжевый. Если он научит меня контролировать свою силу. Если он поможет нам связаться со своими семьями.
Стоило начать сомневаться, как недоверие окутало меня плотным облаком.
Что, если бабушки – мысль казалась ужасающей – больше нет? Ей было семьдесят, когда меня забрали, значит, сейчас должно быть ближе к восьмидесяти. Ничего подобного я не могла даже предположить. Бабушка всегда выглядела сияющей, готовой покорить мир: серебристые волосы, неоновая поясная сумка и того же цвета козырек.
Однако я сильно изменилась за шесть лет. Так почему она должна была остаться прежней? Если бабушка жива, имела ли я право просить ее заботиться о своей чудаковатой внучке – прятать, защищать, когда она, быть может, не могла позаботиться даже о себе?
Слишком многое нужно было обдумать и рассмотреть. А потом принять решение на свежую голову. Мой мозг все еще не отошел от белого шума, однако сердце уже сделало выбор. И это был наиболее легкий путь.
– Ну хорошо, – сказала я. – Остаюсь.
И надеюсь, что никто из нас не пожалеет об этом.
Между бровями Лиама появилась морщинка, которая тут же исчезла. Я знала, что он меня изучает, чувствовала, как его взгляд ощупывает мое лицо. Возможно, Лиама смутили мои колебания. В конце концов он со вздохом откинулся на спинку сиденья и уставился в зеркало.
Лиам не умел скрывать свои мысли. Они крупными буквами отпечатывались у него на лбу. Поэтому, когда он говорил правду, его слова не вызывали никаких сомнений. Однако сейчас на лице его было написано сосредоточенное желание не выдать своих эмоций. Для улыбчивого, добродушного человека это было странно. Я подалась назад, стараясь не обращать внимания на шум крови в ушах и назойливое бормотание Толстяка. Тот вдруг вспомнил, что его мучают страшные боли.
Лиам молча протянул ему бутылку воды. Я скосила глаза на Зу, но малышка уже спала. Видимо, сумерки ее усыпили. На лбу и вокруг губ блестели капельки влаги.
Машина ожила. Минивэн пересек парковку, и Лиам глубоко вздохнул. Когда мы подъехали к дороге, он не сразу смог выбрать направление.
– Куда мы едем? – спросила я.
Лиам молча потер подбородок. И лишь потом ответил.
– Мы по-прежнему едем в Вирджинию, если я смогу туда добраться. Думаю, мы немного отклонились от главной дороги, но точно сказать, где мы оказались, непросто. Честно говоря, эти места мне не слишком знакомы.
– Используй чертову карту, – проворчал сзади Толстяк.
– Я смогу обойтись и без нее, – заупрямился Лиам. Слегка покачиваясь вперед-назад, Лиам как будто готовился, что вот-вот затрубят фанфары и сигнальные огни укажут верный путь.
Через пять минут на руле лежала развернутая карта, а Толстяк тайно злорадствовал на заднем сиденье. Я перегнулась через подлокотник, пытаясь разглядеть что-то в пересечении линий на тонкой, почти бесцветной бумаге.
Лиам провел пальцем вдоль границ Западной Вирджинии, Вирджинии, Мэриленда и Западной Каролины.
– Я думал, что мы где-то… здесь? – Он указал на маленькую точку посреди кучи пересекающихся линий.
– Черная Бетти, конечно, не подключена к джи-пи-эс? – спросила я.
Лиам тяжело вздохнул, постучав по рулевому колесу. Видимо, решил, что мы движемся в правильном направлении.
– Черная Бетти хорошо движется по прямой, хорошей дороге, но все эти новшества не про нее.
– Я тебе говорил, что надо брать «форд»-внедорожник, – сказал Толстяк.
– Это же кусок… кхм… – Лиам поперхнулся. – Это же настоящее ведро с гайками! Не говоря уже об убогой трансмиссии.
– Минивэн, уж конечно, лучше.
– Да, она взывала ко мне с парковки брошенных машин. Окна Бетти полыхали в солнечном свете, будто луч надежды.
Толстяк фыркнул.
– С чего это ты вдруг стал доверять интуиции?
– С того, что моя интуиция уравновешивает полное ее отсутствие у тебя, мадам Вышивальщица.
– Между прочим, это искусство, – парировал Толстяк.
– Да, в Средние века ты имел бы в Европе большой успех…
– В любом случае, – встряла я (теперь карту было видно лучше), – мы должны быть недалеко от Винчестера. – Я ткнула в точку на западном конце Вирджинии.
– Почему ты так решила? – начал Лиам. – Ты из тех краев? Потому что если…
– Нет, я не из тех краев. Просто, пока вы двое были в отключке, мы проезжали мимо Кейзера и Ромни. И по дороге встретили кучу знаков «Дорога Гражданской войны», а значит, где-то рядом одно из полей сражений.
– Здорово, Нэнси Дрю[12], но в этой части страны дорожным знакам не следует уделять большого внимания, – заметил Лиам. – Не пройдешь и пятидесяти шагов, как наткнешься на место, где проходила армия, или кто-нибудь умер, или жил Джеймс Мэдисон[13].
– Это в Ориндже, – вставила я. – Мы уже близко.
В мягком вечернем свете волосы Лиама казались бесцветными. Он на мгновение задумался и почесал подбородок.
– Так, значит, ты все-таки из Вирджинии.
– Я не…
Он поднял руку.
– Ну хватит. Никто из живущих за пределами штата не знает, где находится дом Джеймса Мэдисона.
Я села обратно. Лиам клюнул на эту удочку.
Это был мамин пунктик. Как школьный учитель истории, она считала своей миссией проехаться со мной и отцом по всем исторически важным местам округа. Поэтому, когда мои друзья устраивали вечеринки у бассейна и ходили в гости с ночевкой, я гуляла по полям сражений, позировала рядом с пушками и реконструкторами в нарядах времен колониальной эпохи. Веселое было времечко. Даже несмотря на укусы насекомых и облезшую от солнца кожу. В первый школьный день я обычно появлялась во всей красе. У меня до сих пор остались шрамы из Антиетама[14].
Лиам улыбнулся темной дороге и включил фары. Тот факт, что в Вирджинии отказались от установки фонарей на дорогах, всегда казался мне проявлением то ли тупости, то ли отчаянной храбрости жителей.
– Думаю, нам стоит остановиться на ночь, – сказал Толстяк. – Ты собираешься искать парковку?
– Успокойся, приятель, я работаю над этим, – ответил Лиам.
– Ты всегда так говоришь, – проворчал Лиам, откинувшись в кресле, – а потом «ох, простите, ребята, давайте прижмемся друг к дружке, чтобы стало чуточку теплее», а медведи в это время пытаются ворваться в машину и сожрать нашу еду.
– Да… бывает, – ответил Лиам. – Но, с другой стороны, что за жизнь без приключений?
Слова Лиама были полны наигранного оптимизма. Хуже я слышала лишь однажды. Когда учитель в четвертом классе попытался нас обнадежить, заявив, что наши одноклассники умерли не напрасно: очередь на качели теперь уменьшится вдвое.
Вскоре я потеряла нить разговора. Конечно, мне было интересно послушать про странные традиции и привычки, возникшие у ребят за две недели свободной жизни, однако гораздо больше меня интересовало другое. Я никак не могла понять, что связывает этих двоих.
В конце концов Лиам отыскал шоссе 81, и Толстяк погрузился в глубокий беспробудный сон. За окнами тянулись ровные ряды кряжистых деревьев, и лишь некоторые из них успели одеться весенней листвой. Мы ехали слишком быстро, смеркалось, так что разглядеть лиственный ковер не представлялось возможным. Но повсюду на асфальте красовались пятна прошлогодней листвы. Словно до нас здесь очень давно никто не ездил.
Я прижалась лбом к холодному стеклу, кондиционер дул мне прямо в лицо. Головная боль тупо пульсировала в висках. Холодный воздух не давал уснуть и, что еще важнее, не давал моему сознанию проникнуть в сознание Лиама.
– Ты в порядке?
Лиам пытался следить и за дорогой, и за мной. В темноте я с трудом различала очертания его носа и губ. Часть меня была даже рада, что я не вижу ни ран, ни порезов. Мы вместе всего несколько дней – песчинка в море, если сравнивать с шестнадцатью годами жизни, однако я и в темноте прекрасно могла представить, с каким участием он на меня смотрит. Лиам был очень разным, но загадочным или непредсказуемым – никогда.
– А ты в порядке? – парировала я.
Вокруг царила тишина, и пальцы Лиама отчетливо выбивали дробь на рулевом колесе.
– Думаю, нужно поспать, – сказал Лиам, а затем спустя мгновение добавил: – Они правда использовали этот звук в Термонде? И часто?
Не слишком, но достаточно. Вот только рассказывать об этом я не могла. Не хотелось вызывать жалость.