Илья сморгнул.

– Мобильный, – постучала пальцем по столу Наталья Георгиевна. – Мы на него тоже будем звонить, если какие-то вопросы возникнут.

– Я… Да.

У него же и другой сотовый есть теперь.

И по памяти, как набирал его сто раз из зоны, из поезда – записал ей материн номер. Кто знает, что они там проверяют во всех этих инстанциях. Пускай не на Петин, а на мамин мобильник звонят – Илья его ведь в воскресенье забрал в горбольнице.

Они на твой наберут, ма. Ладно?

А хоть бы и не ладно. Надо только не забыть зарядить его, чтобы не пропустить звонок, если что.

– Значит, если ты у нас сверх-срочно, то у нас сегодня что – вторник? Ну вот, если все гладко будет, то в четверг утром можешь забирать, они с восьми. Так, а теперь давай-ка сфотографируемся с тобой.

Тут же у них оказался и аппарат: Илья набычился, глянул в зеркальный зрачок, чикнуло-сверкнуло, через половину минуты вылезли из принтера четыре снимка. Было непохоже ни на паспортное фото, ни на фсиновское. В паспорте Илья был мечтательный, вихрастый и по-щенячьи дерзкий, в личном деле – при нем листали – пришибленный и обкорнанный. Эта фотография была цветная, и на ней видно было, как Илья обесцветился. Ежик раньше русых волос теперь был какой-то палевый, кожа стала молочной, глаза прозрачными. Круги под ними только выделялись для контраста.

– Да, отдохнуть тебе было бы неплохо, – сказала Наталья Георгиевна. – Куда поедешь?

– Куда-нибудь, – ответил Илья. – На солнце.





15




И все же не отпускало.

Теперь, когда все на красное поставлено: как смухлевать?

Отошел подальше от фирмы, рука в кармане тискает телефон неприлично, добежал-дотерпел до Красной Пресни – и включил-таки его. Надо Игоря уломать.

Шагал по бесконечной гранитной плитке, прикрывал от ярких лучей экран, чтобы не засвечивало, спотыкался о швы – московская земля не хотела становиться плацем, ее пучило от этого казарменного благообразия и булыжники перли вон из рядов, – и набирал.

– Игорь, привет. Мне все нужно сегодня-завтра.

Тот не торопился с ответом, а телефон пока калился, и батарея в нем тощала чуть не поминутно. Илья как бы смотрел вниз, заговаривал буквы в чате, а самого так и подмывало резко вздернуть голову и оглянуться: никто не идет за ним сзади? Как от того двора на Кутузовском, оказывается, незамеченным след в след шел.

Оставил по ту сторону Кольца кафе, в котором веселый Гоша барышень кадрил, посомневался даже – не перейти ли, вдруг он там еще? Но не перешел. Повернул влево, и вдоль старой брусчатки двинул к «Баррикадной». В метро пускай пеленгуют его сколько угодно, там народу кишит миллион, только аппаратуру себе зря пожгут.

– Хазин! Готов хоть сейчас! Ты и я! – наконец ответил Игорь; не отступался от своего, гад.

– Боишься подставы – давай через закладку, – предложил ему Илья.

– А ты-то чего боишься?

– Я не в Москве сейчас, а забрать срочно надо!

– Ну так возвращайся скорей, и давай уже встречаться, – издевался Игорь.

Надо было на него управу найти. Вчера он Илье больше нравился – испуганным. А сегодня он как-то иначе слова ставил, самоуверенно и нагло.

– Не зарывайся особо, – написал он Игорю. – ДС напрягается уже.

Другого на Игоря кнута он не знал. Настрочил и уехал вниз. А перед заходом в вагон получил от Игоря бомбу:

– ДС из-за тебя напрягается, Хазин.

Так. Так-так. Так-так-так.

Они, значит, говорили. Денис Сергеевич, наверное, выловил Игорька, успокоил его, сказал, что по его душу пока что не придет, и подрядил его Петю отлавливать. Тогда и все на работе знают? Не поэтому ментовское начальство не терроризирует сегодня Илью? А он и рад, что про него не вспоминают.

Придушило его. Сорвется!

Может, вернуться, затребовать назад похоронные деньги?

Дрянь ты, Игорь, мразь, почему ты не хочешь сделать так, как мы с тобой с самого начала собирались, а?! Мурло ты ссыкливое, стукач, сдаешь меня этому фээсбэшнику-коросте, за что?! Передумай, согласись! Чего тебе стоит? Тебе этот лишний рубль что, а мне на него себя нужно из подземелья выкупать! Я душу уже прозакладывал: материным покоем рискнул, я свинья, я сам мразь тебя хуже, ну давай, помоги мне, подыграй! Если б я не опоздал тогда к тебе на рандеву на Кутузовский, ты отдал бы мне все, отдал бы?! Ты же готов был! Что изменилось-то?!

Погоди. Постой.


Ладно. Подумай. Подыши.

Ведь Магомед этот – Петин собственный контакт, личный, так? Все они Петю ждали, пока Петя его уговорит купить, и у других, значит, ни у кого на него выхода нет, так что ни Игорь, ни Денис Сергеевич, и никто, ему сделку перебить не сумеют. Не от кого Магомеду-Дворнику узнать, что Илья не Петя, что он порожний, что он воздухом торгует. Теперь Илье бы только за воздух авансом взять!

Нашел Магомеда, закинул удочку.

– На четверг все в силе?

– Так тошно, товарищ милицанер! – осклабился Мага. – Кстати, хотел спросить, сколько.

Сколько? Этого Илья и сам не знал. Сколько – чего?! Хочет цену знать или вес? А какая там партия, в самом деле? Как бы не промельчить, но как и не раздуть ее выше меры?

Надо опять к Игорю – на пониженных тонах, на малых оборотах…

– Ладно, к завтра вернусь в город, забьемся! – заслал ему Илья, и следом еще. – А сколько ты там со склада-то выписал?

Стрелочка навигатора все горела на экране, горела, сука. От батарейки двадцать процентов осталось, а еще даже не обед.

Довезло до Савеловской, пора выходить. Десять процентов; и Игорь тогда только, поморив Илью как следует, бросил: «Полтора кило».

Полтора кило. Илья перемножил двести на полторы тысячи. Триста. Даже если оптовые цены другие, это больше двухсот пятидесяти тысяч долларов. Двухсот. Пятидесяти. Тысяч.

Это как что угодно. Памятник из мрамора и жизнь без конца.

На остаток батарейки предъявил Магомеду самое опасное:

– Полтора кг. Но деньги вперед надо будет курьеру. Не я прошу, люди требуют.

Магомед не успел ответить – погасло.





* * *


Дверь в подъезд была прикрыта неплотно – кирпичный осколок мешал захлопнуться; Илья так делал школьником, когда выходил играть во двор. Скамеечные старушенции его ругали за это – мало ли кто шастает, забредут. Он тогда над ними смеялся и все равно пихал двери в пасть кирпич, еще и к петлям поближе, чтобы бабки не выковыряли. На зоне потом послушал инструкций, как старух полотенцем удавить, а как прыгалками. Зря смеялся. Старуха – удобная дичь, ее и слабый добыть может. Вспоминал там эти свои кирпичи и маму вспоминал.

Вот замер около этого кирпича. Повертел головой. Простенок между домами был пустой. Школьники, небось, тут все вывелись, стало царство старух. Посмотрел в окно: с улицы ярче, стекло амальгамой покрыто. Если кто и глядел сейчас на него с их кухни в ответ, Илья бы не понял.

«Макаров» дома оставил – не тащить же его с собой; теперь жалел.

Дверь приоткрыл осторожно. Впустил впереди себя свет. Выпустил – сырое тепло. Подъезд молчал. Дышал с бронхиальным присвистом: сквозняком с первого этажа по пятый. И молчал.

Где бы его ждали тут?

Где бы сам Илья тут ждал, если бы хотел человека застать? На лестнице при входе? У мусоропровода на верхнем полуэтаже? В квартире. Дверь в квартиру не запирается. Заходи, кто хочешь, бери, чего хочешь. Лучше всего было бы в квартире.

Пошла какая-то минута, а он все ждал. Слушал. Расхотелось спешить.

Дождался: с Деповской повернула к ним в проулок детская коляска. Розовая, лежачая. И с ней – женщина в стеганом синтепоне и вязаной шапочке. Он таких соседей не знал, а она шагала прямо к нему, к их подъезду.

Стоял, глядел на то, как она подкатывала своего ребенка к нему все ближе, времени меньше оставалось. Может, мимо? Может, в сосны идут?

– Молодой человек! Не закрывайте!

Надо было хлопнуть дверью у нее перед носом, взлететь одному по лестнице вверх, и если там кто ждет… Пускай уже в него одного стреляет, если стрелять пришел. Пока она с коляской внизу провозится… А если этот, спускаясь, ткнется в нее и решит не рисковать?

– Не поможете поднять?

Она потерла раскрасневшийся на холоде нос. Мясистые икры в черной упаковке, блеклые глаза – в фиолетовой. Илья заглянул в коляску. Там была видна только кнопка носа, шапочка натянута по самые щеки. Сопела ровно.

– Девочка.

А может, наоборот: если он вместе с ней будет подниматься, они не решатся? Свидетель. А женщину с ребенком убивать заодно это как-то… Проще уж в другой раз. Илье было бы проще то есть.

– Вы из нашего дома?

– Я… Тут. Да. Из одиннадцатой. Горюновы. Приехал только что.

– А мы снимаем. Пятый без лифта! Сказала бы. Поможете? Вы слышите меня, молодой человек?

– Да.