В тишине, наступившей после – потому что я не знала, как отвечать на ее пугающие слова, – я уверилась в том, что нас обеих преследует какое-то безымянное незримое зло. Мог ли дух мистера Эмвелла начать преследовать и Неллу? Взгляд мой упал на потертую бордовую книгу, так и лежавшую на столе. «Книга чародейства». Нелла сказала, что она предназначена для повитух и знахарей, но в надписи на внутренней стороне задней обложки упоминался адрес книжной лавки, где книгу купили, – места, где я, возможно, смогу найти еще какие-то тома на ту же тему.
Если мой страх перед духом мистера Эмвелла был достаточной причиной, чтобы наведаться в лавку, ощущение неизбежного рока, охватившее Неллу, стоило того, чтобы поспешить.
Снаружи по-прежнему слышался приглушенный шум дождя; гроза еще не кончилась. Если Нелла и в самом деле меня выпроводит, я проведу долгую сырую ночь на слякотных улицах Лондона. Я не вернусь в дом Эмвеллов, пока нет, и я сомневалась, что мне достанет храбрости прокрасться в чужой сарай, как любила делать Нелла.
– Я собираюсь утром сходить в книжную лавку, когда дождь кончится, – сказала я Нелле, указывая на чародейскую книгу.
Она подняла брови; скептический взгляд, к которому я уже привыкла.
– Ты все еще хочешь найти средство, чтобы отвадить от дома духов?
Я кивнула, и Нелла тихонько фыркнула, потом зевнула в ладонь.
– Малышка Элайза, тебе пора. – Она шагнула ко мне, в глазах ее была жалость. – Ты должна вернуться в дом Эмвеллов. Я знаю, ты очень боишься, но уверяю тебя, твои страхи напрасны. Возможно, когда ты ступишь на порог и объявишь, что вернулась, всякие остатки духа мистера Эмвелла, истинные или воображаемые, улетучатся, и вместе с ними – тяжесть у тебя на сердце.
Я уставилась на нее, потеряв дар речи. Все это время я понимала, что она может меня прогнать, но теперь, когда она вот так это сказала, я поверить не могла, что у нее хватит злобы так легко меня выгнать – и к тому же под дождь. В конце концов, я перетерла больше жуков, чем она; она не смогла бы справиться без меня.
Я поднялась со стула, в груди у меня горячо стучало, и я чувствовала, как пощипывают подступавшие к глазам ребяческие слезы.
– Вы н-не хотите меня больше видеть, – заикаясь, произнесла я и всхлипнула, потому что вдруг поняла, что грустно мне не оттого, что меня отсюда гонят, но оттого, что я больше не увижу свою новую подругу.
По крайней мере, Нелла была не каменная, потому что она встала, зашаркала ко мне и крепко меня обняла.
– Я не хочу, чтобы вся твоя жизнь состояла из прощаний, как моя. – Она отвела с моего лица волосы тыльной стороной руки. – Ведь ты не испорчена, дитя, а я – не то общество, с которым тебе стоит водиться. Ступай, прошу тебя.
Она взяла со стола чародейскую книгу и вложила ее мне в руки. Потом резко отстранилась от меня, отошла к очагу и больше на меня не смотрела.
Но когда я вышла сквозь тайную дверь, уходя от Неллы навсегда, то не могла не оглянуться в последний раз. Нелла склонилась к теплу очага, словно собиралась в него упасть, и, точно знаю, за ее неровным дыханием я услышала плач.
18. Кэролайн. Наши дни, вторник
В тот вечер, когда стемнело, я вышла из гостиничного номера тихо, как только могла, стараясь не разбудить Джеймса, который крепко спал на диване. Я оставила у телевизора короткую записку: «Вышла поужинать на ночь. К.» – и надеялась, что он какое-то время не проснется и не увидит ее.
Я тихо закрыла за собой дверь, нетерпеливо дождалась пустого лифта и поспешила через гостиничный вестибюль. Мраморные полы подо мной сверкали, как зеркало, ярко и отполированно. Я нагоняла свое отражение, и лицо мое светилось от ощущения риска и подъема, каких я не переживала много лет. Я захватила с собой яблоко и бесплатную бутылочку воды со стола в вестибюле, сунула их в сумку, перекинутую через плечо, но не стала доставать ни телефон, ни карту – я уже ходила этой дорогой.
Час был поздний, улицы были далеко не так оживлены, как вчера: машин немного, пешеходов еще меньше. Я еще раз быстро добежала до Медвежьего переулка, вечерний воздух вокруг меня был спокоен и прохладен, пока я шла мимо мусорных баков и контейнеров от фастфуда, которые видела сегодня утром; все они замерли во времени, словно с моего прошлого прихода даже ветерок их не шевелил.
Склонив голову, я дошла до конца переулка и едва ли не с удивлением снова их увидела: железные ворота, окруженные каменными столбами, заросший пустырь, и – я вытянула шею, чтобы заглянуть через ворота, – да, дверь. Она была важна уже по-новому, учитывая время, что я провела в Британской библиотеке, изучая с Гейнор старые карты. Мне казалось, я знаю тайны этого места: когда-то где-то здесь был маленький проход, называвшийся Малым переулком; а дальше стояла тюрьма Флит; и даже Фаррингдон-стрит, широкая дорога в нескольких шагах отсюда, раньше называлась по-другому. Неужели все со временем пересоздается заново? Мне начинало казаться, что у каждого человека, у каждого места есть нерассказанная история и прямо под поверхностью лежит давно похороненная правда.
Этим утром я была благодарна, что в зданиях, окружавших Медвежий переулок, есть окна на случай, если вдруг водопроводчик решит подойти слишком близко. Но теперь я не хотела, чтобы меня видели, поэтому и решила выйти из гостиницы после того, как стемнеет. Небо было темно-серым, только на западе мерцал последний намек на солнечные лучи. Несколько окон в зданиях вокруг были освещены, и я видела внутри столы и компьютеры, а в одном – биржевой тикер с вспыхивавшими на экране яркими красными буквами. К счастью, внутри не задержался никто из припозднившихся сотрудников.
Я опустила глаза. У нижнего края ворот была прикреплена небольшая красно-белая табличка, которую не заметила я утром: «ВХОД ВОСПРЕЩЕН. ЧАСТНЫЕ ВЛАДЕНИЯ. Пост. 739-B». Волосы у меня на загривке встали дыбом от нервов.
Я подождала минуту; никакого движения не было, только пара воробьев порхала неподалеку. Я затянула ремень сумки, поставила ногу в выемку от выпавшего камня у основания столба и подтянулась наверх, где повисла в неустойчивом равновесии. Если у меня и было время передумать, то сейчас. Даже сейчас я еще смогла бы придумать хоть какое-то объяснение. Но стоит мне перебросить ноги и спрыгнуть по другую сторону ворот? Все. Нарушитель как есть.
Стараясь пониже держать центр тяжести, чтобы не соскользнуть, я неловко перевернулась, чтобы свесить ноги с другой стороны. Потом в последний раз оглянулась и прыгнула.
Приземлилась я тихо и чисто: закрыв глаза, можно было бы убедить себя, что ничего не изменилось – вот только теперь я нарушила закон. Но решение было принято и исполнено.
Было темно, но я все равно пригнулась и пересекла пустырь несколькими длинными прыжками, направляясь к кусту, стоявшему прямо перед дверью. На его ветках не было ни цветов, ни бутонов, но зато они были покрыты колючими коричневато-зелеными листьями и шипами длиной в дюйм. Выругавшись про себя, я вытащила из сумки телефон и включила в нем фонарик. Встав на колени, я попыталась одной рукой нервно разгрести колючие ветки.
Острый шип впился мне в ладонь, и я ее отдернула; он пробил кожу до крови, я поднесла ее ко рту, чтобы унять боль, тем временем светя фонариком за куст, чтобы рассмотреть, что там. Рыжие кирпичи фасада были побиты непогодой, каждые несколько футов на них проступал пестрый зеленый мох, но прямо за кустом была деревянная дверь, которую я видела утром.
В крови у меня забурлил адреналин. С тех пор как я под покровом темноты вышла из гостиницы и отправилась сюда, часть меня так и не могла поверить, что этот момент на самом деле настанет. Медвежий переулок могли закрыть для дорожных работ, или могло быть слишком темно, чтобы разглядеть дверь, или я просто могла струсить и повернуть обратно. Но теперь я стояла в глубине пустыря благодаря то ли смелости, то ли глупости, и дверь была от меня на расстоянии вытянутой руки. Я не видела на ней замка, различала только одну облупившуюся петлю у левого края. Казалось, стоит только хорошенько толкнуть, и она откроется.
У меня участилось дыхание. По правде говоря, я боялась. Кто знал, что там, за дверью? Как главная героиня в начале фильма ужасов, я чувствовала, что самое умное – сбежать. Но я устала делать то, что нужно, устала выбирать практичные, нерискованные, ответственные пути.
Вместо этого пришло время делать то, чего я хочу.
Я все еще лелеяла фантазию, что стою на пороге раскрытия тайны женщины-аптекаря. Обсудив с Джеймсом за ланчем свою работу – и наше неустойчивое будущее, – я не могла не думать о возможности, которая может мне представиться, если я найду что-то действительно стоящее упоминания в новостях по эту сторону стены. Сейчас меня толкало вперед не только желание открыть дверь в здание; возможно, я открою дверь в новую карьеру, ту, которую видела для себя много лет назад.
При мысли об этом я покачала головой. К тому же водопроводчик сказал, что дверь, скорее всего, ведет просто в старый подвал. Была вероятность того, что это открытие окажется пшиком и через двадцать минут я буду есть пиццу. Я оглянулась на ворота, надеясь, что с этой стороны будет так же легко забраться на каменный столб.
Я решила, что лучше раздвинуть колючие ветки не голыми руками, а плечами и спиной. Осторожно обошла куст, почти не поцарапавшись, потом уперлась ладонями в прохладное дерево двери и замерла. Замедлила дыхание, собралась, готовясь к тому, что могу обнаружить по ту сторону, а потом сильно толкнула дверь внутрь.
Дверь чуть подалась, достаточно, чтобы понять, что она не заперта. Я толкнула еще раз, потом еще, а потом уперлась в нее подошвой и изо всех сил надавила правой ногой. Дверь наконец распахнулась внутрь с хрустом и скрежетом. Я сжалась, слишком поздно поняв, что вернуть ее в прежнее положение, когда закончу, не смогу.
Когда дверь распахнулась, меня обдал порыв сухого, пахнущего деревом воздуха, и несколько потревоженных насекомых разбежались прочь. Я подняла телефон, чтобы быстро осмотреть темный провал, и с облегчением выдохнула: ни крыс, ни змей, ни трупов.
Я сделала робкий шаг внутрь, ругая себя, что не захватила настоящий фонарик. Но, с другой стороны, я ведь не думала, что зайду так далеко. Проверив, нельзя ли сделать фонарик в телефоне поярче, я выругалась, когда увидела значок в правом верхнем углу: батарея, полностью заряженная, когда я выходила из гостиницы, показывала 55 процентов. Судя по всему, фонарик съедал очень много.
Я посветила в проем и нахмурилась, когда передо мной открылся коридор. На вид – как и сказал водопроводчик, низкий коридор подвала. Он был всего несколько футов шириной, но я не могла определить, как далеко он уходит, потому что света у меня было недостаточно.
Я глянула на распахнутую дверь, чтобы удостовериться, что она каким-то образом не закроется сама, и сделала несколько шагов внутрь, выставив перед собой фонарик.
Сперва меня невольно охватило разочарование; смотреть было особенно не на что. Пол в коридоре был земляной, кое-где выступали камни, здесь не было ни оборудования, ни инструментов, ничего такого, что владельцы здания могли бы счесть нужным хранить в подвале. Но я вспомнила карты, которые показывала мне утром Гейнор, и то, как Малый переулок изломанной линией отходил от Медвежьего переулка, несколько раз поворачивая под прямым углом, почти как ступени лестницы. Слабо освещенный проход впереди поворачивал точно так же; и, пусть мне не хотелось идти вглубь коридора, сердце у меня забилось быстрее.
Сомнений не было, передо мной лежал Малый переулок – по крайней мере, то, что от него осталось.
Я улыбнулась, довольная собой, представила себе, что сказал бы Альф Холостяк, если бы стоял рядом. Наверное, он бы рванулся вперед в поисках старинных артефактов.
Сначала я почувствовала это и лишь потом увидела – меня обдал порыв сквозняка, – я подняла фонарь в ту сторону, откуда он долетел. Прямо впереди была еще одна дверь, приоткрытая, и воздух из помещения за ней, видимо, высасывало потоком, который я создала, открыв входную дверь. Мои предплечья покрылись мурашками, и я вздрогнула, когда выбившаяся прядь мазнула меня по шее. Каждый мускул в моем теле был напряжен, готов бежать или кричать – или взглянуть поближе.
До сих пор нарушение границ частного владения вело меня по большей части предсказуемым путем. Я знала о существовании наружной двери, предполагала, что она ведет в неровный коридор – застроенную улицу или проход, как сказала Гейнор, – и чувствовала, что коридор, скорее всего, окажется не слишком интересным, когда я в него попаду.
Пока все ожидания оправдались. Но эта дверь? Ее не было на карте.
Мне отчаянно хотелось заглянуть внутрь, и я сказала себе, что этим и ограничусь. Дверь уже была приоткрыта – ни пихать, ни толкать не придется, – так что я решила сунуть фонарик в комнату, быстро оглядеться и уйти. К тому же – я проверила батарею телефона, оставалось 32 процента, – у меня было не так много времени тут ошиваться, если только я не хотела остаться в темноте.
– Господи, – пробормотала я, шагая к двери, совершенно уверенная, что в медицинском смысле сошла с ума. Нормальные же так не делают, правда? Я уже даже не была уверена, что все это касается женщины-аптекаря. Я по-прежнему пыталась разобраться в ее истории или я была из тех, кто пускается в бездумные, адреналиновые приключения, пережив большую потерю?
Если со мной что-нибудь случится – поскользнусь, или меня укусит дикое животное, или провалюсь сквозь сгнивший пол, – никто не узнает. Я могу тут лежать мертвая, никем не найденная, бог знает сколько, а Джеймс точно подумает, что я просто ушла от него насовсем. Осознание этого плюс быстро разряжавшийся телефон мешали мне унять сердцебиение. Я решила заглянуть внутрь и валить отсюда к черту.
Я открыла вторую дверь пошире. Она легко повернулась на петлях, не таких ржавых и перекошенных, как те, что снаружи: казалось, они сохранились довольно сухими, в хорошем состоянии. Шагнув за порог, я обвела помещение фонариком, чтобы рассмотреть, что там. Комната была небольшой, где-то десять на двенадцать, пол земляной, как и везде. Внутри не было ни ящиков, ни инструментов, ни старых строительных материалов. Ничего.
Но задняя стена – что-то в ней было не то. Стены по обеим сторонам комнаты были кирпичные, как и снаружи, а задняя стена – деревянная. К ней были прикреплены полки, словно там когда-то стояла встроенная библиотека или шкафы. Я подошла поближе посмотреть, нет ли на полках чего-нибудь: старых книг или утвари, каких-то забытых останков прошлого. Опять же, ничего интересного. Полки большей частью были перекошены и поломаны, некоторые упали и лежали на земле ближе к центру комнаты.
И все же в этом устройстве было что-то странное. Я не могла толком понять, что именно, так что отошла назад и стала рассматривать стену с полками как единое целое. Вспомнила занятие по мадларкингу и загадочные слова Альфа Холостяка: «Вы ищете не столько предмет, сколько нестыковку или отсутствие». Я нахмурилась; в том, на что я смотрела сейчас, точно было что-то странное. Но что именно?
Неожиданно я заметила, что большая часть полок обвалилась с одной части стены – слева в углу. В этом месте почти все они не были прикреплены к стене, они оторвались и осыпались на пол. Я подошла поближе, подняв фонарик, чтобы рассмотреть стену. С левой стороны на месте осталась только одна полка, и я ухватилась за нее и слегка подергала; она заходила ходуном, держалась она так непрочно, что я бы могла ее без труда оторвать. Почему, интересно, с левой части стены осыпались полки? Как будто их неправильно установили или основа оказалась ненадежной…
Я ахнула, поняв, в чем дело, и прикрыла рот рукой. Область, с которой обвалились полки, была примерно с меня высотой и ненамного шире. Я инстинктивно шагнула вперед.
– Нет, – невольно произнесла я, и это слово эхом отдалось в крошечной пустой комнате. – Нет, нет, нет. Быть этого не может.
И все-таки, произнося это, я знала, что наткнулась на что-то. На внутреннюю дверь.
«Для мужчин – лабиринт». Первая строка из больничной записки всплыла у меня в памяти, и я сразу поняла, что она может означать: эта дверь, если она в самом деле куда-то вела, была спрятана за чем-то вроде шкафа. Если кто-нибудь сейчас – возможно, строительный инспектор – по какой-то причине зашел бы в эту комнату, уверена, он бы тоже увидел несообразность, как я. Но, судя по обвалившимся полкам, здесь десятки лет никто не бывал. И никто не обнаружил, тем более не открывал скрытую дверь.
Я нагнулась, поискала ручку, но не нашла. Толкнула стену ладонью, подпрыгнув от липкого шелковистого прикосновения паутины к пальцам. Застонала, вытерла руку о штаны и посветила фонариком на последнюю нетронутую полку. Тут-то я ее и увидела: под полкой была крошечная задвижка, заметить которую можно было лишь потому, что обвалилось дерево. Я сдвинула ее и снова толкнула стену.
Не издав ни скрипа, ни скрежета, словно из благодарности, что ее наконец нашли, потайная дверь распахнулась.
Трясущейся рукой я уперлась в стену, сжала умиравший телефон и подняла его. Луч света прорезал темноту. И в гробовой тишине, не веря себе, я увидела то, что лежало передо мной: все забытое и погребенное слишком надолго.
19. Элайза. 10 февраля 1791 года
Я проснулась сухим ясным утром от звука проехавшей мимо повозки, ее железные колеса скрежетали по брусчатке. Спала я за квартал от лавки Неллы, в укромной канаве на задах пассажа Бартлета. Она была сырой и не такой удобной, как сарай, где я ночевала позавчера, но все-таки лучше, чем моя теплая койка у Эмвеллов, в доме с привидениями.
Едва проснувшись, я сжала зубы и проверила, не вернулись ли кровавые боли в животе – если дух мистера Эмвелла, который перестали дурачить, снова нашел ко мне дорогу. Но этого не случилось. Болей не было уже целый день, истечение крови почти прекратилось. И хотя я была за это благодарна, я не сомневалась, что мистер Эмвелл поджидает меня в засаде где-то еще. Это меня злило; он мог быть моим хозяином в прошлом, но больше им не был. Я ему не игрушка, не забава в смерти.
Еще я подумала о вчерашнем приеме у леди Кларенс. Если все прошло по плану, мисс Беркуэлл сейчас уже не должно быть в живых. Пугающее видение, но я помнила, что Нелла сказала мне о предательстве и о мести как лекарстве. Может быть, теперь, без нежеланного присутствия мисс Беркуэлл, леди Кларенс сможет заняться своим браком и завести ребенка.
Нетвердо держась на ногах, я поднялась с земли и одернула юбки – грязные, нуждающиеся в стирке. Рука моя коснулась обложки книги в кармане – книги о чародействе. Самой насущной моей задачей было найти адрес, указанный на обложке, потому что, кроме этого, надеяться мне было не на что, и избавить дом Эмвеллов от привидений я никак больше не могла.
Я направилась к книжной лавке на Бейсинг-лейн. Спала я скверно и теперь чувствовала себя дико, как животное. Руки у меня тряслись, за глазами билась головная боль, люди кругом двигались словно в водянистом тумане. Посыльные гонялись с тележками друг за другом, торговцы рыбой гоняли чаек, старик подгонял козу, стегая ее по крупу тонким прутиком. Пальцы ног болезненно терлись о тесные башмаки, я не сразу смогла отмахнуться от мимолетного соблазна вернуться домой или даже в контору по найму слуг, где меня нашла миссис Эмвелл. Теперь я буду в сто раз востребованнее, чем тогда. Для начала, я знала грамоту, могла читать и писать и состояла в услужении у богатой семьи. Мои умения точно оценили бы и в другом месте, в доме, не кишевшем неупокоенными призраками.
Размышляя обо всем этом, я дошла до чародейской книжной лавки, но мысли мои быстро рассеялись, когда я задумалась о множестве причин, по которым не могла сбежать – не в последнюю очередь из-за привязанности к миссис Эмвелл. Она через несколько недель вернется из Нориджа, и к тому времени я надеялась навсегда избавить дом от мистера Эмвелла – и Джоанны. К тому же я не могла представить, что письма госпожи станет писать какая-то другая девчонка. Эту обязанность я считала особой, оставленной лишь за собой.
И потом, дух тоже может перемещаться; если дух мистера Эмвелла смог схватить меня и последовать за мной в лавку Неллы, что помешает ему преследовать меня по всему Лондону? Даже отъезд из Лондона и возвращение в Суиндон ничего бы не решили, потому что сбежать от того, что может проходить сквозь стены, невозможно. Если я не могу сбежать от его духа, нужно найти способ его рассеять.
Именно в это мгновение столько было поставлено на кон; казалось, ничто, кроме избавления от духа мистера Эмвелла, не имело для меня значения. Поэтому я была так рада, когда наконец добралась до Бейсинг-лейн, и надеялась без хлопот отыскать книжную лавку. Но радость моя продлилась недолго; я переводила взгляд с одной витрины на другую – галантерейщик, пекарь, прочие – и хмурилась. Книжной лавки не было. Я прошла еще квартал, вернулась и даже рассмотрела лавки на другой стороне. Пока продолжались эти поиски, меня терзали бесконечные мучения: глаза щипало от слез, ледяной воздух обжигал гортань, горела и мокла натертая нога.
Снова пройдя по Бейсинг-лейн, я заметила, что между домами свистит ветер. В шаге от улицы начинался переулок шириной в одного пешехода, и по одну его сторону стояло здание с деревянной вывеской: «Продажа книг и игрушек». Я ахнула; лавка, мимо которой я прошла уже несколько раз, пряталась за другими витринами, словно хотела замаскироваться. Видела бы это Нелла – ее бы разочаровало, что я так долго не могла разгадать загадку.
Если мой страх перед духом мистера Эмвелла был достаточной причиной, чтобы наведаться в лавку, ощущение неизбежного рока, охватившее Неллу, стоило того, чтобы поспешить.
Снаружи по-прежнему слышался приглушенный шум дождя; гроза еще не кончилась. Если Нелла и в самом деле меня выпроводит, я проведу долгую сырую ночь на слякотных улицах Лондона. Я не вернусь в дом Эмвеллов, пока нет, и я сомневалась, что мне достанет храбрости прокрасться в чужой сарай, как любила делать Нелла.
– Я собираюсь утром сходить в книжную лавку, когда дождь кончится, – сказала я Нелле, указывая на чародейскую книгу.
Она подняла брови; скептический взгляд, к которому я уже привыкла.
– Ты все еще хочешь найти средство, чтобы отвадить от дома духов?
Я кивнула, и Нелла тихонько фыркнула, потом зевнула в ладонь.
– Малышка Элайза, тебе пора. – Она шагнула ко мне, в глазах ее была жалость. – Ты должна вернуться в дом Эмвеллов. Я знаю, ты очень боишься, но уверяю тебя, твои страхи напрасны. Возможно, когда ты ступишь на порог и объявишь, что вернулась, всякие остатки духа мистера Эмвелла, истинные или воображаемые, улетучатся, и вместе с ними – тяжесть у тебя на сердце.
Я уставилась на нее, потеряв дар речи. Все это время я понимала, что она может меня прогнать, но теперь, когда она вот так это сказала, я поверить не могла, что у нее хватит злобы так легко меня выгнать – и к тому же под дождь. В конце концов, я перетерла больше жуков, чем она; она не смогла бы справиться без меня.
Я поднялась со стула, в груди у меня горячо стучало, и я чувствовала, как пощипывают подступавшие к глазам ребяческие слезы.
– Вы н-не хотите меня больше видеть, – заикаясь, произнесла я и всхлипнула, потому что вдруг поняла, что грустно мне не оттого, что меня отсюда гонят, но оттого, что я больше не увижу свою новую подругу.
По крайней мере, Нелла была не каменная, потому что она встала, зашаркала ко мне и крепко меня обняла.
– Я не хочу, чтобы вся твоя жизнь состояла из прощаний, как моя. – Она отвела с моего лица волосы тыльной стороной руки. – Ведь ты не испорчена, дитя, а я – не то общество, с которым тебе стоит водиться. Ступай, прошу тебя.
Она взяла со стола чародейскую книгу и вложила ее мне в руки. Потом резко отстранилась от меня, отошла к очагу и больше на меня не смотрела.
Но когда я вышла сквозь тайную дверь, уходя от Неллы навсегда, то не могла не оглянуться в последний раз. Нелла склонилась к теплу очага, словно собиралась в него упасть, и, точно знаю, за ее неровным дыханием я услышала плач.
18. Кэролайн. Наши дни, вторник
В тот вечер, когда стемнело, я вышла из гостиничного номера тихо, как только могла, стараясь не разбудить Джеймса, который крепко спал на диване. Я оставила у телевизора короткую записку: «Вышла поужинать на ночь. К.» – и надеялась, что он какое-то время не проснется и не увидит ее.
Я тихо закрыла за собой дверь, нетерпеливо дождалась пустого лифта и поспешила через гостиничный вестибюль. Мраморные полы подо мной сверкали, как зеркало, ярко и отполированно. Я нагоняла свое отражение, и лицо мое светилось от ощущения риска и подъема, каких я не переживала много лет. Я захватила с собой яблоко и бесплатную бутылочку воды со стола в вестибюле, сунула их в сумку, перекинутую через плечо, но не стала доставать ни телефон, ни карту – я уже ходила этой дорогой.
Час был поздний, улицы были далеко не так оживлены, как вчера: машин немного, пешеходов еще меньше. Я еще раз быстро добежала до Медвежьего переулка, вечерний воздух вокруг меня был спокоен и прохладен, пока я шла мимо мусорных баков и контейнеров от фастфуда, которые видела сегодня утром; все они замерли во времени, словно с моего прошлого прихода даже ветерок их не шевелил.
Склонив голову, я дошла до конца переулка и едва ли не с удивлением снова их увидела: железные ворота, окруженные каменными столбами, заросший пустырь, и – я вытянула шею, чтобы заглянуть через ворота, – да, дверь. Она была важна уже по-новому, учитывая время, что я провела в Британской библиотеке, изучая с Гейнор старые карты. Мне казалось, я знаю тайны этого места: когда-то где-то здесь был маленький проход, называвшийся Малым переулком; а дальше стояла тюрьма Флит; и даже Фаррингдон-стрит, широкая дорога в нескольких шагах отсюда, раньше называлась по-другому. Неужели все со временем пересоздается заново? Мне начинало казаться, что у каждого человека, у каждого места есть нерассказанная история и прямо под поверхностью лежит давно похороненная правда.
Этим утром я была благодарна, что в зданиях, окружавших Медвежий переулок, есть окна на случай, если вдруг водопроводчик решит подойти слишком близко. Но теперь я не хотела, чтобы меня видели, поэтому и решила выйти из гостиницы после того, как стемнеет. Небо было темно-серым, только на западе мерцал последний намек на солнечные лучи. Несколько окон в зданиях вокруг были освещены, и я видела внутри столы и компьютеры, а в одном – биржевой тикер с вспыхивавшими на экране яркими красными буквами. К счастью, внутри не задержался никто из припозднившихся сотрудников.
Я опустила глаза. У нижнего края ворот была прикреплена небольшая красно-белая табличка, которую не заметила я утром: «ВХОД ВОСПРЕЩЕН. ЧАСТНЫЕ ВЛАДЕНИЯ. Пост. 739-B». Волосы у меня на загривке встали дыбом от нервов.
Я подождала минуту; никакого движения не было, только пара воробьев порхала неподалеку. Я затянула ремень сумки, поставила ногу в выемку от выпавшего камня у основания столба и подтянулась наверх, где повисла в неустойчивом равновесии. Если у меня и было время передумать, то сейчас. Даже сейчас я еще смогла бы придумать хоть какое-то объяснение. Но стоит мне перебросить ноги и спрыгнуть по другую сторону ворот? Все. Нарушитель как есть.
Стараясь пониже держать центр тяжести, чтобы не соскользнуть, я неловко перевернулась, чтобы свесить ноги с другой стороны. Потом в последний раз оглянулась и прыгнула.
Приземлилась я тихо и чисто: закрыв глаза, можно было бы убедить себя, что ничего не изменилось – вот только теперь я нарушила закон. Но решение было принято и исполнено.
Было темно, но я все равно пригнулась и пересекла пустырь несколькими длинными прыжками, направляясь к кусту, стоявшему прямо перед дверью. На его ветках не было ни цветов, ни бутонов, но зато они были покрыты колючими коричневато-зелеными листьями и шипами длиной в дюйм. Выругавшись про себя, я вытащила из сумки телефон и включила в нем фонарик. Встав на колени, я попыталась одной рукой нервно разгрести колючие ветки.
Острый шип впился мне в ладонь, и я ее отдернула; он пробил кожу до крови, я поднесла ее ко рту, чтобы унять боль, тем временем светя фонариком за куст, чтобы рассмотреть, что там. Рыжие кирпичи фасада были побиты непогодой, каждые несколько футов на них проступал пестрый зеленый мох, но прямо за кустом была деревянная дверь, которую я видела утром.
В крови у меня забурлил адреналин. С тех пор как я под покровом темноты вышла из гостиницы и отправилась сюда, часть меня так и не могла поверить, что этот момент на самом деле настанет. Медвежий переулок могли закрыть для дорожных работ, или могло быть слишком темно, чтобы разглядеть дверь, или я просто могла струсить и повернуть обратно. Но теперь я стояла в глубине пустыря благодаря то ли смелости, то ли глупости, и дверь была от меня на расстоянии вытянутой руки. Я не видела на ней замка, различала только одну облупившуюся петлю у левого края. Казалось, стоит только хорошенько толкнуть, и она откроется.
У меня участилось дыхание. По правде говоря, я боялась. Кто знал, что там, за дверью? Как главная героиня в начале фильма ужасов, я чувствовала, что самое умное – сбежать. Но я устала делать то, что нужно, устала выбирать практичные, нерискованные, ответственные пути.
Вместо этого пришло время делать то, чего я хочу.
Я все еще лелеяла фантазию, что стою на пороге раскрытия тайны женщины-аптекаря. Обсудив с Джеймсом за ланчем свою работу – и наше неустойчивое будущее, – я не могла не думать о возможности, которая может мне представиться, если я найду что-то действительно стоящее упоминания в новостях по эту сторону стены. Сейчас меня толкало вперед не только желание открыть дверь в здание; возможно, я открою дверь в новую карьеру, ту, которую видела для себя много лет назад.
При мысли об этом я покачала головой. К тому же водопроводчик сказал, что дверь, скорее всего, ведет просто в старый подвал. Была вероятность того, что это открытие окажется пшиком и через двадцать минут я буду есть пиццу. Я оглянулась на ворота, надеясь, что с этой стороны будет так же легко забраться на каменный столб.
Я решила, что лучше раздвинуть колючие ветки не голыми руками, а плечами и спиной. Осторожно обошла куст, почти не поцарапавшись, потом уперлась ладонями в прохладное дерево двери и замерла. Замедлила дыхание, собралась, готовясь к тому, что могу обнаружить по ту сторону, а потом сильно толкнула дверь внутрь.
Дверь чуть подалась, достаточно, чтобы понять, что она не заперта. Я толкнула еще раз, потом еще, а потом уперлась в нее подошвой и изо всех сил надавила правой ногой. Дверь наконец распахнулась внутрь с хрустом и скрежетом. Я сжалась, слишком поздно поняв, что вернуть ее в прежнее положение, когда закончу, не смогу.
Когда дверь распахнулась, меня обдал порыв сухого, пахнущего деревом воздуха, и несколько потревоженных насекомых разбежались прочь. Я подняла телефон, чтобы быстро осмотреть темный провал, и с облегчением выдохнула: ни крыс, ни змей, ни трупов.
Я сделала робкий шаг внутрь, ругая себя, что не захватила настоящий фонарик. Но, с другой стороны, я ведь не думала, что зайду так далеко. Проверив, нельзя ли сделать фонарик в телефоне поярче, я выругалась, когда увидела значок в правом верхнем углу: батарея, полностью заряженная, когда я выходила из гостиницы, показывала 55 процентов. Судя по всему, фонарик съедал очень много.
Я посветила в проем и нахмурилась, когда передо мной открылся коридор. На вид – как и сказал водопроводчик, низкий коридор подвала. Он был всего несколько футов шириной, но я не могла определить, как далеко он уходит, потому что света у меня было недостаточно.
Я глянула на распахнутую дверь, чтобы удостовериться, что она каким-то образом не закроется сама, и сделала несколько шагов внутрь, выставив перед собой фонарик.
Сперва меня невольно охватило разочарование; смотреть было особенно не на что. Пол в коридоре был земляной, кое-где выступали камни, здесь не было ни оборудования, ни инструментов, ничего такого, что владельцы здания могли бы счесть нужным хранить в подвале. Но я вспомнила карты, которые показывала мне утром Гейнор, и то, как Малый переулок изломанной линией отходил от Медвежьего переулка, несколько раз поворачивая под прямым углом, почти как ступени лестницы. Слабо освещенный проход впереди поворачивал точно так же; и, пусть мне не хотелось идти вглубь коридора, сердце у меня забилось быстрее.
Сомнений не было, передо мной лежал Малый переулок – по крайней мере, то, что от него осталось.
Я улыбнулась, довольная собой, представила себе, что сказал бы Альф Холостяк, если бы стоял рядом. Наверное, он бы рванулся вперед в поисках старинных артефактов.
Сначала я почувствовала это и лишь потом увидела – меня обдал порыв сквозняка, – я подняла фонарь в ту сторону, откуда он долетел. Прямо впереди была еще одна дверь, приоткрытая, и воздух из помещения за ней, видимо, высасывало потоком, который я создала, открыв входную дверь. Мои предплечья покрылись мурашками, и я вздрогнула, когда выбившаяся прядь мазнула меня по шее. Каждый мускул в моем теле был напряжен, готов бежать или кричать – или взглянуть поближе.
До сих пор нарушение границ частного владения вело меня по большей части предсказуемым путем. Я знала о существовании наружной двери, предполагала, что она ведет в неровный коридор – застроенную улицу или проход, как сказала Гейнор, – и чувствовала, что коридор, скорее всего, окажется не слишком интересным, когда я в него попаду.
Пока все ожидания оправдались. Но эта дверь? Ее не было на карте.
Мне отчаянно хотелось заглянуть внутрь, и я сказала себе, что этим и ограничусь. Дверь уже была приоткрыта – ни пихать, ни толкать не придется, – так что я решила сунуть фонарик в комнату, быстро оглядеться и уйти. К тому же – я проверила батарею телефона, оставалось 32 процента, – у меня было не так много времени тут ошиваться, если только я не хотела остаться в темноте.
– Господи, – пробормотала я, шагая к двери, совершенно уверенная, что в медицинском смысле сошла с ума. Нормальные же так не делают, правда? Я уже даже не была уверена, что все это касается женщины-аптекаря. Я по-прежнему пыталась разобраться в ее истории или я была из тех, кто пускается в бездумные, адреналиновые приключения, пережив большую потерю?
Если со мной что-нибудь случится – поскользнусь, или меня укусит дикое животное, или провалюсь сквозь сгнивший пол, – никто не узнает. Я могу тут лежать мертвая, никем не найденная, бог знает сколько, а Джеймс точно подумает, что я просто ушла от него насовсем. Осознание этого плюс быстро разряжавшийся телефон мешали мне унять сердцебиение. Я решила заглянуть внутрь и валить отсюда к черту.
Я открыла вторую дверь пошире. Она легко повернулась на петлях, не таких ржавых и перекошенных, как те, что снаружи: казалось, они сохранились довольно сухими, в хорошем состоянии. Шагнув за порог, я обвела помещение фонариком, чтобы рассмотреть, что там. Комната была небольшой, где-то десять на двенадцать, пол земляной, как и везде. Внутри не было ни ящиков, ни инструментов, ни старых строительных материалов. Ничего.
Но задняя стена – что-то в ней было не то. Стены по обеим сторонам комнаты были кирпичные, как и снаружи, а задняя стена – деревянная. К ней были прикреплены полки, словно там когда-то стояла встроенная библиотека или шкафы. Я подошла поближе посмотреть, нет ли на полках чего-нибудь: старых книг или утвари, каких-то забытых останков прошлого. Опять же, ничего интересного. Полки большей частью были перекошены и поломаны, некоторые упали и лежали на земле ближе к центру комнаты.
И все же в этом устройстве было что-то странное. Я не могла толком понять, что именно, так что отошла назад и стала рассматривать стену с полками как единое целое. Вспомнила занятие по мадларкингу и загадочные слова Альфа Холостяка: «Вы ищете не столько предмет, сколько нестыковку или отсутствие». Я нахмурилась; в том, на что я смотрела сейчас, точно было что-то странное. Но что именно?
Неожиданно я заметила, что большая часть полок обвалилась с одной части стены – слева в углу. В этом месте почти все они не были прикреплены к стене, они оторвались и осыпались на пол. Я подошла поближе, подняв фонарик, чтобы рассмотреть стену. С левой стороны на месте осталась только одна полка, и я ухватилась за нее и слегка подергала; она заходила ходуном, держалась она так непрочно, что я бы могла ее без труда оторвать. Почему, интересно, с левой части стены осыпались полки? Как будто их неправильно установили или основа оказалась ненадежной…
Я ахнула, поняв, в чем дело, и прикрыла рот рукой. Область, с которой обвалились полки, была примерно с меня высотой и ненамного шире. Я инстинктивно шагнула вперед.
– Нет, – невольно произнесла я, и это слово эхом отдалось в крошечной пустой комнате. – Нет, нет, нет. Быть этого не может.
И все-таки, произнося это, я знала, что наткнулась на что-то. На внутреннюю дверь.
«Для мужчин – лабиринт». Первая строка из больничной записки всплыла у меня в памяти, и я сразу поняла, что она может означать: эта дверь, если она в самом деле куда-то вела, была спрятана за чем-то вроде шкафа. Если кто-нибудь сейчас – возможно, строительный инспектор – по какой-то причине зашел бы в эту комнату, уверена, он бы тоже увидел несообразность, как я. Но, судя по обвалившимся полкам, здесь десятки лет никто не бывал. И никто не обнаружил, тем более не открывал скрытую дверь.
Я нагнулась, поискала ручку, но не нашла. Толкнула стену ладонью, подпрыгнув от липкого шелковистого прикосновения паутины к пальцам. Застонала, вытерла руку о штаны и посветила фонариком на последнюю нетронутую полку. Тут-то я ее и увидела: под полкой была крошечная задвижка, заметить которую можно было лишь потому, что обвалилось дерево. Я сдвинула ее и снова толкнула стену.
Не издав ни скрипа, ни скрежета, словно из благодарности, что ее наконец нашли, потайная дверь распахнулась.
Трясущейся рукой я уперлась в стену, сжала умиравший телефон и подняла его. Луч света прорезал темноту. И в гробовой тишине, не веря себе, я увидела то, что лежало передо мной: все забытое и погребенное слишком надолго.
19. Элайза. 10 февраля 1791 года
Я проснулась сухим ясным утром от звука проехавшей мимо повозки, ее железные колеса скрежетали по брусчатке. Спала я за квартал от лавки Неллы, в укромной канаве на задах пассажа Бартлета. Она была сырой и не такой удобной, как сарай, где я ночевала позавчера, но все-таки лучше, чем моя теплая койка у Эмвеллов, в доме с привидениями.
Едва проснувшись, я сжала зубы и проверила, не вернулись ли кровавые боли в животе – если дух мистера Эмвелла, который перестали дурачить, снова нашел ко мне дорогу. Но этого не случилось. Болей не было уже целый день, истечение крови почти прекратилось. И хотя я была за это благодарна, я не сомневалась, что мистер Эмвелл поджидает меня в засаде где-то еще. Это меня злило; он мог быть моим хозяином в прошлом, но больше им не был. Я ему не игрушка, не забава в смерти.
Еще я подумала о вчерашнем приеме у леди Кларенс. Если все прошло по плану, мисс Беркуэлл сейчас уже не должно быть в живых. Пугающее видение, но я помнила, что Нелла сказала мне о предательстве и о мести как лекарстве. Может быть, теперь, без нежеланного присутствия мисс Беркуэлл, леди Кларенс сможет заняться своим браком и завести ребенка.
Нетвердо держась на ногах, я поднялась с земли и одернула юбки – грязные, нуждающиеся в стирке. Рука моя коснулась обложки книги в кармане – книги о чародействе. Самой насущной моей задачей было найти адрес, указанный на обложке, потому что, кроме этого, надеяться мне было не на что, и избавить дом Эмвеллов от привидений я никак больше не могла.
Я направилась к книжной лавке на Бейсинг-лейн. Спала я скверно и теперь чувствовала себя дико, как животное. Руки у меня тряслись, за глазами билась головная боль, люди кругом двигались словно в водянистом тумане. Посыльные гонялись с тележками друг за другом, торговцы рыбой гоняли чаек, старик подгонял козу, стегая ее по крупу тонким прутиком. Пальцы ног болезненно терлись о тесные башмаки, я не сразу смогла отмахнуться от мимолетного соблазна вернуться домой или даже в контору по найму слуг, где меня нашла миссис Эмвелл. Теперь я буду в сто раз востребованнее, чем тогда. Для начала, я знала грамоту, могла читать и писать и состояла в услужении у богатой семьи. Мои умения точно оценили бы и в другом месте, в доме, не кишевшем неупокоенными призраками.
Размышляя обо всем этом, я дошла до чародейской книжной лавки, но мысли мои быстро рассеялись, когда я задумалась о множестве причин, по которым не могла сбежать – не в последнюю очередь из-за привязанности к миссис Эмвелл. Она через несколько недель вернется из Нориджа, и к тому времени я надеялась навсегда избавить дом от мистера Эмвелла – и Джоанны. К тому же я не могла представить, что письма госпожи станет писать какая-то другая девчонка. Эту обязанность я считала особой, оставленной лишь за собой.
И потом, дух тоже может перемещаться; если дух мистера Эмвелла смог схватить меня и последовать за мной в лавку Неллы, что помешает ему преследовать меня по всему Лондону? Даже отъезд из Лондона и возвращение в Суиндон ничего бы не решили, потому что сбежать от того, что может проходить сквозь стены, невозможно. Если я не могу сбежать от его духа, нужно найти способ его рассеять.
Именно в это мгновение столько было поставлено на кон; казалось, ничто, кроме избавления от духа мистера Эмвелла, не имело для меня значения. Поэтому я была так рада, когда наконец добралась до Бейсинг-лейн, и надеялась без хлопот отыскать книжную лавку. Но радость моя продлилась недолго; я переводила взгляд с одной витрины на другую – галантерейщик, пекарь, прочие – и хмурилась. Книжной лавки не было. Я прошла еще квартал, вернулась и даже рассмотрела лавки на другой стороне. Пока продолжались эти поиски, меня терзали бесконечные мучения: глаза щипало от слез, ледяной воздух обжигал гортань, горела и мокла натертая нога.
Снова пройдя по Бейсинг-лейн, я заметила, что между домами свистит ветер. В шаге от улицы начинался переулок шириной в одного пешехода, и по одну его сторону стояло здание с деревянной вывеской: «Продажа книг и игрушек». Я ахнула; лавка, мимо которой я прошла уже несколько раз, пряталась за другими витринами, словно хотела замаскироваться. Видела бы это Нелла – ее бы разочаровало, что я так долго не могла разгадать загадку.