Он бросил на стол рядом с цветами какие-то документы – паспорт, пару квитанций. Плечи у него были ссутулены, в уголках глаз залегли морщины. Я никогда не видела его таким уставшим.

– Вид у тебя измученный, – хрипло сказала я. У меня пересохло во рту.

– Я не спал три дня. Измученный – это слабо сказано. – Он потрогал цветок, провел пальцем по краю голубого лепестка. – Спасибо, что не прогнала меня от двери, – сказал он, со слезами взглянув на меня.

Я лишь дважды видела, чтобы он плакал: на нашей свадьбе, когда поднял бокал розового шампанского за меня, свою молодую жену, и еще раз, после похорон дяди, когда мы отошли от зияющей дыры, которую скоро должны были забросать землей.

Но его слезы не вызвали у меня сочувствия. Я не хотела быть с ним рядом, я едва могла на него смотреть. Я указала на стоявший у окна диван с круглыми подлокотниками, обитый ворсистой тканью. Он не предназначался для сна, скорее для отдыха, легкой болтовни и страстных занятий любовью поздним вечером – для всего того, чем мы с Джеймсом собирались заниматься.

– Тебе надо отдохнуть. В шкафу есть запасные одеяла. И обслуживание в номерах работает быстро, если ты голоден.

Он растерянно на меня посмотрел:

– Ты куда-то собираешься?

Предполуденное солнце ярко освещало комнату, бросая на пол гостиничного номера бледно-желтые полосы.

– Я собираюсь пойти поесть, – сказала я, снимая кроссовки и надевая мокасины.

В папке на столе номера перечислялось несколько вариантов; было итальянское заведение всего в нескольких кварталах. Мне нужно было что-то утешительно вкусное и, возможно, бокал кьянти. Не говоря о том, что в итальянском ресторане, скорее всего, будет приглушенное освещение. Идеально для того, кому, как мне, нужно укромное место, чтобы подумать, а может быть, и поплакать. Увидев Джеймса во плоти, я ощутила, как в горле у меня собирается комок. Я хотела обнять его так же сильно, как взять за плечи и потрясти, как заставить объяснить, почему он все разрушил.

– Можно мне с тобой? – Он провел рукой по подбородку, покрытому трехдневной щетиной.

Я понимала, как ему нехорошо после перелета, и невольно его пожалела. И потом, разве я не решила заглядывать в глубину, не боясь огорчений? Можно уже и начать выговариваться. Я только надеялась, что смогу удержаться от слез.

– Конечно, – пробормотала я, потом взяла сумку и вышла за дверь.

Ресторан, Dal Fiume, был всего в квартале от Темзы. Хостес отвела нас к столику в углу, в стороне от других посетителей; видимо, решила, что у нас с Джеймсом первое свидание, судя по тому, на каком расстоянии мы держимся друг от друга. Несколько винтажных светильников горели над обеденным залом, как будто стоял поздний вечер, тяжелые алые портьеры окутывали комнату, как кокон. В любой другой день я сочла бы ее уютной, но в тот момент она показалось мне удушающей. Возможно, место оказалось слишком укромным, но мы оба хотели есть и устали так, что дружно вздохнули, опустившись в кожаные кресла по обе стороны стола.

Нас очень кстати отвлекло обширное меню, и какое-то время мы не разговаривали, общаясь только с официанткой, которая принесла воду и вскоре после того пару бокалов кьянти. Но едва она поставила передо мной бокал, я вспомнила: месячные. Все еще запаздывают. Алкоголь. Беременность.

Я обвела пальцем ножку бокала, думая, что делать – и делать ли вообще что-нибудь. Я не могла попросить забрать вино – Джеймс бы что-нибудь заподозрил, а я не хотела ему рассказывать. Не здесь, не в этом богом забытом красном зале, который грозил удушить нас обоих.

Я подумала о Роуз. Разве она не пила алкоголь в первые недели беременности, до того, как сделала тест? Ее врача на такой ранней стадии ничего не обеспокоило.

Меня это устроило. Я выпила глоток вина и вернулась к меню, которое видела, но прочитать не могла.

Через несколько минут официантка приняла у нас заказы и забрала меню, и я тут же пожалела, что между Джеймсом и мной больше нет защитного барьера; нам больше не на чем было сосредоточиться, кроме друг друга. Мы сидели так близко, что я слышала, как он дышит.

Я посмотрела прямо на мужа: его лицо в этом освещении было еще более осунувшимся, чем раньше. Я постаралась не задумываться о том, когда он в последний раз ел, но, казалось, он потерял пару фунтов. Отпив для храбрости вина, я начала:

– Я так зла…

– Послушай, Кэролайн, – перебил меня он, переплетая пальцы, как делал, когда говорил по телефону с недовольными клиентами. – Все кончено. Мы переводим ее в другое отделение, и я ей скажу, что, если она еще раз со мной свяжется, я сообщу в отдел кадров.

– Так это ее вина? Ее проблема? Это ты собираешься стать партнером, Джеймс. Мне кажется, отдел кадров может больше заинтересоваться твоим в этом участием. – Я покачала головой, уже чувствуя разочарование. – И каким образом это вообще касается твоей работы? Как насчет нашего брака?

Он вздохнул и подался вперед.

– Неудачно, что все вышло наружу именно так, – интересный подбор слов; он собирался разделить ответственность. – Но, возможно, все к лучшему, – добавил он. – Возможно, из этого выйдет что-то хорошее для нас и наших отношений.

– Из этого выйдет что-то хорошее, – изумленно повторила я. – Что хорошего может из этого выйти?

Официантка вернулась с большими ложками для пасты, аккуратно положила их перед нами, и между нами троими повисло неловкое густое молчание. Она тут же ушла.

– Я пытаюсь быть с тобой честным, Кэролайн. Я здесь, сейчас, говорю тебе, что готов пойти на терапию, заняться самоанализом, я все сделаю.

Предполагалось, что моя одинокая поездка в Лондон станет для меня чем-то вроде сеанса терапии – разумеется, пока на моем пороге не появился Джеймс. А эта его несерьезная манера разозлила меня еще больше.

– Давай начнем с самоанализа, – сказала я. – Почему ты это сделал? Почему позволил этому продолжаться после мероприятия?

Я поняла, что, несмотря на свое желание выяснить мерзкие «что» и «как», больше всего я сейчас хотела знать… «почему»? У меня тут же родился вопрос, о котором я раньше не задумывалась.

– Тебя испугали наши попытки завести ребенка? Поэтому?

Он опустил глаза и покачал головой:

– Вовсе нет. Я хочу ребенка так же, как ты.

У меня полегчало на сердце, но та часть меня, что отвечала за решение проблем, хотела бы, чтобы он сказал да; тогда мы бы подняли правду, как бриллиант, поднесли ее к свету и занялись настоящей причиной.

– Тогда… почему?


Я удержалась от порыва скормить ему с ложечки еще несколько возможных причин и снова поднесла к губам бокал.

– Наверное, я просто не совсем счастлив, – устало сказал он, словно сами слова его уже выматывали. – Моя жизнь была такой безопасной, такой, мать ее, предсказуемой.

– Наша жизнь, – поправила я.

Он кивнул, уступая.

– Наша жизнь, да. Но я знаю, что ты хочешь безопасности. Ты хочешь, чтобы все было предсказуемо, и ребенку это тоже нужно, и…

– Я хочу безопасности? Я хочу предсказуемости? – Я покачала головой. – Нет, ты все неправильно понял. Это ты не поддержал мое желание подать документы в Кембридж, потому что это так далеко. Это ты…

– Не я порвал заявление, – сказал он ледяным тоном.

Я не сдавалась:

– Ты не хотел сразу заводить детей, потому что это было бы тяжело, когда ты подолгу работал. Ты умолял меня согласиться на работу на ферме, потому что это было безопасно и удобно.

Джеймс побарабанил пальцами по белой скатерти.

– Ты согласилась на эту работу, а я не, Кэролайн.

Мы замолчали, потому что официантка принесла две тарелки пасты и поставила их перед нами. Я смотрела, как она уходит, внимательно следя за ее задорной, идеальной формы попкой, но взгляд Джеймса оставался прикован ко мне.

– Ты не сможешь переиграть то, что сделал со мной, – сказала я, отодвигая нетронутую тарелку. – Ты это понимаешь? Я никогда этого не забуду. Останется шрам, навсегда, если мы вообще с этим справимся. Сколько времени уйдет, прежде чем мы опять сможем быть счастливы?

Он взял с блюда посередине стола булочку и сунул ее в рот.

– Зависит от тебя. Я тебе сказал, все кончено, все в прошлом. Я облажался и теперь хочу это исправить вместе с тобой, с моей женой.

Я представила нас через пять или десять лет. Если Джеймс и в самом деле сохранит мне верность, возможно, когда-нибудь та другая женщина покажется всего лишь давней ошибкой. В конце концов, я когда-то слышала, что половина супружеских пар в какой-то момент сталкивается с неверностью. Но в последние дни я поняла, что эта женщина не была единственным источником несчастья в моей жизни. Пока мы сидели за столом друг напротив друга, я думала, не поделиться ли с ним своими чувствами, но не видела в нем союзника, которому могла довериться. Он оставался противником, и мне хотелось защитить правду, которую я начала понимать в этой поездке.

– Я приехал в Лондон извиниться перед тобой, – сказал Джеймс. – Мне все равно, как пройдет остаток поездки. К черту исходный план. Можем хоть сидеть в номере и заказывать китайскую еду, мне все равно…

Я подняла руку, чтобы его остановить.

– Нет, Джеймс, – как бы плохо ему ни было, его чувства заботили меня меньше всего. – Я не в восторге от того, что ты прилетел в Лондон, не спросив меня. Я сюда приехала, чтобы разобраться с тем, что ты сделал, и у меня такое чувство, что ты за мной сюда погнался. Как будто не позволил мне сбежать.

Он смотрел на меня, не находя слов.

– Я за тобой погнался? Я не хищник, Кэролайн. – Он отвел взгляд и взял вилку, лицо его начало краснеть. Сунул немного пасты в рот, быстро прожевал и намотал на вилку еще. – Ты моя жена, ты в чужой стране, одна, в первый раз в жизни. Ты хоть понимаешь, в какой панике я был? Карманники, какой-нибудь псих, который поймет, что ты одна…

– Господи, Джеймс, ты бы поверил в меня чуть больше! У меня есть здравый смысл. – Мой винный бокал опустел, и я махнула официантке, чтобы налила еще. – У меня вообще-то все прекрасно. Никаких проблем.

– Ну хорошо, – отступил он, смягчив тон. Вытер углы рта салфеткой. – Ты права. Я должен был тебя спросить, нормально ли будет, если я приеду. Прости, что не спросил. Но я приехал, билет на самолет в последнюю минуту обошелся мне в три штуки. Второй, чтобы улететь домой, будет не дешевле.

Три штуки?

– Ладно, – сказала я, поджав губы. Меня еще больше вывело из себя то, что он потратил такие деньги на билет, который вообще не должен был покупать. – Тогда можем мы договориться, что, по крайней мере, в ближайшие дни ты дашь мне время и пространство? Мне со многим нужно разобраться.

«Хотя я уже достаточно разобралась, чтобы понять, сколько от меня прежней уже похоронено», – подумала я с тоской.

Он открыл рот и шумно выдохнул:

– Мы должны обговаривать сложные вопросы вместе, разве нет?

Я тихо покачала головой:

– Нет. Я хочу побыть одна. Ты можешь спать на диване в гостиной, но это все. Я отправилась в эту поездку одна не просто так.

Он закрыл глаза, на лице его было разочарование.

– Хорошо, – наконец сказал он, отодвигая тарелку с недоеденной пастой. – Я вернусь в номер. Я вымотался.

Он вынул из кошелька пару двадцатифунтовых банкнот, сунул их мне и встал.

– Отдыхай, – сказала я, не сводя глаз с пустого стула.

Перед уходом он поцеловал меня в макушку, и я напряглась.

– Попробую, – сказал он.

Я не обернулась, чтобы посмотреть ему вслед. Вместо этого я доела пасту и выпила еще бокал кьянти. Прошло несколько минут, и я увидела, как зажегся экран моего телефона, лежавшего на столе. Я нахмурилась и прочла сообщение с незнакомого номера:

«Привет, Кэролайн! Я еще чуть покопалась после вашего ухода и кое-что нашла в базе рукописей. Запросила несколько, займет пару дней. Сколько вы еще в городе? Гейнор».