Глава седьмая
В коей редеет состав чародейского сыска, а Геля выясняет, что где паук, там и паутина
Младой шляхтич или дворянин, ежели в ексерциции (в обучении) своей совершен, а наипаче в языках, в конной езде, танцевании, в шпажной битве и может добрый разговор учинить, к тому ж красноглаголев и в книгах научен, оный может с такими досуги прямым придворным человеком быть.
Юности честное зерцало, или Показание к житейскому обхождению…
Семен Аристархович давненько не чувствовал себя настолько растерянным. И причиной его состояния была юная суфражистка Попович. То, как она его холодно отшила — «давайте, я первой пойду…». Что это вообще было? Четверть часа тому назад она стонала в его объятиях, прислонившись к стене «Сада наслаждений», с готовностью отвечала на поцелуи, демонстрируя недюжинные таланты и недюжинную страсть, а теперь — «ах, меня гнум с неклюдом дожидаются. Гнум-то мне колечко подарил, а с неклюдом я вообще накоротке, в комнату свою пускаю, изгнанников нюхать…». Чем они там еще, кроме нюхания, занимались?
Крестовский вышел на бульвар, быстро пересек улицу. Сейчас он отправится домой, примет ледяную ванну и будет до утра работать. Только работа сможет как-то забить неуместные и жаркие мысли. А ведь хороша чертовка, за что ни возьмется, во всем хороша! Мыслит четко, по существу, на дамские сантименты не отвлекается, как паук паутину плетет, малость к малости, и выдает стройную версию. Соображает быстро, память отменная, особенно зрительная. Эх, была бы она не барышней, а… Нет! Семен даже усмехнулся чуть смущенно. Интересно, сколько еще она своих суфражистских идей придерживаться собирается, с таким-то темпераментом? Она же вспыхивает моментально.
— Семен Аристархович! — Из проезжающей коляски ему приветственно кивнула барышня, в которой Крестовский сразу же признал дочь Петухова, Александру Андреевну. — Сколько лет, сколько зим.
Крестовский поздоровался, размышляя, что женщина, которой он мог бы действительно увлечься, должна выглядеть примерно так — пристойно и спокойно, прогуливающейся с дуэньей в коляске по бульвару, а не…
— А мне дома велели под ногами не путаться, — продолжала девушка. — Все подготовкой к приему заняты, вот и отослали нас с фру Шобс прочь.
Фру Шобс, дуэнья Сашеньки, в разговоре участия не принимала и вообще делала вид, что варварского берендийского наречия не разумеет.
— Вот мы фильму посетили, теперь раздумываем, как бы еще время убить. А хотите, Семен Аристархович, мы вас подвезем? Вы же на Цветочной улице живете, через Мокошь, я ничего не путаю?
С Сашенькой Крестовский был не то чтоб накоротке, но довольно близко знаком. Дмитрий Уваров, друг ближайший, за барышней Петуховой ухаживал вполне серьезно, и молодые люди часто проводили вместе время.
— Нет-нет, предпочитаю пройтись.
— Я хотела с вами о Митеньке побеседовать. — Серые Сашенькины глаза увлажнились. — Прошу…
Семену ничего не оставалось, как занять место напротив барышни и посвятить полчаса своей жизни выслушиванию сетований и причитаний. Он бы и больше отдал, да только когда коляска подъезжала к мосту через реку Мокошь, заметил он зарево пожарища над Мясоедской улицей.
— Простите, Александра Андреевна, — твердо сказал Семен Аристархович, спрыгивая на мостовую. — Мне еще в приказ нужно явиться, совсем запамятовал, а сейчас вот вспомнил.
Полыхало знатно, и именно там, где он и опасался. В безопасности ли его суфражисточка? Раньше его, Семена, она успеть не могла, значит, до сих пор променад по бульвару совершает.
В тушении Семен Аристархович непосредственного участия решил не принимать, дернул оберег на шее, призывая к себе ближайших соратников, да отошел в сторону, осмотреться и оценить диспозицию. Ну еще ветряные потоки чуть направил, чтоб какую зловредную искру в сторону к другим домам не отнесло. На Мясоедской обитал народ дисциплинированный, привыкший как к возгораниям, так и к тому, что ожидание пожарной бригады может затянуться. Местные четко выстроились длинной очередью, передавая с рук на руки полные воды ведра, четверо дюжих мужиков топорами подсекали нависающие балки, чтоб огонь не перекинулся на соседние дома. Саму «Гортензию», конечно, уже не спасти. Семен лишь надеялся, что все жильцы и работники успели покинуть помещение и не пострадают. Он опять изменил направление ветра — пусть уж догорит быстрее, а там и остудить остаточный жар можно. Чуть в стороне, за углом соседнего дома, истошно выла баба: «Что деется-то! Душегубы!» Крестовский подошел — у самой стены, чуть прикрытые зарослями бурьяна, лежали трупы, опознаваемые с полувзгляда, — те самые приказные шпики, коим было дано задание присматривать за барышней Попович, ежели она покидает присутствие. Остаточной магии Семен не почувствовал. Он отодвинул голосящую женщину, склонился над телами: колющие раны в шею, по одной на каждого. Ребят убили почти бесшумно, просто снимая караульных. Крестовский покачал головой. А ведь это его ошибка, не ожидал он такой звериной жестокости от подозреваемой. Задумано-то было вполне осторожненько — вывести из себя ревнивую барышню, спровоцировать на прямое нападение и арестовать, воспользовавшись случаем. Случай представился бы рано или поздно, скорее всего, сегодня, после посещения театра. Почему Мамаев изменил планы? Что произошло?
Семен распрямился, перекрестился, сняв головной убор. Жалко ребят, знали, на что шли, каждый знал, но смерть — это всегда горе.
Он нашел в приткнутой к стене дома телеге мешковину, прикрыл покойников от досужих глаз. Придут приказные люди, заберут их в присутствие. Кстати, где они? Зорин должен бы уже появиться. А Попович придется изолировать. Пусть в приказе посидит, пока дело не закончится.
Крестовский кинул взгляд поверх толпы. Упомянутая Евангелина Романовна подходила к пепелищу своего дома в сопровождении Бесника. Неклюд, возбужденный шумом и суетой, сразу же покинул свою спутницу, Семен стал пробираться к ней. Когда оказался в полутора шагах от цели, заметил, что Геля не одна, а с полной пожилой женщиной, переговаривается, склонив той голову на плечо.
Любопытно. Значит, валькирия с Мясоедовской улицы завалила кочергой ночного татя? Монументальная женщина. Хотя, много ли бывшему неклюду надо? Он же гаджо, сгнил уже весь, наверное, изнутри. Такие вообще долго не живут.
Далее все пошло своим чередом. Появился Зорин, приведший с собой дежурный приказной отряд, Семен отдавал распоряжения.
Бесника надо бы к Попович приставить, пусть ее в присутствие сопроводит и сторожит, пока хотя бы один чардей туда не явится. Хотя почему-то решение это Крестовскому вовсе не нравилось, в мыслях неклюд молодцевато ухмылялся, а Попович слушала его с превеликим вниманием, как только она одна умеет, сморщив веснушчатый носик и чуть склонив голову к плечу. А после он увидел, как девушку скрутило при виде мертвых тел, и подумал, что вовсе эта Попович не холодный безэмоциональный сыскарь, а барышня. А значит, есть щелочки в ее суфражистской броне, вовсе она не идеальна. И почему-то эта Гелина слабость столь сильно его умилила, что он самолично отнес асессора в коляску и, отогнав надоедливого неклюда, сам отвез девушку в присутствие. Она была маленькой и беззащитной, всхлипывала поминутно, хватала ртом воздух. Коньяку ей налить, что ли? В кабинете должна фляжка валяться, из стратегических мамаевских запасов. Но алкоголя не понадобилось, — Попович отключилась на диванчике после легонького сонного заклинания, которое такому великому чародею и применять-то было странно. «Шли с тобой дорогой сна, да концовка не видна…» Его так в детстве матушка заговаривала, когда он шалил и не желал засыпать.
Семен подошел к своему столу, на котором Зорин предупредительно оставил все, что было им обнаружено при обыске рабочего стола Ольги Петровны. Все как и предполагалось — моток бечевы со следами магии, стопки писем от разных адресатов Эльдару Давидовичу Мамаеву. Переписку от его имени вела. Вот надушенные конвертики от Анны Штольц, криво подписанный, с золотым тисненым вензелем — от госпожи Бричкиной.
Геля во сне вскрикнула, застонала, Семен присел на краешек диванчика, погладил ее по щеке:
— Ш-ш-ш, все хорошо, спи, спи…
Она открыла зеленые глазищи:
— Почему Ляля?
Стеклышки очков были мутными, захватанными. Крестовский осторожно снял с девушки очки.
— Что значит — почему?
— Вы сами мне говорили, что убийства совершал сильный чародей, а Ляля-то…
— А это, Попович, еще одна несправедливость, допущенная мирозданием по отношению к дамам. Видите ли, в Берендийской империи, да и во многих других, учет чардеев-мальчиков ведется на государственном уровне. Сразу после крестин младенца мужеского пола осматривают специалисты на предмет его магического потенциала, об этом делается специальная отметка в метрике.
— А женщины?
— А они бывают сильными магами настолько редко, что когда-то в стародавние времена было решено их попросту игнорировать.
— Надо закон принять, — решительно сказала Геля. — Для равноправия и удобства сыскарных мероприятий.
— Непременно, — улыбнулся Семен, представив Попович, выступающую в Сенате. — Со следующей недели этим займетесь.
— Обязательно.
Девушка поворочалась, устраивая голову на подлокотнике.
— Значит, шансы, что Ляля на самом деле великая чародейка, высоки?
Семен кивнул.
— Я испытываю злорадство, — сообщила его подопечная. — Вот умом понимаю всю чудовищность совершенных Ольгой Петровной преступлений, а все равно приятно, что она всех великих чародеев-сыскарей Мокошь-града вокруг пальца обвела.
Крестовский понял, что хочет ее поцеловать, а лучше… не только поцеловать, но и…
— Очки верните, — велела Попович, страстных порывов шефа не ощутившая либо не пожелавшая разделить. — Я без них неловко себя чувствую.
— Только после того, — Семен демонстративно спрятал очки в карман сюртука, — как вы мне расскажете таинственную историю, сделавшую их присутствие столь необходимым.
Геля поморщилась, скрестила руки на груди, вздохнула:
— Это скучно, ваше высокородие.
— Позволю себе настаивать.
— Ну что ж… Мне было четырнадцать, золотой возраст для каждой провинциальной барышни. Маменька как раз решила, что домашнего обучения мне уже недостаточно, сняла домик в Вольске и записала меня в школу для девочек, которая позволяла после окончания подать прошение о продолжении образования в университете. Вам еще не скучно?
— Продолжайте.
— Вольск по сравнению с Орюпинском — город большой, полный соблазнов. Я вскорости обзавелась знакомствами, не все из которых моя маменька одобряла, а также подругой, которую маменька не одобряла вполне конкретно. Наденька Симонова была двумя годами старше, посещала уроки выпускного класса и казалась мне тогда идеалом девичьей красоты и поведения. За нами ухаживали молодые люди. Один из них, новиций кавалерийского училища, Леонид Воронцов, оказывал мне знаки внимания…
Геля улыбнулась холодной улыбкой, от которой Крестовскому опять захотелось погладить ее по щеке.
— Мы договорились ждать два года, до моего шестнадцатилетия, а затем вступить в брак. Раньше маменька бы меня не отпустила. Наденька наших отношений не одобряла, то, что я предпочитаю гулять с Леонидом, нарушило нашу дружную компанию. Но мне было все равно. Я просыпалась с мыслями о Ленечке, засыпала с ними, а когда не думала о нем, писала многостраничные послания предмету своих чувств.
Геля фыркнула:
— Ах, вы же спрашивали об очках… Однажды господин Воронцов вызвал меня в сумерках на свидание, признался в трепетной страсти, а также предупредил, что дела воинской службы требуют его отсутствия. Мы попрощались. А наутро ко мне пришла Наденька. Оказывается, пока я ждала своего шестнадцатилетия, мой возлюбленный крутил роман с моею подругой. И настолько их отношения продвинулись, что Наденька понесла, а Леонид сбежал, а я…
История действительно не блистала оригинальностью, и если бы не касалась его подопечной, Семену и в самом деле стало бы скучно.
— И после этого вы решили посвятить себя…
— После этого я разыскала Леонида Воронцова в слободке, где он прятался у троюродной тетки. Я же сызмальства по розыскам мастерица, а тут и стараться особо не понадобилось. Леониду пришлось жениться на Наденьке, в день венчания он пытался наложить на себя руки. Только вот револьвер дал осечку, а яд, кроме диареи, ничего не вызвал. Сначала ко мне пришла Наденька с проклятиями, что я довела ее жениха, потом ее маменька, существо склочное и крикливое, обвинившее меня в том, что пыталась жениха ее дочери соблазнить, а на десерт — родительница Воронцова, стенавшая, что я, девка гулящая, поломала жизнь ее дитятку, заставив жениться на гулящей подруге. Меня ославили на весь Вольск. На улице показывали пальцами, плевали в спину, поносили последними словами. Мне было четырнадцать, справиться с этим самостоятельно я не умела. Маменька узнала о скандале, быстро заткнула рты сплетницам, стало поспокойнее, но я боялась ходить одна, боялась смотреть людям в глаза. И тогда маменька принесла из лавки проволочные очки и сказала, что в них на меня никто внимания не обратит, потому что они вроде шапки-невидимки или маски маскарадной, в которой я могу быть не Гелей Попович, а кем мне угодно, хоть принцессой Лузитанской.
— Понятно, — сказал Крестовский, когда понял, что история окончена.
— Зато учиться я стала лучше всех, — всхлипнула Геля. — И с Вольскими суфражистками познакомилась, и взгляды их приняла.
— А что случилось с вашим женихом?
— Да что с ним станется? В поместье живет, с женой и детишками. Пьет, говорят, сильно, Наденьку поколачивает. Так вернете мне очки?
— Нет, — Семен покачал головой. — Мне приятнее видеть рядом Гелю Попович, а не принцессу Лузитанскую или другую мифическую даму. Ту Гелю, которая может разговорить любого разбойника, найти любую пропажу, которая быстро и четко думает, стреляет без промаха и может перебросить через бедро рослого неклюда, даже не упав в обморок.
Девушка широко улыбнулась и покраснела:
— Мне ваши слова, шеф, надо записать для памяти, буду перечитывать, когда опять ругаться приметесь.
В дверь постучали, Геля встрепенулась, пытаясь подняться, Семен властно придержал ее за плечо:
— Войдите.
Зорин, появившийся в кабинете, диспозицию оценил, уж очень хитро блеснули его добродушные обычно глаза.
— Плохие новости, Семушка, — посерьезнев, сообщил он. — Ольги-то Петровны нашей нет.
— Она не вернулась домой?
— Нет. — Иван Иванович сел в кресло, вытер лоб рукавом. — Там интереснее все. Человечка, который секретом возле Петуховского дома руководил, сам его высокопревосходительство к себе вызвал, потребовал объяснений, что чардейские шпики около его резиденции забыли. Тот объяснил, как и договаривались, что племянницу ждут, Ольгу Петровну…