— То есть вы хотите сказать, — по мере произнесения фраз голос начальства креп и под конец стал напоминать львиный рык, — что приличная барышня вроде вас, пусть и с определенными изъянами в голове, может случайно оказаться в борделе?

Сначала я обиделась на «изъяны в голове», потом переспросила:

— В борделе?

— Да! В доме терпимости, в притоне, в гнезде разврата, в лупанарии…

— Я фильму смотрела, — прервала я шефов поток синонимов. — Потом мне выйти надо было от спутников, я заплутала, а тут бордель. Я же, ваше высокородие, и помыслить не могла, что два таких разноплановых заведения, как фильмотеатр и вот это вот, в одном здании разместить можно. Ну вот, тут бордель, а тут вы… А барышня малоодетая, стало быть, порочная женщина? И слава богу, что именно она, а то я уж стала размышлять, в каком чиновничьем ведомстве подобные мундиры уставом носить приписано. Значит, бордель, вы, барышня, господин в серой шляпе, от которого вы личность мою скрыли…

На самом деле мне было стыдно просто до обморока и я очень боялась, что сейчас шеф примется за обсуждение того самого «нужного для дела» поцелуя и всех последующих, которые, как я подозревала, для дела были вовсе не нужны. А еще мне было обидно, что Крестовский целовал меня только «для дела», и стыдно за эту обиду, такую бабскую и вообще-то мне не свойственную. Поэтому я просто болтала, загоняя стыд вглубь, и мне даже было неважно, за кого он меня принимает, за шпионку, разгульную девицу или чокнутую суфражистку.

— А этот господин серошляпный, как я догадываюсь, информатор ваш. Поэтому и встреча была назначена тайно и поэтому в таком непривычном для вас месте.

«Ага, Геля, ври себе и дальше. Место для него непривычное, то-то он все закутки здесь доподлинно изучил! Первый раз шеф твой в этот дом терпимости наведался! А до того — ни ногой!»

— Где Мамаев? — прервал мои самокопания Семен Аристархович. — Он же собирался вас с Ольгой Петровной в театр вести.

— Он не смог, — ответила я. — Извинялся, сказал, дело важное и неотложное. Вот я от разочарования на фильму и пошла. Стойте, шеф! Значит, вы Эльдара вечером еще не видели? Он вас, видимо, не нашел. Мне же вам столько рассказать надо!

Я азартно придвинула второй табурет и присела на него, не забыв проверить перед тем сохранность всех четырех ножек.

— Шеф! Наш паук-убийца — это Петухов! Я точно знаю.

Красивое лицо Крестовского осветила улыбка — так как светила она в купе с полной мокошь-градской луной, видела я ее во всех подробностях. Хорошая была улыбка, будто ребенку предназначенная, любимому чадушку, от которого любая глупость радостна и умилительна.

— Излагайте.

Ну, я и изложила. И про коляску, и про неклюда-отступника, и про запашок его явный, про волость Эстляндскую, в которой Петухов службу нес. Не забыла достать из ридикюля форму для печатной отливки, а также рассказать, что Беснику запах гаджо в моей комнате учуять удалось.

Крестовский слушал со вниманием, даже не скривился ни разу, только время от времени разбавлял монолог мой сакраментальным «понятно», но в целом с блеском исполнял роль благодарной публики.

— Арестовывать его надо! — закончила я свою речь и хлопнула ладонью по колену.

— Кого? Обер-полицмейстера? — переспросил шеф.

— Сначала неклюда, а потом, конечно, и его высокопревосходительство, пока опомниться не успел, — подтвердила я.

— Ну, во-первых, Попович, мы с вами Петухова арестовать не сможем при всем желании, чиновников такого ранга только личная гвардия государя под стражу взять может.

Я о таком ранее не слышала, поэтому покраснела, устыдившись своего незнания.

— Во-вторых, кроме неких подозрений, признаю, вполне обоснованных и косвенными уликами подтверждаемых, нам с вами и предъявить-то нечего.

— А допрос тогда на что?

— Допрашивать самого обер-полицмейстера у нас с вами тоже… допрашивалка не выросла. В ведении тайной канцелярии такие дела.

Я погрустнела. Куда ни кинь, всюду клин.

— Ну а в-третьих, — Семен Аристархович наклонился ко мне с заговорщицким видом, — зачем Петухову все это понадобилось?

— То есть?

— У каждого преступления есть мотив — ревность, жажда власти, стяжательство. Какой мотив может быть у его высокопревосходительства?

— А неужто и пауки мотивами живут? — всплеснула я руками. — Может, в паучьем теле Петуховым инстинкты движут, а не ваши заумные…

Кстати, про мотивы мне очень понравилось. Я эту мысль на потом отложила, чтоб со вкусом додумать. А возражала для проформы, чтоб наши общие размышления подстегнуть.

— Или, к примеру, безумцы. Мотивы их нам вообще непонятны, но они же чем-то в своих деяниях руководствуются? Уваров тот же, к примеру, со своим расстройством многоличностным.

Крестовский отвел задумчиво глаза, тоже что-то прикидывая. Надеюсь, мои старания и его на какую-то идею натолкнули.

— Есть еще один человек, Попович, на котором все эти ниточки сходятся.

И тут я поняла, что прозрение, посетившее меня сегодня, в львиную голову его высокородия уже наведывалось.

— Кто? — Я тоже склонилась поближе к собеседнику, даже очки сдвинула поближе к кончику носа.

Хотя… Очки мои шеф мне с момента коридорной встречи не вернул, так что ничего я не сдвигала, а только мазнула кончиком пальца по переносице. Мой азартный жест немедленно вверг нас в неловкость. Мы с шефом оказались слишком близко, лицо к лицу, что вызвало во мне волну воспоминаний о… Короче, все, что не стоило вспоминать, то и вспомнилось. Но отодвинуться тоже уже возможным не представлялось, потому что тогда бы он все понял, весь мой позор. А он, кажется, понял. Да не кажется, точно он все понял, котяра (львы же к семейству кошачьих относятся?), потому что продолжил говорить, не отводя взгляда от моего рта и чуть заметно, будто дразнясь, улыбался.

— Кто из наших общих знакомых был в Эстляндии, накоротке с неклюдом-изгнанником и пользуется коляской, которую вы, Попович, столь неуспешно осматривали?


Я молчала. В голове творился кавардак, мысли, не желая сосредотачиваться на чем-то одном, скакали с его слов к его губам и обратно. Неклюд, Эстландия, коляска.

— И, самое главное, кто мог желать смерти обеим бывшим подругам господина Мамаева, да еще таким образом все осуществить, чтоб подозрение аккурат на него пало? А мотив я вам предложу — ревность.

В моей голове что-то перещелкнуло, я отшатнулась и воскликнула:

— Ляля?

Картинка начала складываться по новой. Ляля — самое информированное существо во всем приказе, она все про всех знает, ведет переписку всех начальствующих чиновников, принимает и отправляет личную почту.

— Как она могла знать, что Мамаев из Вольска на свидание тайное отправится?

— Это хороший вопрос, — похвалил меня Крестовский. — Эльдар Давидович, будучи в Вольской губернии, получил письмо от некоей особы, в Мокошь-граде постоянно не проживающей, что несколько дней она пробудет в столице. Он примчался на встречу к возлюбленной, на которой выяснилось, что письма она не посылала, хотя свиданию с разлюбезным Эльдарушкой рада безмерно.

— А вы откуда про это знаете? — спросила я с подозрением. — Господин Мамаев говорил, что даже под пытками имя любезной не выдаст.

Крестовский скорбно вздохнул:

— Наш любвеобильный друг и ваш почти жених, Попович, вот уже полтора года тайно ухаживает за моей сестрой, Софьей Аристарховной. Она, в свою очередь, ухаживания эти принимает, но, потеряв голову не до конца, ставит в известность своего старшего брата и опекуна.

— А Эльдар не знает, что вы знаете?

— Ну, наверное, раз принялся огород городить с тайнами и клятвами. А может, дружбу нашу порушить не хочет, будучи уверенным, что в руке Софьи ему будет отказано.

Ага, значит, сестры ему для друга боевого жалко. Хотя если бы у меня была сестра, я б ее тоже Мамаеву не доверила, вот Зорину, например, с удовольствием. Да что там сестру, я б и маменьку свою Ивану Ивановичу вручила бы у алтаря без сомнений. Потому что он мужчина надежный и со всех сторон положительный.

— Так, получается, Софью Аристарховну нам охранять надобно?

Шеф покачал головой:

— Она в Остерайхе, в тамошнем магическом университете учится, а уж там, поверьте, ни один паук-убийца появиться не сможет.

Картинка в голове сложилась полностью, ну почти. Кроме того, что, как я знала, Ляля особо одаренной магичкой не была, остальное сходилось одно к одному.

— Шеф, а когда вы Ольгу Петровну подозревать начали?

— После второго убийства, а особенно после того, как вас, Попович, на каретном дворе лягнула отравленная лошадь. Заметьте, раскрыли вы господину обер-полицмейстеру свои фальшивые с Мамаевым отношения, и сразу же вас покарали.

— Очень неженский способ мщения она выбрала, — задумчиво проговорила я. — Нам на курсах говорили, что до физической расправы дамы редко опускаются, все больше полагаясь на яды или револьвер.

— Так вас бы и отравили, кабы не Бесник. Врач, который вас пользовал, сообщил мне, что ожоговые следы на спине вашей сильным ядом были оставлены. Скорее всего, на вас накинули ткань, пропитанную каким-то веществом. Вас бы отключили, что, собственно, и проделали, оттащили бы в угол каретного двора, куда обычно никто не заглядывает, да и оставили там. А наутро, скорее всего, по запаху, кто-нибудь из работников обнаружил бы на территории чародейского приказа ваш полуразложившийся труп.

Меня замутило. Получается, Бесник меня от страшной смерти спас.

— Тогда почему мы ее до сих пор не арестовали? Я Ольгу Петровну имею в виду.

— А здесь, Попович, вступают в силу законы не государевы, а интриги внутреннего двора. Господин Петухов — ставленник боярина Еськова, который к нашему приказу недружелюбен. И если мы без твердокаменных оснований семейство обер-полицмейстера потревожить посмеем, неприятности будут не только у нас, но и…

— Нашего боярина как прозывают? — быстро спросила я. — Нас же кто-то в верхах тоже поддерживает?

Крестовский с улыбкой покачал головой:

— Быстро соображаете, Попович, хвалю. Но в эти дела вам точно совать ваш носик не стоит.

Я потерла переносицу, зачесавшуюся после «носика»:

— Погодите. Да я же его портрет в газете видела, ну, того господина, с которым вы в борделе беседовать изволили. Поясной портрет, в мундире еще, кавалер четырех орденов и петлица… Точно! — Я хлопнула в ладоши.

— Тсс… — шеф взял меня за руки. — Не стоит произносить таких имен просто так…

Меня опять повело. Да что ж это творится? Что у него за феромоны такие?!

— Слушайте, — возбужденно продолжило начальство. — Мы собрали уже все необходимые доказательства. Арест Ольги Петровны Петуховой будет произведен на рассвете и уже к вечеру у нас будет полная картина убийств. Мы играем наверняка.

Дверь, через которую меня выводил Крестовский, открылась. На крыльце появилась внушительная бабища с лоханью наперевес.

— Кто тут шляется? — спросила она грозно и перехватила лохань, в которой плюхалось нечто неаппетитное.

Мы вскочили с табуретов и выбежали через калитку, как парочка нашкодивших подростков. Улочка, где мы очутились, была тишайшей, шеф уверенно прошел за ближайший угол, затем остановился, повернул меня к себе, придержав за плечи.

— Сейчас мы выйдем на бульвар около входа в фильмотеатр. — Его длинные пальцы быстро поправили ленты моей шляпки, затем он достал из кармана очки и осторожно надел их на меня. — Показ уже закончился, так что людей на улице будет предостаточно.

Закончился? Значит, основную фильму я профукала? Немножко обидно. И спутники мои, наверное, тревожатся, где меня носит.

Я кивнула: