– В смысле? – спрашиваю я.

Она косится на меня исподлобья.

– Такое часто бывает. Когда сюда сажают очередную деревенскую тихоню.

Она широким жестом обводит комнату, и я понимаю, что тем самым Энджел хочет показать, насколько здесь разные девочки: порой с размалеванными губами или густо намазанными ресницами.

– Скажем так, мне не в первый раз достается соседка по камере, которая шарахается от собственной тени.

– Я их разглядываю не потому, что мне страшно, – говорю я. – Просто… За все эти годы я ни разу не видела людей, настолько на меня не похожих. Пророк утверждал, что те, кто на нас не похож, – это зло во плоти.

Энджел кивает.

– Да, многие так думают.

– У меня был знакомый мальчик, – неуверенно начинаю я и понимаю вдруг, что говорю слишком тихо – меня не слышно за гомоном в столовой, но повышать голос я не смею, потому что это неправильно – возвращать Джуда к жизни в подобном месте. – Он жил в лесу. Я встретила его, когда мне было четырнадцать.

Энджел опускает пластиковую вилку.

– Он был твоим парнем?

Я киваю, хотя у нас это называлось иначе.

– И он был черным? – уточняет она с едва заметной опаской.

Я снова киваю.

– И что с ним стало?

Энджел спрашивает так, что понятно – она и сама уже догадалась.

Я гляжу в голубые крапинки в ее глазах, в хмурые складки на лице и произношу вслух. Шепотом:

– Они его убили. Думаю, что они его убили.





Глава 10




Ночь, когда мы встретились, была теплой; звезды жарко горели в небе. Я неслась через лес, ничего не видя за слезами. Мне недавно исполнилось четырнадцать, и в тот день я решила, что обязательно сбегу.

Я знала, что буду первой, кто покинет Общину. Пророк утверждал, будто наша маленькая поляна защищена самим Господом и если кто уйдет, язычники примутся травить его ядовитым газом, выслеживать тепловыми приборами и загонять, как зверя; он говорил, что на каждом телеграфном столбе в любом городе висят плакаты с нашими лицами. Говорил, будто каждому язычнику знакомо имя Минноу Блай и они беспрестанно ее проклинают.

В тот вечер я поссорилась с Вивьен, третьей женой моего отца. Уронила тарелку во время мытья, и Вивьен опять принялась качать у меня под носом пальцем и отчитывать: мол, пора бы уже думать о замужестве, но такую неряху ни один мужчина не возьмет в жены.

– Вот и славно, значит, замуж я не выйду! – объявила я.

Вивьен напомнила, что главная задача кевинианки – быть примерной супругой. Если женщина не хочет заводить семью, зачем она вообще рождалась на свет? Я гневно отшвырнула тряпку, потому что знала: все остальные думают так же.

От бега нечем было дышать. В боку нещадно кололо. Пришлось замедлить шаг и перевести дух.

По мертвым сосновым иглам я ступала почти бесшумно, но он все равно меня заметил – тот мальчик, который сидел на крыльце незнакомой хижины. Я никогда, по крайней мере с пяти лет, не встречала людей вроде него – чтобы так же легко водили плечами, снимая иголки со старой сосновой ветки, чтобы сидели босиком с пыльными ногами в одних лишь домотканых штанах и чтобы кожа была такой густо-коричневой. Окно в мир, прежде бывшее размером с булавочную головку, стремительно распахнулось. Я уставилась на незнакомца во все глаза, упиваясь видом его безупречного подбородка и высоких бровей, безмятежно изогнутых, будто он никогда не был свидетелем Божьего гнева.

Повисла тишина; мы, не произнеся ни слова, стояли как вкопанные, чувствуя напряжение в спине. Мальчик изумленно морщил лоб, а я разинула рот.

– Ты что, из тех сектантов? – спросил он наконец.

Я сердито поджала губы.

– Никакие мы не сектанты!

– Мой папа так не думает.

– Ну, мне, наверное, виднее!

Юноша окинул меня взглядом.

– А ты, кстати, похожа на сектантку.


Я опустила глаза на подол своего синего платья, собранного у манжет и талии, и, смущенно поправив на голове белую шляпку, парировала:

– А ты похож на оборванца. У тебя что, нет ботинок?

– Есть. Просто не люблю носить их без крайней необходимости. – Парень зарылся пальцами в опавшие иглы. – Тебе нельзя здесь находиться. У нас по всему периметру висят таблички: «Частная территория», «Посторонним вход запрещен». Ты что, не видела?

Я вспомнила черные и красные знаки, прибитые к деревьям железнодорожными шипами.

– Видела.

– А почему не ушла? Читать не умеешь?

Я втянула в рот нижнюю губу и стиснула зубы.

– Не умеешь? – тихо повторил он.

– А ты умеешь?

– Конечно. Меня мама научила.

– У тебя есть книги? – спросила я, невольно шагая ближе.

– У нас две Библии.

– Что за Библии?

– Ты не знаешь, что такое Библия?

Парень разинул рот, показав маленький скол на переднем зубе.

– Не знаю, – ответила я. – Иначе не спрашивала бы.

– Это большая книга с рассказами, которую написал Господь.

– У нас тоже такая есть. Книга Пророчеств.

– В Библии не только пророчества, там еще и истории.

– В Книге Пророчеств истории тоже есть, – сказала я. – Про Чеда и Золотого медведя, и Эрика, обращающего кровь в золото, и про Виктора, укравшего у демона туфли из фазаньего пера, в которых была заключена его сила. И… и про Маркуса, первого мужчину, взявшего в жены трех женщин, рожденных из одного каштанового ядрышка, и…

Джуд затряс головой.

– Это все выдумки.

– Никакие не выдумки! Маркус сотворил пшеничные поля из белых волос первой жены, деревья – из русых волос второй жены и огонь – из рыжих волос третьей. Без него у нас не было бы ни пшеницы, ни деревьев, ни огня!

– В Библии ничего такого нет.

– И что?

– Значит, этого не было. Сказки, в общем.

Я опешила. Еще никто не осмеливался так говорить. Если наши истории – неправда, выходит, Пророк ошибается. Эта мысль сродни кощунству. Господь воззвал к Пророку много лет назад, исцелил его от астигматизма и астмы, и ему больше не требовался ингалятор. Я сама, своими глазами видела, как он взял пожелтевшие от старости очки и стиснул в кулаке, ломая дужки. Пророк был олицетворением чуда.

– Ты… ты не понимаешь, что несешь, – пробормотала я. – Это твоя Библия – сказки.

– Нет! Там чистая правда, и если ты сомневаешься, значит, ты не христианка.

– А я и не христианка. Я кевинианка.

– Чего? – удивился парень.

– Так называется наша вера. По имени пророка Кевина.

– Вашего пророка зовут Кевин? Тогда это точно выдумки!

– Тебе откуда знать, а? Ты-то свои истории наверняка сам придумал!

– Нет. Мне рассказывал папа, а он никогда не врет!

Одна из кудряшек упала ему на лоб, и парень сердито ее откинул. Я поджала губы, еле сдерживая хриплый сумасшедший смешок. Я ведь осмелилась заговорить с чужаком. Более того, спорить с ним… Как непривычно. И удивительно!

– То есть ты даже не сам выбрал себе веру? – спросила я. – Просто согласился со всем, что рассказывает тебе папа?.. А у нас многие сами решили. И не верят слепо каждому слову родителей.

Говорить о том, что все мои убеждения так или иначе навязаны взрослыми, я, разумеется, не стала.