— Нет, — отрезала я.

— А вот я сегодня вечером говорил с Труди…

— С этой безмозглой?..

— Так она решила отсюда убраться.

— Она это всем парням плетет.

Мишель остановился.

— По-моему, у нее все серьезно. — Брат понизил голос. — Говорит, есть знакомства на корабле, на торговце «Электросопротивление». Как он снова зайдет в порт, только ее и видели. И меня она может взять с собой.

— Официантка! — фыркнула я. — Все ее сопротивление — против здравого смысла.

Мишель упер руки в бока.

— Я не шучу.

— И я тоже. Только не стой на месте, пожалуйста. Времени осталось мало.

Я зашагала дальше. Через несколько секунд он догнал меня бегом.

— Почему ты всегда такая?

— Какая?

— Циничная.

— Слушай, — хмыкнула я, — если тебе охота верить всему, что наговорит девчонка, чтобы затащить тебя в постель, — мне-то что? Меня это не касается. Сейчас главное — домой добраться.

— Ревнуешь, — хихикнул брат.

— С какой стати?

— С такой, что на меня обращают внимание.

Я передернула плечами. Внимание меня не миновало: за свои шестнадцать лет наслушалась, как другие старатели обсуждают белый ершик моих волос и разные глаза, — и не всегда это было приятно.

— Просто она норовит залезть тебе в штаны, — презрительно бросила я. — Мне такого внимания даром не надо.

Мишель смущенно одернул полы парки и поморщился:

— Тебе бы не повредило чуточку легче смотреть на мир. Когда-то ты мечтала о путешествиях. Помнишь, как мы по ночам составляли списки мест, где хотели бы побывать?

Я подняла взгляд к звездам.

— Мне уже шестнадцать, Мики.

— И что из этого?

Я плотнее натянула на уши подбитый мехом капюшон.

— И я стала старше, и жизнь переменилась.

— Ты про дядю Калеба?

Пальцы сами сжались у меня в кулаки.

— Ему без нас не обойтись.

Мишель тыльной стороной перчатки вытер себе губы.

— Но это вовсе не значит, что мы должны торчать здесь всю оставшуюся жизнь. Он бы сам этого не хотел.

— Нам нельзя его бросить.

— Я и не предлагаю. — Мишель отчаянным жестом вскинул руки. — Но уходить надо скоро, а то никогда не выберемся. Увязнем здесь. Тогда уже будет не вырваться.

— Ты всегда такой был. Тебе еще маленькому не терпелось отсюда убраться.

— А ты слишком уж осторожна! Можно собрать денег и отправить дядю Калеба на Госпитальную тарелку.


— Это гадко, — мотнула я головой. — Он о нас заботился.

— А теперь заболел. И почти не понимает, где находится. Для него же лучше будет, если мы обеспечим ему профессиональный уход.

— Нам это не по карману.

— А если продать квартиру и прочее барахло?

— Где мы тогда будем жить?

— Улетим! — ответил Мишель, таращась в сторону порта.

— Куда?

— Обратно на Альфу, ну или на Командную. — Он широко раскинул руки. — А оттуда, как знать, может, и до Земли доберемся.

Я совсем ссутулилась от холода. Мне было всего пять лет, а Мишелю четыре, когда умерла наша мать и нам пришлось променять Альфу на жизнь старьевщиков на окраинах огромного нечеловеческого города. Альфа-тарелка была для детей раем, полным чудес: теплые биокупола и доступ к бесконечной информации, программы, позволявшие распечатать чуть ли не все на свете из инертного с виду мусора, и доступное здравоохранение, какого я никогда больше не смогу себе позволить.

— Не доберемся, это невозможно.

— А вот и возможно.

— Да-да, как же, — вздохнула я. — Если и найдется покупатель на квартиру, после оплаты ухода за Калебом у нас не останется даже на билет к Ночному городу, не говоря уж об Альфе.

— Найдем способ.

— Например, флиртовать с отребьем вроде Труди Хайд?

— Почему бы и нет?

— Даже не думай.

Мы срезали по поперечной улочке и вышли к Старому полю — пустому, незамощенному пространству на поверхности тарелки. Тарелки состояли из полупрозрачного синего гладкого материала — мы словно по стеклу ступали. С открытого места, вдали от зданий Второй городской, нам было видно больше неба. Над горизонтом, как пыльный баскетбольный мяч, висел единственный газовый гигант системы, а вокруг — крошечные прямоугольники других тарелок и звезды. Агрикультурные тарелки светились теплым золотом мощных солнечных ламп, а городские, такие же как наша, — булавочными проколами миллионов окон. И высоко над всеми ярко горели близнецы: Командная и Альфа.

В моей голове звучал знакомый шепот Альфы. Одинокий, тоскливый голос. Я вздрогнула и крепче обхватила себя за плечи. Ребенком я мечтала летать среди звезд; раскинув руки, парить среди их просторного роя, свободной и счастливой. Теперь я смотрела в землю, пока мы не вышли на улицу по ту сторону поля, где уже угадывались первые признаки человеческого жилья.

Мы не прошли и полпути до дома, а угловые шары уже померкли до еле видного буроватого свечения, обозначив полночь. У меня чаще забилось сердце.

— Комендантский час. Надо уйти под крышу.

Мишель нахмурился. Он не хуже меня знал, какое нешуточное дело, если тебя застанут на улице от полуночи до рассвета.

— Не надо было так долго шарить в той старой башне, — сказал он.

— Это ты предложил.

Не слушая меня, брат метнулся наискосок к узкому проходу между двумя большими блочными складами.

— Если срезать через Нору, она выведет на Восьмую улицу. Сэкономим пять минут, — объяснил он.

Я с сомнением рассматривала впившиеся в камень граффити на стенах по обеим сторонам проулка. В Норе спали те, кто совсем опустился: отверженные, выгоревшие, безнадежно лишившиеся работы. Считалось, что это пристанище хулиганских банд и наркоманов. Трущобы из упаковочных ящиков и пластиковых коробок занимали целый квартал, втиснутый между двумя древними жилыми постройками.

— Я бы лучше держалась дороги.

— С риском, что тебя упакуют патрули? — Мишель шагнул в тень за порогом. — Положись на меня, так будет намного быстрее.

Он уже уходил в темноту, и я выругалась. В проулке воняло горящим мусором и мочой. Между окнами пролегали пожарные лестницы и были протянуты бельевые веревки, с карнизов петлями свисали кабели временной проводки.

— Не уверена… — Я покачалась на пятках, оглядывая пустынную улицу, где некому было за мной подсматривать. — Если мы исчезнем в этом крысятнике, никто и не узнает, что с нами случилось. Свидетелей не будет, и, если даже безопасники станут нас искать, сюда они не наведаются. Ни один человек в здравом уме в Нору среди ночи не сунется, во всяком случае, пока у него есть выбор. Когда тускнеют шары, местные и сами стараются не высовываться.

— Можно попробовать.

— Мики, подожди!

— Чего?

В дальнем конце улицы взревел мотор. Из-за угла вывернул бронетранспортер на шести толстых ячеистых шинах. Луч прожектора, установленного за орудийной турелью, пригвоздил меня к месту. Я сощурилась и заслонила глаза ладонью.

— Стоять!

Усиленный микрофоном голос отдался у меня в костях. Целую бесконечную минуту я мешкала, не в силах соображать, с заходящимся в груди сердцем. Даваться им в руки никак нельзя. Если попаду за решетку, кто позаботится о дяде Калебе? Мишель с ним возиться не станет, а на залог у него денег нет. Надо удирать, только как? Патрули были вооружены и не стеснялись применять оружие.

Машина со стоном затормозила передо мной. Сквозь слепящий свет прожектора я разглядела красный огонек сканера сетчатки. Помимо воли моргнула и плотно зажмурилась.

— Стой смирно!