— Думаешь, я позволю твоим собратьям сбежать? С тех пор, как взошла звезда Алании, вы принадлежите мне, моим потомкам, моему миру. Отрицать это — значит идти против империи. Ты заплатишь, заплатят и твои собратья, но итог будет одним, каждый из вас будет дышать, пока я не пожелаю обратного, поняла? — он небрежно отпустил ее. От слабости не удалось удержать голову, и Соль больно приложилась затылком о каменный пол.
— Мне нужен каждый из тех, кто сумел сбежать, — обратился он уже к мужчинам, что пришли с ним. — Каждый, ясно? Я должен видеть, каков будет результат. Потому, как только найдете их, первым должны узнать Трайс и я…
Дальше Соль уже не слышала. Ее легко, словно она была детской куколкой, поднял на руки коренастый мужчина и так же молча понес куда-то по темному извилистому коридору. Она понимала зачем. Со всей пугающей ясностью, заставляющей сжиматься все внутри, она осознавала, что будет дальше. Это будут боль, страх, ужас и кровь. Все сольется в единое целое, заставит забыть гордость, то, кто она и чего стоят ее принципы и убеждения.
«Я должен видеть, каков будет результат» — что значили эти слова? Кто такой Трайс? И при чем тут они все? Вопросов была масса. И она предпочитала думать о них, нежели о том, что ее ждет в конце этого темного коридора. Пока ее несли, она машинально пыталась запомнить этот извилистый путь, хотя и прекрасно понимала, что возможности сбежать ей не предоставят. Это было ясно. Если бы она была чуть сильнее сейчас, не испытывала бы этого страшного, изнуряющего все ее естество истощения, она бы попыталась. Но с тех самых пор, как их храм, святилище, в котором они все обрели новый дом и дали приют страждущим, оказался в руках захватчиков, это чувство лишь крепло. По мере того как рождалась империя, захватывая все новые и новые территории, каждый из них слабел все больше. Тридцать лет. Тридцать кровавых голодных лет на пределе возможного. Они прожили долгую жизнь до этих ужасных десятилетий, но никогда прежде им не приходилось жить так. Никогда прежде смертные не позволяли себе объявлять их рабами, заковывая в цепи клятв, которые не обязательно было принимать добровольно, достаточно было лишь немного крови, и все — ты раб до тех пор, пока бьется твое сердце. Она знала: ее сердце будет биться долго, гораздо дольше, чем ей самой этого бы хотелось. Простой человек мог наложить на себя руки, а они нет. Роскошь, недоступная им, невозможный и непреложный закон их существования, впитавшийся в ту самую силу, что держала их на земле.
«Золотые сандалии» сказал, что до конца дня она должна рассказать все… День — это недолго, она может потерпеть.
Обреченно прикрыв глаза, Соль попыталась отстраниться от происходящего. Нужно попытаться заблокировать нервные окончания. Нужно очень постараться, отдача после будет сильной, но не сильнее же, чем то, через что ей предстоит пройти? Насколько она сможет их отключить? И еще… надо выбраться! Во что бы то ни стало надо выжить и выбраться! Если они сказали, что все сбежали, это может значить только то, что со всеми ними что-то произошло! Тяжело вздохнула, гоня от себя прочь мысли, от которых становилось только хуже. А ведь теперь она, возможно, единственная, кто может помочь своим братьям! Но, как бы ни старалась она уйти в собственные мысли, с каждым шагом мужчины, что нес ее на руках, ее дыхание становилось все более сбивчивым, рваным. Она слышала эти хрипы, что вылетали из ее горла. Чувствовала, как заполошно бьется сердце. Страх боли сковывал горло, желудок, тело и разум. Она боялась. Сколько бы раз судьба ни заводила ее в подобные места, страх всегда шагал по пятам. За последние тридцать лет она должна была бы перестать бояться. Боль телесная — всего лишь ощущение, импульс, она имеет свойство заканчиваться. В конце концов, Соль может просто заблокировать ее на время!
Мужчина тем временем остановился, чтобы отпереть тяжелую металлическую дверь, и вошел в просторное помещение без окон. Освещение было достаточно ярким благодаря магическому светильнику под потолком, потому Соль могла легко рассмотреть окружающее ее пространство. Вдоль стен висел «инструмент», временами похожий на тот, что они использовали в работе. Из глаз сами по себе побежали слезы. Она молчала, лишь дышала часто-часто, но уже понимала всю неизбежность того, что ей предстоит. Следом за ними вошел еще кто-то, обошел их со спины, так, что теперь она могла видеть лицо вошедшего, который держал в руках ничем на вид не примечательную веревку, затянутую петлей. Мужчина, если бы не обстоятельства, показался бы ей весьма красивым. Золотые, чуть волнистые волосы, яркие бирюзовые глаза, широкие скулы и губы, предназначенные улыбаться так, чтобы у окружающих перехватывало дыхание от восторга. И это притом, что он даже не пытался очаровать ее. Но от его взгляда стыла кровь в жилах. Он смотрел на нее как на диковинную зверюшку, что вот-вот должна была его позабавить, показав давно выученный трюк.
— Это она? Та, которую бросили? — спросил он у здоровяка, что нес ее на руках. Палач ожидаемо не ответил, лишь кивнул.
Мужчина криво усмехнулся, разбивая свой притягательный облик и превращаясь в нечто ужасное, отчего у Соль пополз мороз по коже.
— Положи ее на стол и зафиксируй, — отдал он приказ. — У меня кое-что есть для тебя, дорогуша, — тем временем обратился он к Соль, — а то знаю я, какими скучными вы можете быть, когда с вами хотят поговорить по душам. Это подарок, — склонившись над ней, прошептал он ей на ухо, надевая на нее эту странную веревку. — Жалко, что оценить-то больше некому мое изобретение, но может, хоть ты? Нравится?
Стоило этой веревке оказаться на ее шее, как мир вокруг нее словно стал бесцветным. Исчезли краски, звуки, ощущения… дар… она больше не чувствовала его! Ее глаза в ужасе распахнулись, но это все, что она могла себе позволить. Почему она не кричит? Почему не говорит?! Хоть что-нибудь, но это совершенно не получалось! Она словно онемела.
— Вижу, что нравится, — кивнул он. — Через пару часов сними петлю, понял? — вновь заговорил он с палачом. — Тогда же приведешь ее на нижнюю смотровую площадку, я и повелитель будем ждать там. А тебе всего лишь надо рассказать, что произошло, и все тут же закончится, — как-то ласково обратился он к Соль. — Твой монолог будет записан, так что не тревожься, смело говори, — погладил он ее по волосам, когда на ее щиколотках сомкнулись кандалы. После чего вышел за дверь.
Она с замиранием сердца следила за тем, как аккуратно срезает палач с нее одежду. В его действиях была уверенность. Чувствовалось, что подобное для него привычно. Он не видел в ней человека, лишь свою работу. И лишь на краткий миг, но ей показалось, что на его лице проскользнула эмоция неодобрения, когда она осталась совершенно обнаженной. Он не мог не видеть, в каком плачевном состоянии было ее истощенное тело. Такая «работа» не выдержит нескольких часов, придется вытянуть информацию раньше.
В тот момент, когда последний лоскуток ее одежды упал на пол, она смогла прошептать, потому что голос все еще отказывал слушаться:
— Я не понимаю, за что?
Мужчина лишь пожал плечами, давая знать, что ему это неизвестно. Если она думала, что голос к ней так и не вернется, что при всем желании она так и не сможет ничего рассказать, то она жестоко ошибалась. Мужчина напротив нее вернул ей голос, он заставил ее кричать, сумел заставить просить остановиться. Но рассказать… ей было нечего. Соврать? Она, может быть, и соврала бы, вот только и придумать толком ничего не получалось. Она никогда не считала себя героем, который сумеет выдержать все ради поставленной цели. Да и цели-то молчать не было, ей просто было нечего сказать. Она, ее семья — они отдавали себя, не пытаясь делать то, что должны, хуже, чем могли бы. Да, их статус в обществе резко изменился с возникновением империи, их заковали клятвами, которые не давали ни сбежать, ни просто не подчиняться. И сейчас именно они, а не Соль были в беде! Вспоминая последние слова Айрин, Соль понимала, куда та могла пойти. Куда все они, возможно, направились, если с каждым из них произошло нечто подобное. Но вот об этом она ни за что не скажет. Эти несколько часов она продержится, а потом у нее будет лишь один шанс.
Часы, растянувшиеся непостижимым образом и превратившиеся в годы, наполненные агонией, болью и криками. Рассудок, который уже отказывался подчиняться, и замутненное сознание. Она с трудом поняла, когда чьи-то руки коснулись шеи, чтобы снять с нее петлю. Лишь жжение в теле от затягивающихся ран, которое вовсе уже не казалось болезненным. Этот некто поставил ведро воды на пол, после чего достаточно бережно вытер с нее кровь и помог одеться в серую, доходящую до колен тунику из грубой ткани. Смочил ей губы, предлагая попить, чем она, забыв обо всем на свете, воспользовалась. Пока ее несли куда-то, вернулась способность мыслить и понимать, что происходит. Когда же ей в лицо хлестнул сильный ветер, она тут же болезненно сощурилась от неяркого заходящего солнца, но стоило ее мучителю поставить ее на ноги, как тут же пришлось их открыть, чтобы понять, где они сейчас.
Аланиты всегда любили забираться повыше. Вот и дворец их императора был словно высечен в наивысшей точке империи, на отвесной части горы, которую во времена ее молодости называли Небесной. Сейчас Соль находилась на узком плато у самого подножья дворца. Утес Победителей — так назвали это место сами аланиты. С одной стороны ущелье, в бездне которого обитали самые страшные твари их мира, с другой — дворец и лишь небо, что призывно звало в свои объятия, суля мир и покой. Вместе с ней на плато осталось двое мужчин, палач, что принес ее, ушел, как поставил ее на ноги. Одного из них она узнала, второго лишь по выдающимся на фоне всех остальных сандалиям. Император. Она впервые видела его так близко. Он был высоким, широкоплечим, с густыми серебристыми волосами и синими глазами, цвет которых был так похож на небо, раскинувшееся над их головами. Вот только его взгляд не сулил покой — он обещал противоположное.
На миг она прикрыла глаза, обращаясь к собственному дару. Сделать что-то, не касаясь пациента, было невероятно сложно, но она так надеялась, что у нее получится! Так отчаянно молилась Двуликому, чтобы он не оставил ее сейчас!
— Мне сказали, что ты продолжаешь молчать? — вкрадчиво поинтересовался император. — Почему? А?
— Мне нечего сказать, — Соль едва узнала свой голос.
— Как жаль, — одними губами улыбнулся мужчина. — Разве не устала ты от войны? От чужой боли, крови и смерти? Разве все это не надоело тебе? Я ведь могу сделать так, что все изменится для тебя, стоит лишь заговорить…
Его предложение было таким… смешным. Соль и сама не заметила, как широко и искреннее улыбнулась ему, а после не выдержала и засмеялась.
— Что ты можешь мне предложить, аланит?! Что есть у тебя для того, чтобы я была счастлива? Еда, комната, одежда, деньги? Это? — скептически изогнула она бровь. — Оставь свое барахло себе, — зло выплюнула она. — То, что есть у меня, тебе и не снилось!
— Как интересно, — похоже, ее слова его позабавили. — И что же это? Ошейник раба?
— Это твой подарок… Как там говорилось — «до последнего удара сердца»? Что ж, я подожду, пока оно ударит в твоей груди последний раз. Мы все подождем, разве так долго ждать? Всего лишь взмах моих ресниц. Или… похоже, кто-то из нас уже нашел способ снять твое клеймо, да? Или твое? — посмотрела она на мужчину, что надел на нее петлю в подвале. С каждым произнесенным словом она все ближе подходила к краю плато.
— Тебе не сбежать…
Он не успел договорить, потому что девушка, что стояла перед ним всего мгновение назад, широко расставив руки в стороны, просто упала и исчезла. Не было ни криков, ни мига, что мог бы предупредить его о ее намерении. Все произошло так быстро, что ни один из них не успел среагировать. Император, как и его подданный, попытались призвать крылья, но с ужасом оба обнаружили, что не могут пользоваться силой! А потом было уже поздно.
— Что она сделала, Трайс?! Что она сделала?! — кричал император, в то время как мужчина с золотыми волосами подошел к самому краю плато и просто смотрел вниз. — Пошли отряд, пусть не возвращаются, пока не найдут тело!
— Они не найдут тело, — как-то тихо ответил ему Трайс.
— Что?
— Время охоты для сцима, — коротко пояснил мужчина, сказав то, что было понятно для каждого жителя империи.
Император лишь с силой сжал кулаки и зло выругался, после посмотрел на главного мага империи и сказал:
— Если твой эксперимент пошел не так, то я боюсь представить, чем он может обернуться для нас.
— Не думаю, что последствия для нас могут быть катастрофичными, не волнуйтесь.
— Молись, чтобы было так… и найди остальных! — уже крикнул мужчина.
Полет. Странное чувство, когда падаешь в бездну. Она никогда не испытывала ничего подобного. Крылья, как и небо, были ей недоступны. Но и она могла взлететь, пусть на жалкие несколько секунд. Выживет ли она после такого? Она не знала, а говоря совершенно откровенно — надеялась, что нет. Что повреждения будут такими, что дар уже не спасет. Прыгая, она истово верила, что выживет, потому смогла поймать момент, когда ее сила согласилась с ней, и тут же прыгнула. Ей было не интересно ни то, что мог предложить ей император, ни его дары и деньги. Ведь если взглянуть в далекое-далекое прошлое, однажды она вышла замуж за принца. Она была принцессой. Невольно на губах появилась улыбка. Если бы ее королевство продолжало существовать, она бы, наверное, была бы королевой. А так она королева Элио?! Разве может быть что-то забавнее. Король и королева песков… Как он? Узнает ли, что ее не стало?
«Двуликий, — уже падая в бездну, она надеялась, что сможет додумать свою просьбу прежде, чем ее поглотит тьма, — пусть он сможет жить дальше, пусть сможет…»
Маленькая изломанная женская фигурка, в разорванной серой тряпке, в ореоле темных пропитанных кровью волос, лежала на земле, укутанная клочьями тумана, что был тут всегда. Сюда не доходили солнечные лучи. Здесь никогда не было тепло. Запах ее крови звал тех, кто жил здесь веками, заставляя их жадно принюхиваться и торопиться, пока не подоспели другие. Запах обещал близость пищи. Он обещал сытость, ему невозможно было противиться.
Десятки голодных желтых глаз то и дело выныривали из густого тумана, присматриваясь к недвижимому телу. Они знали: то, что не двигается, все равно может быть опасным. Надо подождать… подождать…
Когда ущелье погрузилось в совершенно непроницаемый мрак, твари наконец поняли, что можно, но стоило первой из них ринуться к жертве, как откуда-то сверху упала крошечная нежно-голубая искра. Она неспешно кружилась, падая все ниже, пока не коснулась женского тела и не замерла на ее открытой ладошке. Следом пришла вторая, затем еще одна. Каждая искра находила для себя место на изломанном теле. И если бы голодные ящеры умели считать, то насчитали бы ровно сорок пять крошечных звездочек, что в эту стылую ночь спустились на самое дно ущелья, укрывая собой свою сестру, чье сердце каким-то чудом вдруг сжалось, чтобы остановиться на краткий миг, и застучало вновь.
— Я не поеду, — в тон ему ответила я.
— Почему? — Рэйн никак не показал, что ответ его не устраивает.
— По кочану с кочерыжкой — устраивает обоснование?
— Нет, хотелось бы подробностей, — просто попросил он.
— Подробностей? — сказать, что я была зла, — ничего не сказать! — А не пожалеешь? — упрямо спросила я с несвойственной мне агрессией.
Я знала: он не мог знать того, что мне пришлось пережить в мой единственный визит туда. Но сейчас все те воспоминания, ощущения словно нахлынули на меня, будто воскресая в реальности. Мне стало так нестерпимо больно, что я схватила его за ладонь, заставляя его тело чувствовать то же, что и я когда-то. Он охнул, судорожно хватая воздух ртом, и начал сползать с сиденья, на котором сидел. Его глаза закатились, но вопреки всему он и не думал кричать, хотя его тело стала бить дрожь. В этот момент я чувствовала такую злость, что на миг позволила себе причинить боль живому, ни в чем не виноватому мужчине, и это отрезвило меня, заставляя убрать руку с его ладони.
— Вот так встречает дворец первородных. Теперь тебе все еще нужны слова?
— Что это? — все еще не в силах подняться, прошептал он.
— Таков был мой последний визит во дворец, — жестко ответила я. — И если ты думаешь, что я не умею делать правильных выводов, то ты просто идиот.
— Вас пытали? — спросил он, усаживаясь вновь на скамью и приводя свое дыхание в норму.
На этот вопрос я ничего не ответила, предпочитая смотреть в окно.
— Как вы смогли это вынести? — спустя несколько минут все же задал еще один вопрос Рэйн.
Пристально посмотрев ему в глаза, я все же ответила:
— Я умер.
Далее мы ехали в полной тишине. Каждый думал о своем. Я же вспоминала, и сердце мое дрожало от этих не к месту накативших воспоминаний. Я так скучала. Бог мой, я так отчаянно скучала по ним. Для того чтобы жить дальше, нужно было перестать слышать сердце, затворить все дверцы в нем, просто для того чтобы оно не рассыпалось на части. Но сейчас я вдруг словно отворила крошечную щелку внутрь себя, чтобы посмотреть, как там дела? Зажили ли мои раны? И с горечью поняла, что всё на месте. Боль, тоска и кромешное одиночество. Они жили там, в моей памяти, жили и точно так же ждали меня…
В глазах защипало от вставших в них слез, и вот это уже было по-настоящему дерьмово. Старый дед, рыдающий в карете главы тайной службы, — какая мелодрама!
— Не хочу больше есть, вези меня домой, — пробурчала я.
— Нет, — просто ответил он.
— Нет?!
— Нет, — покивал он. — И прежде, чем вы решите отходить меня своей палкой, предлагаю немного погулять по набережной и зайти в одно потрясающее место, где всегда только свежий улов морских ушек, а в это время дня почти не бывает народу, идет?
И я готова провалиться на месте, если таким образом он не пытался приободрить меня, словно я была ребеночком, которого пытались задобрить, накупив кулек сладостей.
— Я не поеду во дворец, — упрямо повторила я.
В этот момент наша скромная повозка остановилась, и я с облегчением вышла наружу, не дожидаясь, пока нам откроют дверцу.
— Если ты ждешь, пока я подам тебе руку, то твой бородатый извозчик уже на подходе, подожди еще немного, — посоветовала я, заметив, как замешкался внутри Рэйн.
— Я жду, когда вы вытащите свою палку, без которой у вас так болит спина и вы еле ходите. Наверное хотите, чтобы я потаскал вас на руках, и потому ее все время забываете?
Повернувшись, я хитро прищурилась, смерив его взглядом, а после уже серьезно изрекла:
— Растешь.
— Угу, вы талантливый педагог.
— Конечно, — согласилась я. — Ну, где тут твои уши?
— Не мои, а морские. Идемте, Соль, придется немного пройти пешком.
Мы оказались не на центральной набережной, где обычно было многолюдно. Карета Рэйна отвезла нас почти на самую окраину города, но как по мне — так было даже лучше. Не стоило думать о том, как удачно увернуться от проходящих мимо вечно спешащих людей и нелюдей. Можно было просто наслаждаться прогулкой. Если бы, конечно, так зверски не хотелось есть!
— Я не стану настаивать, — глубоко вздохнув, сказал Рэйн. — Если вы не хотите ехать, я не стану требовать, чтобы вы ехали. В конце концов, это не входило в наш договор.
— И как мне следует тебя понимать?
— Мне нужен каждый из тех, кто сумел сбежать, — обратился он уже к мужчинам, что пришли с ним. — Каждый, ясно? Я должен видеть, каков будет результат. Потому, как только найдете их, первым должны узнать Трайс и я…
Дальше Соль уже не слышала. Ее легко, словно она была детской куколкой, поднял на руки коренастый мужчина и так же молча понес куда-то по темному извилистому коридору. Она понимала зачем. Со всей пугающей ясностью, заставляющей сжиматься все внутри, она осознавала, что будет дальше. Это будут боль, страх, ужас и кровь. Все сольется в единое целое, заставит забыть гордость, то, кто она и чего стоят ее принципы и убеждения.
«Я должен видеть, каков будет результат» — что значили эти слова? Кто такой Трайс? И при чем тут они все? Вопросов была масса. И она предпочитала думать о них, нежели о том, что ее ждет в конце этого темного коридора. Пока ее несли, она машинально пыталась запомнить этот извилистый путь, хотя и прекрасно понимала, что возможности сбежать ей не предоставят. Это было ясно. Если бы она была чуть сильнее сейчас, не испытывала бы этого страшного, изнуряющего все ее естество истощения, она бы попыталась. Но с тех самых пор, как их храм, святилище, в котором они все обрели новый дом и дали приют страждущим, оказался в руках захватчиков, это чувство лишь крепло. По мере того как рождалась империя, захватывая все новые и новые территории, каждый из них слабел все больше. Тридцать лет. Тридцать кровавых голодных лет на пределе возможного. Они прожили долгую жизнь до этих ужасных десятилетий, но никогда прежде им не приходилось жить так. Никогда прежде смертные не позволяли себе объявлять их рабами, заковывая в цепи клятв, которые не обязательно было принимать добровольно, достаточно было лишь немного крови, и все — ты раб до тех пор, пока бьется твое сердце. Она знала: ее сердце будет биться долго, гораздо дольше, чем ей самой этого бы хотелось. Простой человек мог наложить на себя руки, а они нет. Роскошь, недоступная им, невозможный и непреложный закон их существования, впитавшийся в ту самую силу, что держала их на земле.
«Золотые сандалии» сказал, что до конца дня она должна рассказать все… День — это недолго, она может потерпеть.
Обреченно прикрыв глаза, Соль попыталась отстраниться от происходящего. Нужно попытаться заблокировать нервные окончания. Нужно очень постараться, отдача после будет сильной, но не сильнее же, чем то, через что ей предстоит пройти? Насколько она сможет их отключить? И еще… надо выбраться! Во что бы то ни стало надо выжить и выбраться! Если они сказали, что все сбежали, это может значить только то, что со всеми ними что-то произошло! Тяжело вздохнула, гоня от себя прочь мысли, от которых становилось только хуже. А ведь теперь она, возможно, единственная, кто может помочь своим братьям! Но, как бы ни старалась она уйти в собственные мысли, с каждым шагом мужчины, что нес ее на руках, ее дыхание становилось все более сбивчивым, рваным. Она слышала эти хрипы, что вылетали из ее горла. Чувствовала, как заполошно бьется сердце. Страх боли сковывал горло, желудок, тело и разум. Она боялась. Сколько бы раз судьба ни заводила ее в подобные места, страх всегда шагал по пятам. За последние тридцать лет она должна была бы перестать бояться. Боль телесная — всего лишь ощущение, импульс, она имеет свойство заканчиваться. В конце концов, Соль может просто заблокировать ее на время!
Мужчина тем временем остановился, чтобы отпереть тяжелую металлическую дверь, и вошел в просторное помещение без окон. Освещение было достаточно ярким благодаря магическому светильнику под потолком, потому Соль могла легко рассмотреть окружающее ее пространство. Вдоль стен висел «инструмент», временами похожий на тот, что они использовали в работе. Из глаз сами по себе побежали слезы. Она молчала, лишь дышала часто-часто, но уже понимала всю неизбежность того, что ей предстоит. Следом за ними вошел еще кто-то, обошел их со спины, так, что теперь она могла видеть лицо вошедшего, который держал в руках ничем на вид не примечательную веревку, затянутую петлей. Мужчина, если бы не обстоятельства, показался бы ей весьма красивым. Золотые, чуть волнистые волосы, яркие бирюзовые глаза, широкие скулы и губы, предназначенные улыбаться так, чтобы у окружающих перехватывало дыхание от восторга. И это притом, что он даже не пытался очаровать ее. Но от его взгляда стыла кровь в жилах. Он смотрел на нее как на диковинную зверюшку, что вот-вот должна была его позабавить, показав давно выученный трюк.
— Это она? Та, которую бросили? — спросил он у здоровяка, что нес ее на руках. Палач ожидаемо не ответил, лишь кивнул.
Мужчина криво усмехнулся, разбивая свой притягательный облик и превращаясь в нечто ужасное, отчего у Соль пополз мороз по коже.
— Положи ее на стол и зафиксируй, — отдал он приказ. — У меня кое-что есть для тебя, дорогуша, — тем временем обратился он к Соль, — а то знаю я, какими скучными вы можете быть, когда с вами хотят поговорить по душам. Это подарок, — склонившись над ней, прошептал он ей на ухо, надевая на нее эту странную веревку. — Жалко, что оценить-то больше некому мое изобретение, но может, хоть ты? Нравится?
Стоило этой веревке оказаться на ее шее, как мир вокруг нее словно стал бесцветным. Исчезли краски, звуки, ощущения… дар… она больше не чувствовала его! Ее глаза в ужасе распахнулись, но это все, что она могла себе позволить. Почему она не кричит? Почему не говорит?! Хоть что-нибудь, но это совершенно не получалось! Она словно онемела.
— Вижу, что нравится, — кивнул он. — Через пару часов сними петлю, понял? — вновь заговорил он с палачом. — Тогда же приведешь ее на нижнюю смотровую площадку, я и повелитель будем ждать там. А тебе всего лишь надо рассказать, что произошло, и все тут же закончится, — как-то ласково обратился он к Соль. — Твой монолог будет записан, так что не тревожься, смело говори, — погладил он ее по волосам, когда на ее щиколотках сомкнулись кандалы. После чего вышел за дверь.
Она с замиранием сердца следила за тем, как аккуратно срезает палач с нее одежду. В его действиях была уверенность. Чувствовалось, что подобное для него привычно. Он не видел в ней человека, лишь свою работу. И лишь на краткий миг, но ей показалось, что на его лице проскользнула эмоция неодобрения, когда она осталась совершенно обнаженной. Он не мог не видеть, в каком плачевном состоянии было ее истощенное тело. Такая «работа» не выдержит нескольких часов, придется вытянуть информацию раньше.
В тот момент, когда последний лоскуток ее одежды упал на пол, она смогла прошептать, потому что голос все еще отказывал слушаться:
— Я не понимаю, за что?
Мужчина лишь пожал плечами, давая знать, что ему это неизвестно. Если она думала, что голос к ней так и не вернется, что при всем желании она так и не сможет ничего рассказать, то она жестоко ошибалась. Мужчина напротив нее вернул ей голос, он заставил ее кричать, сумел заставить просить остановиться. Но рассказать… ей было нечего. Соврать? Она, может быть, и соврала бы, вот только и придумать толком ничего не получалось. Она никогда не считала себя героем, который сумеет выдержать все ради поставленной цели. Да и цели-то молчать не было, ей просто было нечего сказать. Она, ее семья — они отдавали себя, не пытаясь делать то, что должны, хуже, чем могли бы. Да, их статус в обществе резко изменился с возникновением империи, их заковали клятвами, которые не давали ни сбежать, ни просто не подчиняться. И сейчас именно они, а не Соль были в беде! Вспоминая последние слова Айрин, Соль понимала, куда та могла пойти. Куда все они, возможно, направились, если с каждым из них произошло нечто подобное. Но вот об этом она ни за что не скажет. Эти несколько часов она продержится, а потом у нее будет лишь один шанс.
Часы, растянувшиеся непостижимым образом и превратившиеся в годы, наполненные агонией, болью и криками. Рассудок, который уже отказывался подчиняться, и замутненное сознание. Она с трудом поняла, когда чьи-то руки коснулись шеи, чтобы снять с нее петлю. Лишь жжение в теле от затягивающихся ран, которое вовсе уже не казалось болезненным. Этот некто поставил ведро воды на пол, после чего достаточно бережно вытер с нее кровь и помог одеться в серую, доходящую до колен тунику из грубой ткани. Смочил ей губы, предлагая попить, чем она, забыв обо всем на свете, воспользовалась. Пока ее несли куда-то, вернулась способность мыслить и понимать, что происходит. Когда же ей в лицо хлестнул сильный ветер, она тут же болезненно сощурилась от неяркого заходящего солнца, но стоило ее мучителю поставить ее на ноги, как тут же пришлось их открыть, чтобы понять, где они сейчас.
Аланиты всегда любили забираться повыше. Вот и дворец их императора был словно высечен в наивысшей точке империи, на отвесной части горы, которую во времена ее молодости называли Небесной. Сейчас Соль находилась на узком плато у самого подножья дворца. Утес Победителей — так назвали это место сами аланиты. С одной стороны ущелье, в бездне которого обитали самые страшные твари их мира, с другой — дворец и лишь небо, что призывно звало в свои объятия, суля мир и покой. Вместе с ней на плато осталось двое мужчин, палач, что принес ее, ушел, как поставил ее на ноги. Одного из них она узнала, второго лишь по выдающимся на фоне всех остальных сандалиям. Император. Она впервые видела его так близко. Он был высоким, широкоплечим, с густыми серебристыми волосами и синими глазами, цвет которых был так похож на небо, раскинувшееся над их головами. Вот только его взгляд не сулил покой — он обещал противоположное.
На миг она прикрыла глаза, обращаясь к собственному дару. Сделать что-то, не касаясь пациента, было невероятно сложно, но она так надеялась, что у нее получится! Так отчаянно молилась Двуликому, чтобы он не оставил ее сейчас!
— Мне сказали, что ты продолжаешь молчать? — вкрадчиво поинтересовался император. — Почему? А?
— Мне нечего сказать, — Соль едва узнала свой голос.
— Как жаль, — одними губами улыбнулся мужчина. — Разве не устала ты от войны? От чужой боли, крови и смерти? Разве все это не надоело тебе? Я ведь могу сделать так, что все изменится для тебя, стоит лишь заговорить…
Его предложение было таким… смешным. Соль и сама не заметила, как широко и искреннее улыбнулась ему, а после не выдержала и засмеялась.
— Что ты можешь мне предложить, аланит?! Что есть у тебя для того, чтобы я была счастлива? Еда, комната, одежда, деньги? Это? — скептически изогнула она бровь. — Оставь свое барахло себе, — зло выплюнула она. — То, что есть у меня, тебе и не снилось!
— Как интересно, — похоже, ее слова его позабавили. — И что же это? Ошейник раба?
— Это твой подарок… Как там говорилось — «до последнего удара сердца»? Что ж, я подожду, пока оно ударит в твоей груди последний раз. Мы все подождем, разве так долго ждать? Всего лишь взмах моих ресниц. Или… похоже, кто-то из нас уже нашел способ снять твое клеймо, да? Или твое? — посмотрела она на мужчину, что надел на нее петлю в подвале. С каждым произнесенным словом она все ближе подходила к краю плато.
— Тебе не сбежать…
Он не успел договорить, потому что девушка, что стояла перед ним всего мгновение назад, широко расставив руки в стороны, просто упала и исчезла. Не было ни криков, ни мига, что мог бы предупредить его о ее намерении. Все произошло так быстро, что ни один из них не успел среагировать. Император, как и его подданный, попытались призвать крылья, но с ужасом оба обнаружили, что не могут пользоваться силой! А потом было уже поздно.
— Что она сделала, Трайс?! Что она сделала?! — кричал император, в то время как мужчина с золотыми волосами подошел к самому краю плато и просто смотрел вниз. — Пошли отряд, пусть не возвращаются, пока не найдут тело!
— Они не найдут тело, — как-то тихо ответил ему Трайс.
— Что?
— Время охоты для сцима, — коротко пояснил мужчина, сказав то, что было понятно для каждого жителя империи.
Император лишь с силой сжал кулаки и зло выругался, после посмотрел на главного мага империи и сказал:
— Если твой эксперимент пошел не так, то я боюсь представить, чем он может обернуться для нас.
— Не думаю, что последствия для нас могут быть катастрофичными, не волнуйтесь.
— Молись, чтобы было так… и найди остальных! — уже крикнул мужчина.
Полет. Странное чувство, когда падаешь в бездну. Она никогда не испытывала ничего подобного. Крылья, как и небо, были ей недоступны. Но и она могла взлететь, пусть на жалкие несколько секунд. Выживет ли она после такого? Она не знала, а говоря совершенно откровенно — надеялась, что нет. Что повреждения будут такими, что дар уже не спасет. Прыгая, она истово верила, что выживет, потому смогла поймать момент, когда ее сила согласилась с ней, и тут же прыгнула. Ей было не интересно ни то, что мог предложить ей император, ни его дары и деньги. Ведь если взглянуть в далекое-далекое прошлое, однажды она вышла замуж за принца. Она была принцессой. Невольно на губах появилась улыбка. Если бы ее королевство продолжало существовать, она бы, наверное, была бы королевой. А так она королева Элио?! Разве может быть что-то забавнее. Король и королева песков… Как он? Узнает ли, что ее не стало?
«Двуликий, — уже падая в бездну, она надеялась, что сможет додумать свою просьбу прежде, чем ее поглотит тьма, — пусть он сможет жить дальше, пусть сможет…»
Маленькая изломанная женская фигурка, в разорванной серой тряпке, в ореоле темных пропитанных кровью волос, лежала на земле, укутанная клочьями тумана, что был тут всегда. Сюда не доходили солнечные лучи. Здесь никогда не было тепло. Запах ее крови звал тех, кто жил здесь веками, заставляя их жадно принюхиваться и торопиться, пока не подоспели другие. Запах обещал близость пищи. Он обещал сытость, ему невозможно было противиться.
Десятки голодных желтых глаз то и дело выныривали из густого тумана, присматриваясь к недвижимому телу. Они знали: то, что не двигается, все равно может быть опасным. Надо подождать… подождать…
Когда ущелье погрузилось в совершенно непроницаемый мрак, твари наконец поняли, что можно, но стоило первой из них ринуться к жертве, как откуда-то сверху упала крошечная нежно-голубая искра. Она неспешно кружилась, падая все ниже, пока не коснулась женского тела и не замерла на ее открытой ладошке. Следом пришла вторая, затем еще одна. Каждая искра находила для себя место на изломанном теле. И если бы голодные ящеры умели считать, то насчитали бы ровно сорок пять крошечных звездочек, что в эту стылую ночь спустились на самое дно ущелья, укрывая собой свою сестру, чье сердце каким-то чудом вдруг сжалось, чтобы остановиться на краткий миг, и застучало вновь.
— Я не поеду, — в тон ему ответила я.
— Почему? — Рэйн никак не показал, что ответ его не устраивает.
— По кочану с кочерыжкой — устраивает обоснование?
— Нет, хотелось бы подробностей, — просто попросил он.
— Подробностей? — сказать, что я была зла, — ничего не сказать! — А не пожалеешь? — упрямо спросила я с несвойственной мне агрессией.
Я знала: он не мог знать того, что мне пришлось пережить в мой единственный визит туда. Но сейчас все те воспоминания, ощущения словно нахлынули на меня, будто воскресая в реальности. Мне стало так нестерпимо больно, что я схватила его за ладонь, заставляя его тело чувствовать то же, что и я когда-то. Он охнул, судорожно хватая воздух ртом, и начал сползать с сиденья, на котором сидел. Его глаза закатились, но вопреки всему он и не думал кричать, хотя его тело стала бить дрожь. В этот момент я чувствовала такую злость, что на миг позволила себе причинить боль живому, ни в чем не виноватому мужчине, и это отрезвило меня, заставляя убрать руку с его ладони.
— Вот так встречает дворец первородных. Теперь тебе все еще нужны слова?
— Что это? — все еще не в силах подняться, прошептал он.
— Таков был мой последний визит во дворец, — жестко ответила я. — И если ты думаешь, что я не умею делать правильных выводов, то ты просто идиот.
— Вас пытали? — спросил он, усаживаясь вновь на скамью и приводя свое дыхание в норму.
На этот вопрос я ничего не ответила, предпочитая смотреть в окно.
— Как вы смогли это вынести? — спустя несколько минут все же задал еще один вопрос Рэйн.
Пристально посмотрев ему в глаза, я все же ответила:
— Я умер.
Далее мы ехали в полной тишине. Каждый думал о своем. Я же вспоминала, и сердце мое дрожало от этих не к месту накативших воспоминаний. Я так скучала. Бог мой, я так отчаянно скучала по ним. Для того чтобы жить дальше, нужно было перестать слышать сердце, затворить все дверцы в нем, просто для того чтобы оно не рассыпалось на части. Но сейчас я вдруг словно отворила крошечную щелку внутрь себя, чтобы посмотреть, как там дела? Зажили ли мои раны? И с горечью поняла, что всё на месте. Боль, тоска и кромешное одиночество. Они жили там, в моей памяти, жили и точно так же ждали меня…
В глазах защипало от вставших в них слез, и вот это уже было по-настоящему дерьмово. Старый дед, рыдающий в карете главы тайной службы, — какая мелодрама!
— Не хочу больше есть, вези меня домой, — пробурчала я.
— Нет, — просто ответил он.
— Нет?!
— Нет, — покивал он. — И прежде, чем вы решите отходить меня своей палкой, предлагаю немного погулять по набережной и зайти в одно потрясающее место, где всегда только свежий улов морских ушек, а в это время дня почти не бывает народу, идет?
И я готова провалиться на месте, если таким образом он не пытался приободрить меня, словно я была ребеночком, которого пытались задобрить, накупив кулек сладостей.
— Я не поеду во дворец, — упрямо повторила я.
В этот момент наша скромная повозка остановилась, и я с облегчением вышла наружу, не дожидаясь, пока нам откроют дверцу.
— Если ты ждешь, пока я подам тебе руку, то твой бородатый извозчик уже на подходе, подожди еще немного, — посоветовала я, заметив, как замешкался внутри Рэйн.
— Я жду, когда вы вытащите свою палку, без которой у вас так болит спина и вы еле ходите. Наверное хотите, чтобы я потаскал вас на руках, и потому ее все время забываете?
Повернувшись, я хитро прищурилась, смерив его взглядом, а после уже серьезно изрекла:
— Растешь.
— Угу, вы талантливый педагог.
— Конечно, — согласилась я. — Ну, где тут твои уши?
— Не мои, а морские. Идемте, Соль, придется немного пройти пешком.
Мы оказались не на центральной набережной, где обычно было многолюдно. Карета Рэйна отвезла нас почти на самую окраину города, но как по мне — так было даже лучше. Не стоило думать о том, как удачно увернуться от проходящих мимо вечно спешащих людей и нелюдей. Можно было просто наслаждаться прогулкой. Если бы, конечно, так зверски не хотелось есть!
— Я не стану настаивать, — глубоко вздохнув, сказал Рэйн. — Если вы не хотите ехать, я не стану требовать, чтобы вы ехали. В конце концов, это не входило в наш договор.
— И как мне следует тебя понимать?