— Да, — важно кивнул он, — мы видели, как высший преподавательский состав увел его… ммм… — явно подбирая корректное определение, замялся мальчик, покраснев как маков цвет.

— Выжрать? — по-простому предположила я.

— Э… — было мне ответом.

— Еще есть предположения, почему я не могу быть вашим преподавателем, или в аргументах только то, что я должен быть уже в стельку пьян?

— Учителя так себя не ведут, — теперь в атаку пошла маленькая худенькая черноволосая девочка-человек.

Я прям-таки умилилась.

— А как надо? — поинтересовалась я.

Девочка покраснела, сжав маленькие кулачки, и выпалила:

— На вас нет формы, вы не начали урок так, как положено — с переклички, и вы ведете себя невежливо, — совсем раскрасневшись, пропыхтела она.

— Ну, во-первых, у меня все простыни дома цветные, так что и обернуться-то толком не во что, — доверительно сообщила я. — Перекличкой я и вовсе заниматься не намерен, поскольку пока мне совсем нет дела до ваших имен, и если хотите, чтобы я хоть кого-то из вас запомнил, то стоит постараться. А оттого, что я буду кликать вас каждый урок, интереснее вы не станете. Я вам гарантирую, что к концу курса в вашей группе останется меньше половины от настоящего количества. И мне совсем нет дела, чей папа скинулся на парты для нового класса, а чей нет. Учить тех, кто не хочет учиться, я не стану, что уж говорить, что бездари будут чистить горшки, пока не решат податься в другую профессию. К больным допуска не будет, даже не мечтайте. И нормальной жизни не дам тоже, поверьте на слово. И… — задумалась я, — что в вашем понимании «вести себя вежливо», юная госпожа? — прищурившись, поинтересовалась.

— Вы… вы… — стушевалась она.

— Я, я, — покивала я. — Достаточно вежливо?

В глазах у девочки заблестели слезы смущения.

— Рыдать за дверь, — кивнула я, — надумаешь работать — заходи.

Девчушка унеслась из аудитории под тяжелое молчание сокурсников.

— Слезы, пререкания, недовольство, неподчинение — оставляйте за дверью. Не согласны — никого не задерживаю, останетесь — не скулите, бесит, — фыркнула я, обведя притихших студентов тяжелым взглядом. — Раз больше никому не надо на выход, то прошу занимать места.

Уже двадцать девять пар глаз смотрели на меня так, словно знай они, что ничего им не будет за расправу над стариком, давно бы уж препарировали меня.

— Как мы можем обращаться к вам? — сквозь зубы спросила Лил, явно злясь и больше думая о том, как удержаться от смены ипостаси, чем о моем имени.

— Соль, — обведя группу пристальным взглядом, представилась я. — Меня зовут Соль.

И надо же было в этот момент двери в аудиторию распахнуться, чтобы впустить внутрь радостно гогочущего ректора, а с ним и группу в белых простынях.

— А вот и ваши сту… — оборвав себя на середине фразы, ректор замер с поднятой рукой, вперив взгляд в меня, что вальяжно восседала в преподавательском кресле. Кит, кажется, совсем разнервничался и вспотел, так что мокрые волоски облепили его виски, а повязка на лице то и дело вздымалась от частого дыхания.

— Вы кто? — ошарашенно спросил ректор, несколько спав с лица и хищно прищурившись.

— Тот, кого Рэйнхард Эль Ариен направил сюда работать, а что? — спокойно осведомилась я.

— А это? — так и не оглянувшись, указал он пальцем на Кита.

— Мой ассистент, — лениво ответила я.

— А почему он… почему мы с ним… — пытаясь подобрать слова, замялся мужчина. Так бывает, когда не можешь высказаться так, как тебе хочется, и необходимо удержать маску и выбранную роль.

— Не знаю, — серьезно ответила я. — Вы забрали его и ушли.

— Но почему он не сказал…

— Он придурковатый, — пожала я плечами. — Все время радуется чему-то, любит внимание и совсем туго соображает… и говорит тоже плохо. Ну, вы, наверное, заметили?

— Д-да…

— Я думал, господин Ариен вам о нем рассказал и вы, как истинные целители, прониклись горем юноши и решили проявить участие. Я был так тронут, — искренне кивнула я. — Всем составом решили поддержать ребенка в его беде.

Конечно, это была неплохая возможность, чтобы выкрутиться и прекратить уже так явно позориться перед студентами, — должно быть, именно поэтому весь преподавательский состав так рьяно за нее ухватился. Кит продолжал потеть и краснеть, повязка на его лице то и дело вздымалась и тут же опускалась, и, похоже, у мальчика начиналась гипервентиляция легких, а как следствие и обморок не за горами. Только этого не хватало.

— И все же, — вновь заговорил ректор, — мне бы хотелось пообщаться с вами лично, но поскольку вам стоит сначала познакомиться со студентами, я буду ожидать вас у себя, скажем, через час…

— Через три, — тут же подкорректировала я. — В моей группе тридцать студентов, а лекция только началась. Так что как только мы познакомимся как следует, — хищно прищурившись, как умел делать лишь мой преподаватель по анатомии существ, я обвела взглядом аудиторию, — я буду у вас.

— Что же, хорошо, — разумно не стал настаивать мужчина.

Стоило всем посторонним удалиться с занятия, как я сноровисто препроводила Кита в свой личный кабинет, куда вела дверь за моей спиной, и уложила его на небольшую кушетку у окна.

— Я вам этого никогда не прощу, — все еще задыхаясь, пробормотал он, стянув повязку с лица.

— Нормально все прошло, — успокоила я его. — Меньше надо нервничать и чаще просто получать удовольствие от происходящего.


— У меня сердце сейчас разорвется, — вяло пробормотал он, когда я положила ладонь ему на лоб.

— Именно поэтому кому-то надо поспать, — успокаивающе прошептала я, а Кит лишь попытался что-то протестующе возразить, но тут же расслабился, его глаза прикрылись, а дыхание выровнялось.

— Вот поспишь, а уже вечером будем вместе хохотать, вспоминая этот день, — улыбнулась я и отправилась вновь к студентам, с ходу начиная опрос. — К вам обратилось трое пациентов с загрудинной болью, один из них уже вечером умрет. Кто? Ты, — указала пальцем на кучерявого оборотня.

— Не знаю…

— Ответ неверный, сосед.

— Э…

— Бэ, — передразнила я. — У тебя умрут все от твоего занудства! Барышня блондинка.

— Мне непонятен вопрос…

— Уточни, что непонятно, если что-то непонятно, разве это непонятно? — пробормотала я.

От такого ответа девушка сильно покраснела, но все же спросила.

— Сколько лет пациентам?

— Уже лучше…



— Я думал, ты мой друг! — с жаром воскликнул Тириэн Аурэлл, что само по себе было странно для вечно улыбающегося мужчины, который слыл среди своих студентов и преподавателей образцом вежливости, доброжелательности и просто аланитом, который умел держать лицо в любой ситуации. Разумеется, Тириэн не был воплощением добродетелей этого мира, но своего предпочитал добиваться, используя белые тона. Юнцам он казался добрым дядюшкой, который может защитить и позаботиться, дамам — воплощением галантности и учтивости. Рэйнхард видел пытливый ум и нежелание мараться независимо от ситуации — за грязную работу всегда можно заплатить, и пусть ее сделает тот, кого не жаль. Эль Ариен предпочитал поддерживать с этим мужчиной добрые отношения, а стало быть, параллельные, когда их интересы не пересекались бы.

— Друг? — удивленно изогнув бровь, переспросил Рэйнхард таким тоном, что у Тириэна, что был гораздо старше своего собеседника, невольно поползли мурашки по спине.

— Хорошо, — примиряюще поднял он руки, — хотя бы не враг!

— Не враг, — эхом повторил Рэйн, точно зная, как немного остудить пыл ректора, чтобы тот почувствовал дистанцию между ними. Но, похоже, Тириэн был слишком возбужден в этот вечер, чтобы чувствовать полутона их беседы.

— Вот, — гневно ткнул он пальцем в папку, которую бросил на стол перед аланитом.

— Это что?

Рабочий день на сегодня был закончен, и Рэйн уже давно бы вошел под крышу собственного дома, если бы в ведомство, которым он управлял, не влетел бы запыхавшийся ректор, как раз тогда, когда мужчина собирался уходить.

— Это? Заявления на перевод на другие факультеты…

Рэйнхард тяжело вздохнул, понимая, к чему клонит этот аланит, но искренне недоумевая, при чем тут он?! Хотя как — «при чем»?! Он же теперь глава Дома, к которому причислен Соль…

— И?

— И?! Пятнадцать студентов из тридцати подали заявление на перевод за первый рабочий день этого старикашки! Остальные не успели, знаешь почему?

На молчаливый взгляд Ариен ректор вдруг встрепенулся и с жаром ответил сам себе.

— Потому что я дверь закрыл! Я сбежал, что б их, из собственного кабинета от собственных студентов! Этот старик провел с ними наедине три часа! Казалось бы, что может такого сделать один тщедушный старик за жалкие три часа на первом занятии? Но этот сделал…

— Что сделал? — прищурившись и с каким-то детским любопытством поинтересовался Рэйн.

— Не знаю… — тихо прошептав, доверительно поделился ректор.

— То есть — «не знаю»? Ты что, даже со студентами не попытался поговорить?

— Показания разнятся, — буркнул ректор. — Я, кстати, разговаривал и со стариком… конечно, он чудаковатый, но вполне себе милый…

— Какой?! — резко наклонившись к ректору, чем немало его напугав, переспросил Рэйн, на миг решив, что ему послышалось.

— Это же пер-во-род-ный, — по слогам проговорил Тириэн. — Ему же столько лет! Конечно, он может быть странным, но он вполне себе милый, вежливый такой.

— Какой?

— Ты оглох, что ли? — возмутился ректор. — Два раза сказал, что очень вежливый старик. Пришел ко мне ровно через три часа, мы поговорили, он четко обрисовал, чего хочет от тех, кто будет у него учиться, рассказал о методике преподавания, честно предупредил, что не потерпит расхлябанности, на что я дал ему полное добро. Ведь даже если он обучит как следует хотя бы одного студента — это уже будет значительный вклад! Потом мы вполне дружелюбно попрощались, и я уже было засобирался домой, как началось… Один за одним, ты понимаешь?! А я, честно сказать, нет! Первые пятеро смылись, не дождавшись, пока я завизирую их заявления, потом пришла студентка, с которой… то есть которая является старостой группы. Она оборотень-интуит, можно сказать, экспериментальный студент в нашем заведении, умница, отличница — и тоже с заявлением о переводе.

— Ты узнал причину?

— Она сказала, что трезво оценивает свои силы и обучения в таком темпе и стиле не выдержит. Что не сможет совладать с собственной натурой и просто прикончит старика. Конечно, я уговорил ее подумать, но… Следующие трое, чьи родители, между прочим, не последние люди в империи, сказали, что их в жизни так не унижали! Кто?! Старик — божий одуванчик, я с ним говорил, а уж в людях-то я понимаю!

«Ну-ну», — подумал Рэйн, устало подперев голову рукой.