— Мило?! Мило?! — вдруг заблажил мой ассистент. — Вы серьезно, что ли?! Вы больной старый идиот! Да как вас земля носит?! Пусть меня лучше завтра же повесят, но я не стану! Ясно, не стану! — после этих слов в меня полетел уже сверток с его новыми сандалиями.
— Не хочешь — не носи, применение найдется, — пожала я плечами, прикидывая, что такого я пропустила, наблюдая за странной картиной в парке.
На память пришло нечто: «Я привык ждать не самых приятных условий после дорогих подарков. И учитывая, что вы вроде дюже старый для всякой непотребщины, то на ум приходят мне лишь две вещи! Слыхивал я, что лекари — любители над людями издеваться, чтобы в обучении своем продвинуться. Говаривают, что людей они потрошат точно рыбу. Требуху всю вынимают другим на забаву, а потом ради интересу всем скопом разглядывают, что у кого внутри находится. Так вот, либо вы меня на потроха разобрать хотите, а перед этим задобрить решили, либо ж наняли меня, чтоб я за вами „убирал“ и чужие тела таскал куда подальше. Так ведь то гадость несусветная!»
После того как память воскресла, а ассистент уже барабанил в запертую дверь с воплями о том, что он на такое не подписывался, я лишь тяжело и как-то тоскливо вздохнула, с сожалением отставив миску с вкуснейшим виноградом в сторону, взяла палку и пошла объяснять ребенку, что к чему.
Уже через несколько минут, после нехитрой борьбы, я сидела верхом на поверженном ассистенте, прижимая его палкой к полу. Так как Кит имел неосторожность упасть лицом вперед, то делать это было несложно, придавив его шею и сев на спину.
— Ты знаешь, я уже начинаю жалеть, что с тобой связался! — Ассистент что-то промычал, попытался взбрыкнуть, отчего я едва не свалилась с него. — Угомонись, дубина, — с силой навалилась я сверху, — не буду я тебя потрошить! Делать больше мне нечего, что ли?!
— Знафиф ефе какфую гафофь фелафь фафтафите, — проговорил он в пушистый ковер под его лицом.
— Я тебе последний раз говорю: если не угомонишься, то вернешься в казематы, так что лучше подумай хорошо. Либо работаешь со мной, либо идешь обратно вниз. Не создавай мне проблем, и без твоих выступлений у меня их достаточно. Делай что хочешь, а я иду спать, мне еще всю ночь на ногах предстоит провести, — тяжело перевела дыхание я. — Уговаривать тебя я не собираюсь. С тобой или без тебя — я буду двигаться вперед, — надеясь, что он не сильно тупой, сказала я, особо выделив последние слова. — Усек?
На этот раз он лишь кивнул, а я, уже больше не пытаясь воздействовать на него, резко встала и направилась в свою комнату, с силой хлопнув дверью.
Про сон я немного слукавила. Дел было столько, что до вечера бы успеть. Я нашла то, зачем, собственно, отправлялась сегодня на рынок: мне нужно было не только разобрать все принесенные травы и настойки, но и правильно их приготовить.
Потому, не откладывая дела на потом, я принялась за то, что было первостепенной важности. Семена сцерлы, листья лоры душистой, опять же настойка окопника. Семена измельчить в пудру, туда же листья, развести настойкой и добавить в пузатую склянку с ланолином. Как следует перемешать, добавить крупицу собственной силы — и мазь на сегодня готова. Теперь то, что свяжет и выведет из организма яд. Опять семена сцерлы, редкого растения, произрастающего в горах Ис’Шера, очень полезного, обладающего невероятными свойствами, а ныне применяемого лишь в качестве лучшего средства от расстройства желудка. Растение редкое, трудно добываемое, оттого дорогое, и пользоваться им, когда для тех же целей можно использовать нечто более доступное, невыгодно. Но, если имперцы и забыли многое, ис’шерцы еще кое-что помнят. Хотя возят его в основном для покупателей оборотничьего рода-племени. В сочетании с рядом трав женщина-оборотень может использовать его в качестве духов, которые непременно придутся по душе ее партнеру. Эффект, так сказать, гарантирован. Мне же нужно было соединить их с совершенно иными ингредиентами, чтобы получилось то, что нужно для быстрого выведения ядовитых веществ из организма. Дело было хлопотным и требовало особой точности в соотношении компонентов. Не раз вспомнила с благодарностью я учебник по прикладной фармацевтике в условиях военного времени.
В Великой Империи я чувствовала себя примерно как в окопе с топором для лечения и раскаленной кочергой для дезинфекции. Как можно было до такого докатиться, я не понимала! Всё! Все, что оставили после себя мои братья и сестры, было забыто и выкинуто за ненадобностью. Да, аланиты болели редко и чаще всего не пользовались методами длительного исцеления, а просто приглашали мага, отстегивали определенную сумму за накопитель энергии, потом разом впихивали в себя всю эту дозу — и болезнь просто перегорала. Оборотни никогда не воспринимали лекарства. Все, что могло исцелить их хвори, давала земля и содержалось в обычных растениях, которые всего лишь нужно было знать. Или на крайний случай обратиться к оборотню-интуиту, который подберет необходимые травы, отталкиваясь лишь от своего звериного чутья. Разумеется, это не касалось ран, переломов и всего, что могло быть связано с оперативным вмешательством. К слову сказать, чуял такой оборотень только то, что нужно для своих собратьев. На людей такой дар не распространялся.
Но люди-то?! Как могли растерять все, что было им жизненно необходимо, докатившись до какой-то дикости! Да, я слышала, что в столице Алантис сгорел храм Двуликого вместе с нашими архивами, но были же еще записи, учения, академии! Куда все это делось за жалкое столетие? Хотя о чем я говорю, все, на что могли рассчитывать люди в Алании, — это рабство либо служение у богатых господ. Нет, конечно, были еще семьи среднего и даже выше среднего достатка, но такие люди занимались торговлей. Эта ниша была отдана нам. После Десятилетней войны, которая по факту длилась около тридцати лет, империя разрослась, превратившись из среднего королевства в огромное чудовище, пожиравшее богатства поверженных. В империи много и часто говорили о равенстве, свободе и праве. Но как-то так вышло, что некоторые были все же равнее других и права их были гораздо важнее. Долгоживущие расы, такие как аланиты и оборотни, обладали и большими возможностями в силу объективных причин. Сила, магия, долгожительство были на их стороне. Люди-маги рождались редко, но по силе не уступали, а то и превосходили две долгоживущие расы. Таких людей называли лурис, считалось, что они были избранниками богини, почитаемой в мире Айрис, и, конечно же, жизнь дарила им все возможности для безбедного существования — с одним лишь условием: посвятить его империи.
Негодуя и тяжко вздыхая, я готовилась к вечеру. И как бы мне ни хотелось обратного, время пролетело слишком быстро. Вскоре за окном сгустились легкие сумерки, словно вуалью прикрыв кричащую буйными красками великую империю мира Айрис. Я осторожно сложила то, что у меня получилось, в мешок и вышла из комнаты, чтобы застать ассистента мирно сопящим в своей постели. Детский разум прекрасен. Он способен забывать и не думать о том, о чем можно поволноваться и позже. В этот момент я искренне позавидовала его непосредственности, а еще пожалела его, ведь однажды и юный Кит не сумеет уснуть по причинам, от которых прежде был способен отмахнуться.
Стоило мне выйти из комнаты, как в коридоре тут же показались мои давешние сопровождающие. Молчаливые и хмурые, они на приличном расстоянии следовали за мной до покоев Рэйнхарда. Точно так же, не произнеся ни слова, один из них обогнал меня, когда до двери оставалось не больше десяти шагов, тихо постучал в дверь и, не задерживая меня ни секундой дольше, позволил войти.
Внутри царил полумрак, развеваемый лишь пламенем свечи, одиноко стоявшей на письменном столе, за которым сейчас и сидел Рэйнхард. Выглядел он донельзя неаристократично сегодня. Укутавшись в одну простынь, свободно развалившись в кресле, он слюнявил указательный и большой пальцы, чтобы перевернуть страницу книги. На мой приход пациент никак не отреагировал. Лишь мазнул равнодушным холодным взглядом и тут же вернулся к чтению.
— Ложись на кровать, — сказала я, опуская мешок на пол у его постели.
— Я еще не закончил, — холодно обронил он.
— Зато я уже начал, — просто ответила я.
Некоторое время мы мерили друг друга взглядами. Рэйнхард смотрел строго, жестко, холодно. О да, этот парень знал толк в гляделках с целью устрашения. Ну а я… Я просто человек, который прожил интересную, разнообразную, порой столь горькую, что и вспоминать страшно, жизнь. Если говорят, что глаза — это зеркало человеческой души, то лучше никогда не смотрите в глаза тем, кому не вспомнить свою жизнь и за несколько недель. В таких глазах живет бездна, а она имеет свойство смотреть в ответ.
— Ну, — нахмурилась я, когда мне показалось, что он несколько смутился, не ожидая подобного эффекта от любимой игры, — живо! Я что, по-твоему, сюда на рожу твою пялиться приперся? Я б лучше спать лег, чем твои телеса полночи натирать. Сегодня весь день, как малолетка, шлялся по рынку вместо того, чтобы начертать, что надобно, и ассистенту поручить за покупками сходить. Устал, как скотина, еще ты тут решил ослепнуть для полного моего счастья, а то мне лечить больше нечего. И так без слез не взглянешь, так он еще себе свечечку зажег и пялится в книгу, а сам-то, поди, ничё, кроме фигу, впотьмах и разобрать не может!
Рэйн тяжело вздохнул, прикрыл глаза, усмехнулся, а уже после как-то обреченно покачал головой.
— Просто, — вновь вздохнув, заговорил он, — у меня болят глаза.
— Да ладно, с чего бы? — притворно изумилась я. — Я, конечно, понимаю, что мне, старому дураку, не понять, но ты-то должен был додуматься, что раз что-то болит, то сие не просто так! Иди ложись, — уже серьезно сказала я, — глаза твои болят потому, что третий этап отравления Серой Морой — это слепота, а следом и глухота. Каждый орган твоего тела будет отказывать один за другим, так что не стоит затягивать с лечением, пока это еще обратимо.
Устало прикрыв глаза, Рэйн кивнул, а после осторожно поднялся с кресла и подошел ко мне, протянув обе руки. В этот момент простынь опала к его ногам и глава дома Ариен предстал передо мной в своем первозданном виде. Что же, должна признаться, даже в своем плачевном состоянии он выглядел… Нет, не так: я могла представить, каким этот мужчина был прежде, и посмотреть было на что.
Но поскольку я не была практиканткой-третьекурсницей, то стыдливо румяниться не собиралась, как и думать о том, что к делу не имело ни малейшего отношения. Есть тело, которому нужна рука целителя, и между двумя этими составляющими не может быть ни смущения, ни стыдливости, ни брезгливости.
Сняв перчатки, я тут же коснулась его запястий, убирая боль. Рэйнхард, казалось, даже затаил дыхание в ожидании тех ощущений, что несло с собой мое прикосновение.
— Ложись, — отойдя от него, я начала доставать из мешка все то, что мне удалось приготовить сегодня. Сначала нужно было принять то, что полагалось внутрь.
— Что это? — осторожно понюхав бутылочку, предложенную мной, и смешно сморщив нос, поинтересовался Рэйн.
— Какая-то хрень, — пожала я плечами.
И надо было видеть, как вытянулось его лицо в этот момент и округлились глаза, чтобы осознать, чего мне стоило сохранить невозмутимость!
— Что, — развела я руки в стороны, — разве это я задаю глупые вопросы?
— Я не считаю, что мой вопрос — глупый, — отчеканил он каждое слово.
— Он бесполезный, а стало быть, глупый. Что ты спрашиваешь всякую ерунду, как будто я должен поверить в то, что твои люди не следят за тем, что я покупаю, а впоследствии делаю у «себя» в комнате. Ты прекрасно знаешь и что это, и из чего сделано.
— Да, — зло ответил Рэйн, — как и то, что ты намешал туда дорогущей травы от поноса!
Ну наконец-то он озверел!
— И что? Тебе жалко, что ли? Подумаешь, денек-другой воздержишься…
— Я последний раз нормально спрашиваю…
— Не-не-не, — помахала я указательным пальцем, — не так. Ты должен сказать: «Я спросил в последний раз и просто буду делать то, что говорит мой целитель». Помнишь же пункт нашего договора о том, что ты «не будешь меня доставать глупыми вопросами»?
— Я…
— Забыл? Так и знал, — печально вздохнула я. — Как тебя во главе Ариен только поставили-то, — ну вот я и шагнула на ту самую заповедную землю, которая была способна лишить привычного равновесия столь замкнутого и уравновешенного типа.
После этих моих слов он нарочито медленно отставил бутылочку, поднялся на ноги, подошел ко мне бесшумной, хищной походкой. Его взгляд будто впился в меня, как если бы ему было по силам одним только им удержать меня на месте и раздавить. Его дыхание было частым и прерывистым — как раз то, что мне нужно! Он был зол, как демон из преисподней Айда! Тут же его руки стальными тисками вцепились в полы моей куртки, и я с каким-то детским восторгом ощутила, как взмываю вверх. Серьезно говорю, так весело мне давно не было! Нет, слава Двуликому, он не стал меня швырять, а вместо этого встряхнул туда-сюда, так что я едва не расхохоталась в голос. Так меня в детстве подкидывал отец… потом как-то все стеснялись.
— Да что ты о себе возомнил?! Ты, — зарычал он, готовясь к возмутительной по своему содержанию тираде, когда я уже легко могла дотянуться до нескольких точек на его груди и шее, которые позволили бы его ненадолго обездвижить. Что я, собственно, и сделала. Мужчина как-то накренился — и едва не погреб меня под своим телом, но, вовремя изловчившись, я все же толкнула его на бок, а сама, не тратя времени даром, схватила бутылочку и, открыв ему рот, влила содержимое внутрь, заставив проглотить. Рэйнхард явно был ошарашен. Всего за несколько секунд его оглушили, тело перестало его слушаться, он упал, ему в рот влили лекарство, а теперь заботливо гладили по голове, приговаривая:
— «От поноса»… Ну скажешь тоже, — покачала я головой, — кто ж такую траву на г…о переводить будет. Это особая трава, Рэйнхард Эль Ариен, которая в сочетании с теми компонентами и твоей злостью выведет из организма уже накопленный яд. Двуликий знает почему, но именно когда ее употребляешь при стрессовых ситуациях или нагрузках, она лучше действует. Так что можешь еще покипеть от злости, сейчас это полезно, как раз хватит на то, чтобы твое сердце успело разнести ее по всему организму, пока она не потеряла своих свойств, — усмехнулась я.
Он уснул, так и не придя в себя после моих… процедур. Это, должно быть, и хорошо, потому как одно дело — объяснить, почему так поступила, и совсем другое — понять, почему именно так поступил этот мерзкий гадливый старикашка. Голова Рэйна покоилась на моих коленях, а я продолжала механически гладить его по волосам, параллельно вплетая через это действие нити собственной силы. Мысли мои были далеки и концентрировались лишь на том, что необходимо сделать за эту ночь. Но все же было и еще кое-что, что беспокоило меня.
Вторые сутки моего пребывания под крылом Ариен подходили к концу. И то, что я ощущала сейчас через прикосновения к этому мужчине, мне не нравилось совершенно. Вчера я хорошо почистила его кровь. Очень хорошо почистила! Сегодня оставалось вывести остатки яда из организма и начать восстановительный процесс в полном объеме. Но сейчас я ясно ощущала, что картина в общем-то не изменилась. То, что я убрала вчера, было вновь на своем месте. А это могло значить лишь одно, учитывая то, что своей комнаты он не покидал: то, что травило его, принесли сюда.
Глава 4
Как это странно, необыкновенно и приятно — просыпаться не потому, что твой организм пробыл в отключке столько, что вновь ощущает боль, а потому, что ты просто спал достаточно. Эта томная нега в расслабленном теле… Вот только почему такой твердый матрац? Он вроде бы не менял его? Точно, не менял. А засыпал где? Вроде бы…
После этой мысли мужчина широко распахнул глаза, чтобы обнаружить себя… в гробу?!
Толком не понимая, что происходит, он попытался привстать, но затея оказалась неудачной, поскольку он тут же ударился головой о деревянную плиту над собой. Сбоку что-то всколыхнулось, пропуская лучик света, и только теперь он понял, где находится. Если вчера ему показалось, что он на грани бешенства, то сейчас он был вне себя от ярости и готов был действовать! Тем более что объект его злости обнаружился тут же и был хорошо виден в образовавшуюся щель! А учитывая, что Рэйн нашел себя под собственной кроватью, совершенно голым, бережно укутанным в одеяло и даже с подушечкой под головой, а простынь дед использовал не хуже балдахина, чуть приспустив ее по бокам кровати, то злиться было на что! Да еще эта его вчерашняя выходка!
И что же старый мерзавец вытворял уже с утра? В комнате было все вверх дном. Дед скатал все ковры, ободрал обивку на его любимом кресле, расшвырял на столе книги, которые почему-то выглядели обгрызенными, и теперь уныло таращился на небосвод, взгромоздившись на его подоконник.
— Что все это значит? — прорычал Рэйн раньше, чем сумел полностью выбраться из-под кровати.
— Значит… значит… — пробормотал дед, не обратив на него ровным счетом никакого внимания. — Значит, что я что-то упускаю, — вопреки всему дед говорил спокойно и вдумчиво, в то время как Рэйнхард едва сдерживался, чтобы не довершить начатое вчера вечером. Что сделал с ним этот старик, что из невозмутимого, замкнутого мужчины он спустя всего двое суток превращается в кого-то, слишком напоминающего его младшего брата. Надо с этим завязывать! Он не может себе позволить быть таким. Подобная несдержанность приведет лишь к ошибкам!
— Объясните мне, что все это значит и почему вас никто не остановил?!
— А, — отмахнулся дед, — они спят, — глубоко вздохнул он.
— Что? Как — спят?!
Дед опять уныло вздохнул и посмотрел на Рэйнхарда так, что тот невольно ощутил себя надоедливой блохой.
— Они меняются каждые четыре часа, — пояснил дед совершенно секретную информацию, о которой знать ему не полагалось. — После того как они в последний раз поменялись, я начал заниматься этим, — обвел он рукой комнату. — Они прибежали, теперь спят, — кивнул он в сторону двери, где мирно посапывали двое лучших людей Рэйнхарда. — Следующие придут не раньше чем через полтора часа.
Старик вновь замолчал, устремив свой взор в окно.
— Зачем вы разнесли мою комнату и засунули меня под крова… — На этих словах Рэйн запнулся, так как взор его упал на ту самую кровать. — Вы разодрали мой матрац… — как-то устало пробормотал он.
— Гм, — кивнул дед, — разодрал… Устал я.
— Надо думать, — пробормотал Рэйнхард, медленно осматривая разгромленную комнату.
Старик вновь погрузился в собственные мысли, позволяя Рэйну лицезреть масштабы причиненного вреда. А посмотреть было на что! Пострадало не только кресло. Казалось, старик отодрал все возможные обивки, до которых сумел добраться. Он вскрыл не только его матрац, но и подушки, перевернул его малый гардероб, в котором хранилось белье и кое-какая повседневная одежда, выпотрошил ящики стола, книжные полки теперь пустовали, а ворох книг возвышался горой посреди комнаты, отдельно валялись выдранные изжеванные листы…
— Вы что, пытались есть мои книги? — монотонно поинтересовался он.
— Нет, я их только попробовал, — пояснил дед.
— Зачем? — несколько обреченно посмотрел Рэйн на старика. Такого вредоносного целителя он в жизни своей не встречал. Это был древний пакостник-вредитель, который будет похлеще стихийного бедствия, если захочет. Старик связал его по рукам и ногам всего за несколько суток и сам прекрасно знает, что ничего ему не будет не только потому, что он нужен, но и потому что у Рэйна рука не поднимется причинить ему вред. Но ведь его можно изолировать? Тогда какой от него прок… Тем более у этого ума хватит навредить и самому себе, если это будет нужно.
— Ты облизываешь страницы, когда читаешь, — тяжко вздохнул дед. — Было бы идеально, если бы тебя травили твоими же книжками.
— Я проверял, — в точности повторив вздох старика, поделился Рэйн.
— А чего не сказал? — встрепенулся Соль и уже было собрался идти в наступление.
— А вы спрашивали? — изогнув бровь, спросил Рэйн. — Могли бы поинтересоваться прежде, чем меня… — закатил он глаза, явно пытаясь неуклюже изобразить способ своего вчерашнего пленения.
— Я боялся, ты не разрешишь…
— Жевать мои редкие, баснословно дорогие книги?
— Не хочешь — не носи, применение найдется, — пожала я плечами, прикидывая, что такого я пропустила, наблюдая за странной картиной в парке.
На память пришло нечто: «Я привык ждать не самых приятных условий после дорогих подарков. И учитывая, что вы вроде дюже старый для всякой непотребщины, то на ум приходят мне лишь две вещи! Слыхивал я, что лекари — любители над людями издеваться, чтобы в обучении своем продвинуться. Говаривают, что людей они потрошат точно рыбу. Требуху всю вынимают другим на забаву, а потом ради интересу всем скопом разглядывают, что у кого внутри находится. Так вот, либо вы меня на потроха разобрать хотите, а перед этим задобрить решили, либо ж наняли меня, чтоб я за вами „убирал“ и чужие тела таскал куда подальше. Так ведь то гадость несусветная!»
После того как память воскресла, а ассистент уже барабанил в запертую дверь с воплями о том, что он на такое не подписывался, я лишь тяжело и как-то тоскливо вздохнула, с сожалением отставив миску с вкуснейшим виноградом в сторону, взяла палку и пошла объяснять ребенку, что к чему.
Уже через несколько минут, после нехитрой борьбы, я сидела верхом на поверженном ассистенте, прижимая его палкой к полу. Так как Кит имел неосторожность упасть лицом вперед, то делать это было несложно, придавив его шею и сев на спину.
— Ты знаешь, я уже начинаю жалеть, что с тобой связался! — Ассистент что-то промычал, попытался взбрыкнуть, отчего я едва не свалилась с него. — Угомонись, дубина, — с силой навалилась я сверху, — не буду я тебя потрошить! Делать больше мне нечего, что ли?!
— Знафиф ефе какфую гафофь фелафь фафтафите, — проговорил он в пушистый ковер под его лицом.
— Я тебе последний раз говорю: если не угомонишься, то вернешься в казематы, так что лучше подумай хорошо. Либо работаешь со мной, либо идешь обратно вниз. Не создавай мне проблем, и без твоих выступлений у меня их достаточно. Делай что хочешь, а я иду спать, мне еще всю ночь на ногах предстоит провести, — тяжело перевела дыхание я. — Уговаривать тебя я не собираюсь. С тобой или без тебя — я буду двигаться вперед, — надеясь, что он не сильно тупой, сказала я, особо выделив последние слова. — Усек?
На этот раз он лишь кивнул, а я, уже больше не пытаясь воздействовать на него, резко встала и направилась в свою комнату, с силой хлопнув дверью.
Про сон я немного слукавила. Дел было столько, что до вечера бы успеть. Я нашла то, зачем, собственно, отправлялась сегодня на рынок: мне нужно было не только разобрать все принесенные травы и настойки, но и правильно их приготовить.
Потому, не откладывая дела на потом, я принялась за то, что было первостепенной важности. Семена сцерлы, листья лоры душистой, опять же настойка окопника. Семена измельчить в пудру, туда же листья, развести настойкой и добавить в пузатую склянку с ланолином. Как следует перемешать, добавить крупицу собственной силы — и мазь на сегодня готова. Теперь то, что свяжет и выведет из организма яд. Опять семена сцерлы, редкого растения, произрастающего в горах Ис’Шера, очень полезного, обладающего невероятными свойствами, а ныне применяемого лишь в качестве лучшего средства от расстройства желудка. Растение редкое, трудно добываемое, оттого дорогое, и пользоваться им, когда для тех же целей можно использовать нечто более доступное, невыгодно. Но, если имперцы и забыли многое, ис’шерцы еще кое-что помнят. Хотя возят его в основном для покупателей оборотничьего рода-племени. В сочетании с рядом трав женщина-оборотень может использовать его в качестве духов, которые непременно придутся по душе ее партнеру. Эффект, так сказать, гарантирован. Мне же нужно было соединить их с совершенно иными ингредиентами, чтобы получилось то, что нужно для быстрого выведения ядовитых веществ из организма. Дело было хлопотным и требовало особой точности в соотношении компонентов. Не раз вспомнила с благодарностью я учебник по прикладной фармацевтике в условиях военного времени.
В Великой Империи я чувствовала себя примерно как в окопе с топором для лечения и раскаленной кочергой для дезинфекции. Как можно было до такого докатиться, я не понимала! Всё! Все, что оставили после себя мои братья и сестры, было забыто и выкинуто за ненадобностью. Да, аланиты болели редко и чаще всего не пользовались методами длительного исцеления, а просто приглашали мага, отстегивали определенную сумму за накопитель энергии, потом разом впихивали в себя всю эту дозу — и болезнь просто перегорала. Оборотни никогда не воспринимали лекарства. Все, что могло исцелить их хвори, давала земля и содержалось в обычных растениях, которые всего лишь нужно было знать. Или на крайний случай обратиться к оборотню-интуиту, который подберет необходимые травы, отталкиваясь лишь от своего звериного чутья. Разумеется, это не касалось ран, переломов и всего, что могло быть связано с оперативным вмешательством. К слову сказать, чуял такой оборотень только то, что нужно для своих собратьев. На людей такой дар не распространялся.
Но люди-то?! Как могли растерять все, что было им жизненно необходимо, докатившись до какой-то дикости! Да, я слышала, что в столице Алантис сгорел храм Двуликого вместе с нашими архивами, но были же еще записи, учения, академии! Куда все это делось за жалкое столетие? Хотя о чем я говорю, все, на что могли рассчитывать люди в Алании, — это рабство либо служение у богатых господ. Нет, конечно, были еще семьи среднего и даже выше среднего достатка, но такие люди занимались торговлей. Эта ниша была отдана нам. После Десятилетней войны, которая по факту длилась около тридцати лет, империя разрослась, превратившись из среднего королевства в огромное чудовище, пожиравшее богатства поверженных. В империи много и часто говорили о равенстве, свободе и праве. Но как-то так вышло, что некоторые были все же равнее других и права их были гораздо важнее. Долгоживущие расы, такие как аланиты и оборотни, обладали и большими возможностями в силу объективных причин. Сила, магия, долгожительство были на их стороне. Люди-маги рождались редко, но по силе не уступали, а то и превосходили две долгоживущие расы. Таких людей называли лурис, считалось, что они были избранниками богини, почитаемой в мире Айрис, и, конечно же, жизнь дарила им все возможности для безбедного существования — с одним лишь условием: посвятить его империи.
Негодуя и тяжко вздыхая, я готовилась к вечеру. И как бы мне ни хотелось обратного, время пролетело слишком быстро. Вскоре за окном сгустились легкие сумерки, словно вуалью прикрыв кричащую буйными красками великую империю мира Айрис. Я осторожно сложила то, что у меня получилось, в мешок и вышла из комнаты, чтобы застать ассистента мирно сопящим в своей постели. Детский разум прекрасен. Он способен забывать и не думать о том, о чем можно поволноваться и позже. В этот момент я искренне позавидовала его непосредственности, а еще пожалела его, ведь однажды и юный Кит не сумеет уснуть по причинам, от которых прежде был способен отмахнуться.
Стоило мне выйти из комнаты, как в коридоре тут же показались мои давешние сопровождающие. Молчаливые и хмурые, они на приличном расстоянии следовали за мной до покоев Рэйнхарда. Точно так же, не произнеся ни слова, один из них обогнал меня, когда до двери оставалось не больше десяти шагов, тихо постучал в дверь и, не задерживая меня ни секундой дольше, позволил войти.
Внутри царил полумрак, развеваемый лишь пламенем свечи, одиноко стоявшей на письменном столе, за которым сейчас и сидел Рэйнхард. Выглядел он донельзя неаристократично сегодня. Укутавшись в одну простынь, свободно развалившись в кресле, он слюнявил указательный и большой пальцы, чтобы перевернуть страницу книги. На мой приход пациент никак не отреагировал. Лишь мазнул равнодушным холодным взглядом и тут же вернулся к чтению.
— Ложись на кровать, — сказала я, опуская мешок на пол у его постели.
— Я еще не закончил, — холодно обронил он.
— Зато я уже начал, — просто ответила я.
Некоторое время мы мерили друг друга взглядами. Рэйнхард смотрел строго, жестко, холодно. О да, этот парень знал толк в гляделках с целью устрашения. Ну а я… Я просто человек, который прожил интересную, разнообразную, порой столь горькую, что и вспоминать страшно, жизнь. Если говорят, что глаза — это зеркало человеческой души, то лучше никогда не смотрите в глаза тем, кому не вспомнить свою жизнь и за несколько недель. В таких глазах живет бездна, а она имеет свойство смотреть в ответ.
— Ну, — нахмурилась я, когда мне показалось, что он несколько смутился, не ожидая подобного эффекта от любимой игры, — живо! Я что, по-твоему, сюда на рожу твою пялиться приперся? Я б лучше спать лег, чем твои телеса полночи натирать. Сегодня весь день, как малолетка, шлялся по рынку вместо того, чтобы начертать, что надобно, и ассистенту поручить за покупками сходить. Устал, как скотина, еще ты тут решил ослепнуть для полного моего счастья, а то мне лечить больше нечего. И так без слез не взглянешь, так он еще себе свечечку зажег и пялится в книгу, а сам-то, поди, ничё, кроме фигу, впотьмах и разобрать не может!
Рэйн тяжело вздохнул, прикрыл глаза, усмехнулся, а уже после как-то обреченно покачал головой.
— Просто, — вновь вздохнув, заговорил он, — у меня болят глаза.
— Да ладно, с чего бы? — притворно изумилась я. — Я, конечно, понимаю, что мне, старому дураку, не понять, но ты-то должен был додуматься, что раз что-то болит, то сие не просто так! Иди ложись, — уже серьезно сказала я, — глаза твои болят потому, что третий этап отравления Серой Морой — это слепота, а следом и глухота. Каждый орган твоего тела будет отказывать один за другим, так что не стоит затягивать с лечением, пока это еще обратимо.
Устало прикрыв глаза, Рэйн кивнул, а после осторожно поднялся с кресла и подошел ко мне, протянув обе руки. В этот момент простынь опала к его ногам и глава дома Ариен предстал передо мной в своем первозданном виде. Что же, должна признаться, даже в своем плачевном состоянии он выглядел… Нет, не так: я могла представить, каким этот мужчина был прежде, и посмотреть было на что.
Но поскольку я не была практиканткой-третьекурсницей, то стыдливо румяниться не собиралась, как и думать о том, что к делу не имело ни малейшего отношения. Есть тело, которому нужна рука целителя, и между двумя этими составляющими не может быть ни смущения, ни стыдливости, ни брезгливости.
Сняв перчатки, я тут же коснулась его запястий, убирая боль. Рэйнхард, казалось, даже затаил дыхание в ожидании тех ощущений, что несло с собой мое прикосновение.
— Ложись, — отойдя от него, я начала доставать из мешка все то, что мне удалось приготовить сегодня. Сначала нужно было принять то, что полагалось внутрь.
— Что это? — осторожно понюхав бутылочку, предложенную мной, и смешно сморщив нос, поинтересовался Рэйн.
— Какая-то хрень, — пожала я плечами.
И надо было видеть, как вытянулось его лицо в этот момент и округлились глаза, чтобы осознать, чего мне стоило сохранить невозмутимость!
— Что, — развела я руки в стороны, — разве это я задаю глупые вопросы?
— Я не считаю, что мой вопрос — глупый, — отчеканил он каждое слово.
— Он бесполезный, а стало быть, глупый. Что ты спрашиваешь всякую ерунду, как будто я должен поверить в то, что твои люди не следят за тем, что я покупаю, а впоследствии делаю у «себя» в комнате. Ты прекрасно знаешь и что это, и из чего сделано.
— Да, — зло ответил Рэйн, — как и то, что ты намешал туда дорогущей травы от поноса!
Ну наконец-то он озверел!
— И что? Тебе жалко, что ли? Подумаешь, денек-другой воздержишься…
— Я последний раз нормально спрашиваю…
— Не-не-не, — помахала я указательным пальцем, — не так. Ты должен сказать: «Я спросил в последний раз и просто буду делать то, что говорит мой целитель». Помнишь же пункт нашего договора о том, что ты «не будешь меня доставать глупыми вопросами»?
— Я…
— Забыл? Так и знал, — печально вздохнула я. — Как тебя во главе Ариен только поставили-то, — ну вот я и шагнула на ту самую заповедную землю, которая была способна лишить привычного равновесия столь замкнутого и уравновешенного типа.
После этих моих слов он нарочито медленно отставил бутылочку, поднялся на ноги, подошел ко мне бесшумной, хищной походкой. Его взгляд будто впился в меня, как если бы ему было по силам одним только им удержать меня на месте и раздавить. Его дыхание было частым и прерывистым — как раз то, что мне нужно! Он был зол, как демон из преисподней Айда! Тут же его руки стальными тисками вцепились в полы моей куртки, и я с каким-то детским восторгом ощутила, как взмываю вверх. Серьезно говорю, так весело мне давно не было! Нет, слава Двуликому, он не стал меня швырять, а вместо этого встряхнул туда-сюда, так что я едва не расхохоталась в голос. Так меня в детстве подкидывал отец… потом как-то все стеснялись.
— Да что ты о себе возомнил?! Ты, — зарычал он, готовясь к возмутительной по своему содержанию тираде, когда я уже легко могла дотянуться до нескольких точек на его груди и шее, которые позволили бы его ненадолго обездвижить. Что я, собственно, и сделала. Мужчина как-то накренился — и едва не погреб меня под своим телом, но, вовремя изловчившись, я все же толкнула его на бок, а сама, не тратя времени даром, схватила бутылочку и, открыв ему рот, влила содержимое внутрь, заставив проглотить. Рэйнхард явно был ошарашен. Всего за несколько секунд его оглушили, тело перестало его слушаться, он упал, ему в рот влили лекарство, а теперь заботливо гладили по голове, приговаривая:
— «От поноса»… Ну скажешь тоже, — покачала я головой, — кто ж такую траву на г…о переводить будет. Это особая трава, Рэйнхард Эль Ариен, которая в сочетании с теми компонентами и твоей злостью выведет из организма уже накопленный яд. Двуликий знает почему, но именно когда ее употребляешь при стрессовых ситуациях или нагрузках, она лучше действует. Так что можешь еще покипеть от злости, сейчас это полезно, как раз хватит на то, чтобы твое сердце успело разнести ее по всему организму, пока она не потеряла своих свойств, — усмехнулась я.
Он уснул, так и не придя в себя после моих… процедур. Это, должно быть, и хорошо, потому как одно дело — объяснить, почему так поступила, и совсем другое — понять, почему именно так поступил этот мерзкий гадливый старикашка. Голова Рэйна покоилась на моих коленях, а я продолжала механически гладить его по волосам, параллельно вплетая через это действие нити собственной силы. Мысли мои были далеки и концентрировались лишь на том, что необходимо сделать за эту ночь. Но все же было и еще кое-что, что беспокоило меня.
Вторые сутки моего пребывания под крылом Ариен подходили к концу. И то, что я ощущала сейчас через прикосновения к этому мужчине, мне не нравилось совершенно. Вчера я хорошо почистила его кровь. Очень хорошо почистила! Сегодня оставалось вывести остатки яда из организма и начать восстановительный процесс в полном объеме. Но сейчас я ясно ощущала, что картина в общем-то не изменилась. То, что я убрала вчера, было вновь на своем месте. А это могло значить лишь одно, учитывая то, что своей комнаты он не покидал: то, что травило его, принесли сюда.
Глава 4
Как это странно, необыкновенно и приятно — просыпаться не потому, что твой организм пробыл в отключке столько, что вновь ощущает боль, а потому, что ты просто спал достаточно. Эта томная нега в расслабленном теле… Вот только почему такой твердый матрац? Он вроде бы не менял его? Точно, не менял. А засыпал где? Вроде бы…
После этой мысли мужчина широко распахнул глаза, чтобы обнаружить себя… в гробу?!
Толком не понимая, что происходит, он попытался привстать, но затея оказалась неудачной, поскольку он тут же ударился головой о деревянную плиту над собой. Сбоку что-то всколыхнулось, пропуская лучик света, и только теперь он понял, где находится. Если вчера ему показалось, что он на грани бешенства, то сейчас он был вне себя от ярости и готов был действовать! Тем более что объект его злости обнаружился тут же и был хорошо виден в образовавшуюся щель! А учитывая, что Рэйн нашел себя под собственной кроватью, совершенно голым, бережно укутанным в одеяло и даже с подушечкой под головой, а простынь дед использовал не хуже балдахина, чуть приспустив ее по бокам кровати, то злиться было на что! Да еще эта его вчерашняя выходка!
И что же старый мерзавец вытворял уже с утра? В комнате было все вверх дном. Дед скатал все ковры, ободрал обивку на его любимом кресле, расшвырял на столе книги, которые почему-то выглядели обгрызенными, и теперь уныло таращился на небосвод, взгромоздившись на его подоконник.
— Что все это значит? — прорычал Рэйн раньше, чем сумел полностью выбраться из-под кровати.
— Значит… значит… — пробормотал дед, не обратив на него ровным счетом никакого внимания. — Значит, что я что-то упускаю, — вопреки всему дед говорил спокойно и вдумчиво, в то время как Рэйнхард едва сдерживался, чтобы не довершить начатое вчера вечером. Что сделал с ним этот старик, что из невозмутимого, замкнутого мужчины он спустя всего двое суток превращается в кого-то, слишком напоминающего его младшего брата. Надо с этим завязывать! Он не может себе позволить быть таким. Подобная несдержанность приведет лишь к ошибкам!
— Объясните мне, что все это значит и почему вас никто не остановил?!
— А, — отмахнулся дед, — они спят, — глубоко вздохнул он.
— Что? Как — спят?!
Дед опять уныло вздохнул и посмотрел на Рэйнхарда так, что тот невольно ощутил себя надоедливой блохой.
— Они меняются каждые четыре часа, — пояснил дед совершенно секретную информацию, о которой знать ему не полагалось. — После того как они в последний раз поменялись, я начал заниматься этим, — обвел он рукой комнату. — Они прибежали, теперь спят, — кивнул он в сторону двери, где мирно посапывали двое лучших людей Рэйнхарда. — Следующие придут не раньше чем через полтора часа.
Старик вновь замолчал, устремив свой взор в окно.
— Зачем вы разнесли мою комнату и засунули меня под крова… — На этих словах Рэйн запнулся, так как взор его упал на ту самую кровать. — Вы разодрали мой матрац… — как-то устало пробормотал он.
— Гм, — кивнул дед, — разодрал… Устал я.
— Надо думать, — пробормотал Рэйнхард, медленно осматривая разгромленную комнату.
Старик вновь погрузился в собственные мысли, позволяя Рэйну лицезреть масштабы причиненного вреда. А посмотреть было на что! Пострадало не только кресло. Казалось, старик отодрал все возможные обивки, до которых сумел добраться. Он вскрыл не только его матрац, но и подушки, перевернул его малый гардероб, в котором хранилось белье и кое-какая повседневная одежда, выпотрошил ящики стола, книжные полки теперь пустовали, а ворох книг возвышался горой посреди комнаты, отдельно валялись выдранные изжеванные листы…
— Вы что, пытались есть мои книги? — монотонно поинтересовался он.
— Нет, я их только попробовал, — пояснил дед.
— Зачем? — несколько обреченно посмотрел Рэйн на старика. Такого вредоносного целителя он в жизни своей не встречал. Это был древний пакостник-вредитель, который будет похлеще стихийного бедствия, если захочет. Старик связал его по рукам и ногам всего за несколько суток и сам прекрасно знает, что ничего ему не будет не только потому, что он нужен, но и потому что у Рэйна рука не поднимется причинить ему вред. Но ведь его можно изолировать? Тогда какой от него прок… Тем более у этого ума хватит навредить и самому себе, если это будет нужно.
— Ты облизываешь страницы, когда читаешь, — тяжко вздохнул дед. — Было бы идеально, если бы тебя травили твоими же книжками.
— Я проверял, — в точности повторив вздох старика, поделился Рэйн.
— А чего не сказал? — встрепенулся Соль и уже было собрался идти в наступление.
— А вы спрашивали? — изогнув бровь, спросил Рэйн. — Могли бы поинтересоваться прежде, чем меня… — закатил он глаза, явно пытаясь неуклюже изобразить способ своего вчерашнего пленения.
— Я боялся, ты не разрешишь…
— Жевать мои редкие, баснословно дорогие книги?