Он открыл приложение. Номер телефона. Другого. Телефона, который мог отслеживать телефон Шамона.

Опять эти отвратные звоночки в затылке. Он что-то нащупал, сам еще не понимая, что…

Значит, так. Восстановим события.

Шамона несколько раз переводили из отделения в отделение. Реанимация, челюстно-лицевая хирургия, палата интенсивной терапии, отделение послеоперационной реабилитации. Откуда убийцы знали, где он лежит? Они шли, как ориентировщики по азимуту — уверенно, не сбавляя шаг. Шамон… он был предельно осторожен со своими трубками, никогда не оставлял следа, ни один человек не должен знать, где он находится в настоящий момент. Но каким-то образом некто мог следить за его передвижениями.

«Найти мой айфон».

Как это может быть? Как могли убийцы подключиться к этому приложению?

Он посмотрел на дисплей.

Совершенно незнакомый номер.

Взял свой телефон, закрыл опцию показа номера и нажал кнопку.

Оглушительные гудки.

— Э-э-э… алло?

Никола выдохнул.

Он знал этот голос. Ленивый, расслабленный. Будто усталый.

В затылок ударила молния — без предупреждения, внезапно, он чуть не упал со стула.

Не нашелся, что сказать и нажал кнопку отбоя.

Этот голос…





23




Утро в Норвегии. Эмили с трудом подавила рвотный позыв. Наверное, все же сотрясение мозга.

Их с Тедди забрали в полицию сразу же, как только врачи констатировали отсутствие серьезных травм. Эмили протестовала, кричала: их же ни в чем не подозревают, это на них было совершено покушение, классифицировала по привычке состав преступления: убийство и попытка убийства. Они свидетели и пострадавшие. Говоря судебным языком — истцы; или в Норвегии действуют другие законы?

Женщина-инспектор, не обращая внимание на ее выкрики, разговаривала приветливо и даже ласково. Впрочем, Эмили норвежский язык всегда почему-то казался приветливым и ласковым.

— Вы не будете возражать, если мы попросим вас задержаться на несколько дней?

— Буду. Мне необходимо срочно вернуться в Швецию.

— К сожалению… к моему большому сожалению. Задержаться все же придется. У нас есть право задерживать… свидетелей до двенадцати часов. И вы же сами понимаете: вопросов много.

Ее поместили в камеру в центральном следственном изоляторе.

Все так похоже на Швецию — и все же не Швеция. Мелочи, конечно — эпоксидная краска на стенах светлее. Скамейка, на которой ей предстоит провести ночь, не деревянная, как в Швеции, а бетонная. Матрац в клеенчатом чехле — точно такой же, наверняка один и тот же производитель. Единственная существенная разница — окно не в стене, а в потолке, на высоте двух с половиной метров. Все, что видно, — квадрат бледного неба.

— Эти окна — рекомендация европейской комиссии по пыткам, — сказала надзирательница, проследив ее взгляд. — А у нас и так побегов не было, — заключила она чуть ли не с сожалением и заперла дверь. Замок зажужжал.

Говорят, по части тюрем Норвегия отстает от Швеции лет на пять. Чушь. На десять, а то и на пятнадцать.

Ночью ей не спалось. Лежала и думала. О Тедди и почему-то о своем отце. Сравнивала. Тедди фактически спас ей жизнь своим безумным ралли. И все равно — он и отец: один и тот же психотип. Люди, которых неудержимо влечет порок. А может, они сами его притягивают. Отец ее обожал, возился с ней часами — и пропил столько дней, столько часов, столько волшебных моментов счастья, которые могли бы достаться им обоим. И что это значит? Как может в одном человеке умещаться столько противоречивых качеств?



В замке опять запищало и зажужжало. Они здесь, в Норвегии, помешались на электронике. Дверь открылась — тоже автоматически.

Эмили ожидала, что ее отведут на допрос — вчера полиция даже не расспросила толком, что произошло и почему понадобилось совершать рекордный прыжок с оперного трамплина на старом «пассате».

Она лежала, не открывая глаз, — только под утро немного задремала, и очень не хотелось вставать и куда-то тащиться. В камере было довольно тепло и на удивление свежий воздух.

— Пора ехать домой, — услышала она знакомый вермлендский акцент.

Нина Лей.


В футболке с надписью Fly Еmirates. Жует жвачку. В руке — сумочка Эмили, а выражение лица такое, будто только что потеряла близкого человека.

— Что вы здесь делаете?

Дурацкий вопрос. И так понятно, что она здесь делает, но Нина не удивилась.

— Собираюсь забрать вас домой наиболее безопасным способом. Как вы себя чувствуете? Ужас какой-то… Представляю, что вы пережили.

Эмили встала, стряхивая остатки сна.

— Я чувствую себя нормально, а как Матс? Убит? А водитель?

— Нет-нет, оба живы. Матса всю ночь оперировали в Уллевале[47]. Сейчас он на респираторе. Состояние, как говорят врачи, стабильно тяжелое, но прямой опасности вроде бы нет. Пуля вошла в лоб под углом: выходное отверстие три сантиметра над ухом.

Так. Надежда не потеряна.

— Как вам повезло, что с вами был Тедди! — сказала Нина. — Просто Айртон Сенна[48] какой-то …

— Где он?

— Уехал в Швецию пару часов назад. Его сопровождает наш сотрудник. Я успела с ним поговорить.

По дороге в аэропорт Эмили изо всех сил пыталась унять раздражение.

— К сожалению, нашим коллегам в Норвегии пока не удалось задержать преступников, — говорила Нина со жвачкой во рту, — но мы работаем вместе с ними и делаем все возможное…

— Одно вам должно быть ясно, — сказала Эмили, сдерживаясь. — Дело не только в Адаме Тагрине. Адам Тагрин, кем бы он ни был, всего лишь пешка, и…

Нина засмеялась своим характерным смехом — коротко и саркастично.

— Я это прекрасно знаю, и вы знаете, что я знаю. Если бы это было не так, неужели я дала бы согласие на вашу встречу с Матсом? Проблема в другом, и вы ее тоже знаете. Я не могу верить людям в своей собственной организации…

— Дайте мне возможность ознакомиться с материалом.

Пауза. Мерно двигающиеся челюсти.

— Нет. Так далеко я зайти не могу.

У Эмили загорелись щеки, ее начала бить дрожь.

— Далеко зайти? А вы способны вообще куда-то зайти? Вы год сидите на этих фильмах и за год высидели одну-единственную Катю, которую к тому же не уберегли! Поразительная, глобальная некомпетентность, у меня другого слова нет! — выкрикнула она, задыхаясь от ярости.

У Нины Лей округлился рот. Жвачку она, кажется, проглотила от неожиданности.



Через три с половиной часа Эмили открыла дверь своей квартиры.

Надо бы позвонить Тедди. Попытаться понять: что же произошло в Осло?

Прошла по комнатам и присела в кухне. Половина четвертого. В доме напротив солнце плавит окна — дни все длиннее, еще недавно в это время суток было уже темно. Взгляд привычно скользнул по фотографии на стене: отец и мать на пляже в Микенах. Снимок сделан больше тридцати лет назад. Родители буквально через пару недель после знакомства решили вместе поехать в Грецию. Отец: роскошный средиземноморский загар, правую ногу закопал в песок, расслабленные плечи, рука на маминой талии. Мать… не только замечательно молода, но и безоблачно счастлива. Смотрит в камеру, словно уже знает, что этот снимок будет предметом ее гордости на много лет вперед: вот какие мы были молодые и счастливые.

Эмили подошла поближе и всмотрелась в глаза матери. Может быть, уже тогда, на острове, ее беспокоил нездоровый интерес отца к спиртному? Нет, вряд ли… тогда алкоголь считался непременным элементом молодежной культуры. Знакомились на вечеринках, пиво лилось рекой. Сейчас как будто пьют поменьше, место алкоголя заняли наркотики.

И все равно — я никого и никогда не буду любить так, как мать любит отца. Я не психопат, не лишена эмпатии, я могу жалеть кого-то, мне нравится секс… но любить?

Уверенности нет. Мало того: у нее нет уверенности, что она до конца понимает, что стоит за этим словом — любить.

Надо съездить к родителям. Уже несколько месяцев у них не была.

Она очнулась, потянулась за телефоном и позвонила Маркусу.

— Что там произошло, в Норвегии? — он даже не поздоровался. — Тебе предстоял допрос, к тому же тебя могли задержать на несколько дней в интересах следствия. Я завидую твоему везению.

— Какому еще везению?

— Тебе повезло, что у тебя есть я.

Эмили коротко рассказала о своем приключении.

Чудом осталась жива.

— И чувствую себя довольно скверно, — сказала она. — Может, стресс, а может, сотрясение мозга. Мне надо уехать на пару дней, отключиться, переварить эту историю, — она покосилась на фотографию. — Решила съездить к родителям. Можешь постоять в воротах еще пару дней? Проверь, пожалуйста, мой календарь, перенеси встречи, допросы, договорись с клиентами…