Обошлись без традиционных объятий.

Понятно, почему темно: зажжена только маленькая настольная лампа. На одном конце картонная коробка с недоеденными суши, на другом — огромный дисплей «мака» и клавиатура. И все, если не считать большого блокнота и разбросанных по столу тут и там шариковых ручек и цветных маркёров.

— Значит, это твоя новая контора? А почему на стенах нет работ выдающихся мастеров живописи и графики? — неуклюже пошутил Тедди и сел.

Намек на кабинет ее бывшего шефа. Собственно, он собирался спросить, как у нее дела, как с работой: серьезное все-таки дело — собственная адвокатура. А может, нашла кого-то, кто подходит ей больше, чем бывший уголовник Тедди. Хотя он иногда сомневался, бывают ли такие вообще — бывшие уголовники. Не пожизненная ли это профессия.

— Не время шутить, Тедди… — Она почему-то отвернулась и посмотрела в сторону. — Меня попросили представлять интересы молодой женщины… которая побывала у них. В их руках. — Она коротко пересказала историю Кати и посмотрела ему в глаза. — И я хотела тебя спросить… вернее, не спросить, а попросить. Попросить помочь. Ей нужна любая мыслимая поддержка.

Наступило молчание. Урчание проезжающего автобуса показалось невыносимо долгим.

— Эмили… разве это не дело полиции?

— Что-то я не вижу результатов. Этот чертов диск у них в руках уже больше года, но они, по-видимому, не чешутся. К тому же… думаю, что именно люди Педера Хульта подложили бомбу в твою квартиру. Когда чуть не погиб Никола.

История с Матсом Эмануельссоном будет преследовать меня всю жизнь, с горечью подумал Тедди. Значит, Катя — одна из тех несчастных девчушек…

Эмили пристально смотрела ему в глаза.

— Ты должен помочь мне, Тедди. Поднять нить там, где мы ее потеряли.

— Почему именно я?

— Потому что ты знаешь людей, к которым у меня нет и не может быть подходов. Потому что… потому что я знаю: ты хочешь жить нормальной жизнью, я ценю и уважаю тебя за это, но мы ведь так и не нашли тех, кто виновен в твоих злоключениях. Тех, кто чуть не убил твоего племянника. Мы остановились на полдороге.

Тедди прекрасно знал, что означает этот взгляд. Неподвижный, приказывающий и умоляющий.

Она не отступит.

А он?





10




Через каждые пять шагов на стенах закреплены металлические флаконы с дезинфицирующим средством. Для тех, кто не знает: обычный спирт. Правда, с какими-то добавками. Мекка для алкашей.

Приходи в больницу с пустой бутылочкой и цеди из флаконов, пока в коридоре пусто. Добавки — хрен с ними, главное, бесплатно. Яду не добавят. На вкус, правда, так себе.

Никола поначалу заблудился. Непрерывно и неторопливо, как ветряки, вращаются стеклянные турникеты. К окошку с информацией очередь. На полу разноцветные линии. Похоже на схему метро, но разобраться, какая куда ведет, невозможно. Ухо, горло, нос — голубая. Исчезает, потом появляется опять. Непонятные коды, чужой язык. Как, скажем, письменность амаринья[28].

Три дня назад они с Юсуфом привезли Шамона в больницу. Носилки сразу подхватили и захлопнули дверь перед носом. Посторонним нельзя, извините.

И никто не объяснил — опасна ли рана, какие последствия, если Шамон выживет.

Перед глазами одна и та же картина, будто пленку раз за разом перематывают назад: изувеченное лицо друга. Саунд-трек: его булькающее, неживое дыхание.

Прошло три дня. Шамон жив.



Механический женский голос: «Третий этаж». Никола вышел из лифта и посмотрел на таблички. Отделение 345. Да, это здесь. Папа Шамона рассказал, куда его перевели из интенсивной терапии. Триста сорок пятое отделение. Челюстно-лицевая хирургия. Иначе ни за что не найти.

Дверь начала жужжать, потом все же открылась — автоматика. Тут везде автоматика. Вход свободный — это вам не интенсивка. Посещения разрешены. Что известно полиции? Знают ли, что произошло с Шамоном? Сам Никола никому ничего не говорил и был почти уверен: ни одному из ребят в спортзале даже в голову не пришло рассказать полицейским, как все случилось. Святое правило: со снютами в разговоры не вступать.

В коридоре на штативе-каталке — целый штабель замысловатых врачебных приборов. То тут, то там собираются группки врачей и сестер в одинаковых кожаных шлепанцах и зеленых пижамах, коротко о чем-то беседуют и разбегаются, улыбаясь, — вряд ли о работе. Серо-голубой пластиковый пол отмыт до зеркального блеска. Никола наклонил голову и увидел свое отражение. Круглая пиктограмма величиной с дорожный знак: перечеркнутый мобильный телефон.

Никола не знал точно, в какой палате лежит Шамон. Большое дело — палат не так много, можно заглянуть. И наверняка здесь кто-то из людей Исака. Но в коридоре не видно — наверное, сидит в палате.

Почему-то сильно пахнет вареной картошкой. Шаркая, по коридору прошел пожилой дядька с забинтованным лицом — жуткое зрелище. Ужасняк. Будто в одном из операционных залов ожила мумия и решила пройтись по больнице. Чем-то напомнил Бояна, деда Николы, — тот тоже к старости стал волочить ноги. Будто ему надоело тратить силы, чтобы ходить как люди. Непостижимое сочетание: могучий дед и эта шаркающая походка.

Мимо неторопливой побежкой проскользнула сестра — на табло под потолком замигали красные цифры. Номер палаты. Кто-то из больных нажал на кнопку экстренного вызова. Этому кому-то нужно помочь повернуться в постели, дотянуться до стакана с водой. Дать болеутоляющее. Подложить судно.

Никола потрусил с ней вровень.

— Простите, где лежит Шамон Ханна?

— В конце коридора налево, вторая направо, — бросила сестра на ходу и скрылась в палате. Над дверью злобно мигала красная лампочка. — Только я думаю, он спит.




Рукоятка на двери просто огромная. Интересно, зачем. В голове опять начали проскакивать молнии. Никола остановился и огляделся — может быть, присесть на секунду? Вспышка памяти: он сам в такой палате, после взрыва. Голубые шторы на окне. Стакан сока на тумбочке. Отчаянные глаза матери, уже двое суток сидящей в кресле в углу… Он положил ладонь на глаза и зажмурился. Пока еще не придумал способ, как избавляться от этих молний.

Это другая палата, другая больница, и на койке лежит не он. Его друг. Шамон. Лица почти не видно, сплошная повязка. Огромные свинцово-бурые синяки под глазами и на скуле. А где его роскошная золотая цепочка с золотым же массивным крестом? Наверняка стащили в суматохе. Колеса койки зафиксированы. Рядом — стойка с капельницей. Наверное, сам есть не может, все, что надо, вводят в вену.

Никола осторожно присел на единственный стул. Шамон, похоже, и вправду спит. Вспышка молнии: фитнес-зал, дикий вопль, оглушительные, отраженные эхом двойные хлопки пистолетных выстрелов. Изуродованное лицо Шамона, прерывистое, затрудненное дыхание, кровь на двери в конторку. Фрагмент челюсти на футболке…

Он внезапно вздрогнул: пусто! Ни в палате, ни в коридоре — никого. Кто угодно может зайти! Он же зашел — и ему никто не мешал. Сестра на бегу указала палату… Шамон даже очнуться не успеет.

Никола набрал Юсуфа. Никто не ответил. Написал эсэмэску:

Я у Ш. Здесь никого нет. Почему? Пошли кого-нибудь. Белло? Н.

Белло — надежный парень. Как они отжигали на квадроциклах еще в школе — он, Шамон и Белло! Никола даже не знал настоящее имя. Все называли его Белло, и никто не мог вспомнить, почему.

Он выждал несколько минут. Шамон лежит неподвижно, дыхания не слышно. Да дышит ли он вообще?

Дышит. Слава богу. Несомненно дышит. Грудь поднимается и опускается, совершенно беззвучно.

В телефоне пискнуло. Юсуф.

Я там был сегодня. Думаю, все спокойно. Под контролем.

Кто-то все равно должен дежурить.

Через несколько секунд:

Они охотились не на Ш. На Мистера Первого.

Вот оно что… никто не собирался убить Шамона. Логично. Но все же…

Он послал сообщения нескольким знакомым и через десять минут уже знал номер Исака. Впервые звонил боссу напрямую.

Сигналы странные, как будто он звонит в другую страну.

— Король на проводе.

— Исак… — сказал Никола по-ассирийски, — я в Каролинке у друга… ты знаешь.

— Как он?

— Не знаю. Жив. Он жив. Его прооперировали.

— Да, я знаю… слава богу. Его ждет подарок, когда вернется домой.

Никола уже слышал про этот подарок. Семидесятивосьмидюймовый телевизор «Самсунг» с вогнутым экраном. Суперзвезда нынешнего рынка. Но зачем он Шамону, пока он здесь?

— Исак… меня беспокоит одна штука.

— Какая штука, сынок? Какая штука тебя беспокоит?.. Погоди-ка, я сейчас…

Никола подошел к окну. Как сформулировать, чтобы случайно не ущемить самолюбие? Отсюда виден главный вход Каролинского госпиталя, наверное, самого большого в Швеции. Множество людей: пенсионеры, мигранты, просто какие-то несчастные, истасканные люди. Поперечный срез страны… нет, вряд ли. Люди, толпящиеся у входа, не представляют Швецию на все сто. Это те, кого дед называет радничка класа. Рабочий класс. А где все остальные? Где жители центральных районов, бизнес, обеспеченные снобы? Может, у них теперь отдельные больницы… или, скорее всего, не болеют так часто.

— Я слушаю.

В туалет, что ли, сбегал?

— Исак… здесь никого нет, кто присмотрел бы за Шамоном. Сюда пройти, как два пальца облизать.

— Вот как? Это плохо… пришлю кого-нибудь.

Нет, не в туалет. Скорее всего, сходил за жратвой. Чавкает оглушительно.

— Я не могу сидеть здесь целый день, — постарался объяснить Никола. — Хорошо бы кто-то подъехал прямо сейчас.

— Оня. Окао мошь?

Понял. Пока-то можешь? — Никола с трудом сообразил, что хотел сказать Исак — тот говорил с набитым ртом

— Самое большее, пару часов. Мне на работу. Обещал шефу… а во-вторых, надо еще набрать часы, чтобы получить лицензию электрика.

— Пошлю прямо сейчас. Успеешь.