Глава 2




В воздухе висит густая пелена пепла, и у нас есть несколько секунд, чтобы оценить ситуацию. Смутные силуэты солдат движутся по улицам с севера. Я еще не вижу ружей, но Серебряной армии не нужны пули, чтобы убивать.

Другие бойцы Алой гвардии бегут, обгоняя нас; они со всех ног мчатся по проспекту. Пока что бегство выглядит небезнадежным – но куда им деваться? Дальше только река, а потом море. Некуда идти, негде укрыться. Солдаты приближаются медленно, странно шаркая ногами. Я вглядываюсь в облако пыли, напрягая зрение, чтобы разглядеть атакующих. А потом понимаю, что это такое. Что сделал Мэйвен. Ужас воспламеняет меня, так что Шейд и Килорн отскакивают.

– Мэра! – восклицает брат, наполовину удивленный, наполовину рассерженный.

Килорн не говорит ни слова, просто смотрит, как я пошатываюсь.

Моя рука касается его руки, и он не вздрагивает. Мои искры уже погасли – Килорн знает, что я не причиню ему боли.

– Смотри, – говорю я.

Мы знали, что солдаты придут. Кэл сказал нам, предупредил, что Мэйвен пошлет вслед за самолетами легион. Но даже Кэл этого не предвидел. Только такая извращенная натура, как Мэйвен, могла придумать этот кошмар.

Люди в первом ряду одеты вовсе не в дымчато-серую форму превосходно натренированных Серебряных солдат. Это вообще не солдаты. Это – слуги в красных ливреях, красных шалях, красных рубахах, красных штанах, красных ботинках. Море красного цвета. Как будто они истекают кровью. А на ногах у них железные цепи, которые со звоном волочатся по земле. Этот звук скребет по нервам, заглушая шум самолетов, взрывы и даже резкие окрики Серебряных офицеров, которые прячутся за стеной Красных. Я слышу только лязг цепей.

Килорн рычит. Он делает шаг вперед и вскидывает винтовку, но оружие дрожит в его руках. Солдаты все еще на другом конце проспекта, слишком далеко для меткого выстрела, даже не будь при них живого щита. Теперь все еще хуже, чем невозможно.

– Нельзя останавливаться, – негромко произносит Шейд.

В его глазах пылает гнев, но он знает, что должно быть сделано и чем придется пренебречь, чтобы выжить.

– Килорн, или ты с нами, или останешься здесь.

Мой брат говорит резко, и я прихожу в себя от шока и ужаса. Килорн не трогается с места, и тогда я беру его за руку и шепчу на ухо, надеясь заглушить лязг цепей:

– Килорн…

Таким тоном я говорила с мамой, когда моих братьев забирали на войну, когда у папы случался приступ удушья, когда ничего не получалось.

– Килорн, мы ничем не можем им помочь.

Он выговаривает сквозь зубы:

– Неправда.

И смотрит на меня.

– Ты должна что-нибудь сделать. Спаси их…

Мне бесконечно стыдно, но я качаю головой.

– Не могу.

Мы бежим дальше. И Килорн следует за нами.

Взрываются снаряды, с каждой секундой все чаще и ближе. Звон в ушах заглушает остальные звуки. Железо и стекло колышутся, как камыш на ветру, изгибаясь и ломаясь. На нас обрушивается жгучий серебряный дождь. Вскоре бежать становится слишком опасно, и Шейд крепче хватает меня за руку. Он хватает и Килорна, и мы, все трое, совершаем прыжок, в ту самую секунду, когда мир рушится. У меня все скручивается в животе всякий раз, когда вокруг смыкается темнота – а вал разрушений настигает нас. Пепел и бетонная пыль застилают глаза. Трудно дышать. Осколки стекла сверкающим вихрем носятся вокруг, оставляя неглубокие порезы на лице и на руках, кромсая одежду. Килорн выглядит хуже, чем я, – бинты у него покраснели от свежей крови, но он не останавливается, стараясь только не обгонять нас. Хватка Шейда не слабеет, но он начинает уставать – каждый новый прыжок отнимает силы. Я не беспомощна – мои искры отражают зазубренную металлическую шрапнель, от которой Шейд не в состоянии нас уберечь. Но наших сил недостаточно даже для того, чтобы спастись самим.

– Сколько еще? – Мой голос звучит слабо, заглушенный грохотом битвы.

Из-за пыли ничего не видно в нескольких шагах. Но ощущений я не утратила. Я чувствую крылья, моторы… электричество, которое вопит над головой, все приближаясь. Мы похожи на мышей, которые ждут, что ястребы вот-вот выхватят их из травы.

Шейд резко останавливается, переводя взгляд своих медовых глаз туда-сюда. На одно пугающее мгновение мне кажется, что он заблудился.

– Подождите, – говорит брат.

Шейд знает что-то, чего не знаем мы.

Он смотрит вверх, на скелет некогда огромного здания. Оно массивнее и выше, чем самая высокая башня Замка Солнца, шире, чем огромная площадь Цезаря в Археоне. По моей спине пробегает дрожь, когда я понимаю, что оно движется. Вправо-влево, с боку на бок, покачиваясь на гнущихся опорах, изъеденных временем. На наших глазах оно начинает крениться, сначала медленно, как старик, который садится в кресло. Потом быстрее и быстрее, угрожая рухнуть нам на головы.

– Держитесь за меня! – велит Шейд, перекрывая шум, и поудобнее ухватывает нас обоих.

Одной рукой он обвивает мои плечи и прижимает меня к себе, до боли крепко. Я предвкушаю неприятное ощущение прыжка, но ничего не происходит – не считая весьма знакомого звука.

Выстрел.


На сей раз меня спасла не способность Шейда, а его плоть. Одна пуля, предназначавшаяся мне, попадает ему в плечо, вторая задевает ногу. Он издает гневный вопль и чуть не падает на потрескавшуюся землю. Я чувствую выстрел сквозь тело брата, но страдать от боли некогда. В воздухе поют новые пули, слишком быстрые и многочисленные, чтобы им противостоять. Мы можем лишь бежать, спасаясь одновременно от рушащегося здания и от приближающейся армии. Одно избавляет нас от другого – груда изогнутой стали валится между солдатами и нами. По крайней мере, так должно было случиться. Разрушения и сила тяжести заставили здание рухнуть, но могущество магнетронов не позволяет ему преградить им дорогу. Оглянувшись, я вижу людей с серебристыми волосами и в черных доспехах – их около десятка, и они сметают с пути падающие балки и стальные опоры. Они не настолько близко, чтобы я могла разглядеть лица, но я хорошо знаю Дом Самоса. Эванжелина и Птолемус возглавляют родичей и расчищают улицу, чтобы легион мог двигаться дальше. Они надеются закончить то, что начали, и убить нас всех.

Если бы только Кэл прикончил Птолемуса на арене, если бы я отплатила Эванжелине той же монетой. Тогда у нас, возможно, был бы шанс. Но милосердие имеет свою цену, и эта цена – наша жизнь.

Я цепляюсь за брата, поддерживая его по мере сил. Основная тяжесть приходится на Килорна. Он подпирает крупное тело Шейда, буквально волоча его к воронке, еще дымящейся от взрыва. Мы охотно ныряем в нее, обретя некоторое укрытие от вихря пуль. Но это несерьезно. И ненадолго.

Килорн тяжело дышит, на лбу у него выступает пот. Он отрывает рукав рубашки и перевязывает Шейду ногу. Ткань быстро пропитывается кровью.

– Ты сможешь прыгнуть?

Брат хмурится, но не от боли – он пробует свою силу. Я хорошо это понимаю. Шейд медленно качает головой, и его глаза мрачнеют.

– Пока нет.

Килорн негромко ругается.

– Ну и что нам делать?

Я не сразу понимаю, что он обращается ко мне, а не к моему старшему брату. Не к солдату, который лучше всех нас знает, что такое бой. Но, впрочем, Килорн задает вопрос не Мэре Бэрроу из Подпор, воровке, подруге детства. Он видит перед собой другого человека. Того, кем я стала в залах королевского дворца и на песке арены.

Он задает вопрос девочке-молнии.

– Мэра, что нам делать?

– Бросить меня, вот что, – не дав мне ответить, рычит Шейд сквозь стиснутые зубы. – Бегите к реке, найдите Фарли. А я перепрыгну к вам, как только оклемаюсь.

– Врать ты не умеешь, – говорю я, изо всех сил сдерживая дрожь.

Мой брат совсем недавно вернулся к нам, восстав из мертвых. И я не позволю ему вновь пропасть, ни за что не свете.

– Мы выберемся отсюда вместе. Все.

От поступи легиона гудит земля. Выглянув из-за края воронки, я понимаю, что солдаты меньше чем в ста шагах от нас. Они быстро приближаются. В промежутках между Красными виднеются Серебряные. Пехотинцы, одетые в дымчато-серую солдатскую форму. Но есть и те, кто в доспехах. Броня украшена фамильными цветами. Это воины из Высоких Домов. Я вижу проблески синего, желтого, черного, коричневого и так далее. Нимфы и тельки, шелка и сильноруки… самые могучие бойцы, каких только можно обратить против Алой гвардии. Они считают Кэла цареубийцей, меня террористкой. Они превратят весь город в прах, чтобы уничтожить нас.

Кэл.

Только кровь моего брата и неровное дыхание Килорна удерживают меня от того, чтобы выскочить из воронки. Я должна найти Кэла. должна. Если не ради себя, то ради нашего дела. Чтобы прикрыть отступление. Он стоит сотни хороших солдат. Кэл – наш золотой щит. Но принц, скорее всего, скрылся, сбежал, расплавив свои оковы. Он удрал, когда город начал рушиться.

«Нет, он не сбежал. Кэл никогда не сбежал бы от этих солдат, от Мэйвена и от меня».

Надеюсь, я права.

Надеюсь, он еще жив.

– Поднимай его, Килорн.

В Замке Солнца покойная леди Блонос научила меня говорить, как подобает настоящей принцессе. Это холодный и властный голос, не терпящий возражений.

Килорн повинуется, но у Шейда еще хватает сил спорить.

– Да я вам только помешаю.

– Потом извинишься, – отвечаю я, помогая брату подняться.

Теперь я едва обращаю на них обоих внимание – мои мысли уже не здесь.

– Шевелитесь.

– Мэра, если ты думаешь, что мы тебя бросим…

Когда я поворачиваюсь к Килорну, в моих руках искры, а в сердце решимость. Слова замирают у него на губах. Он смотрит поверх моей головы, на солдат, которые с каждой секундой все ближе. Тельки и магнетроны разбрасывают усеивающие улицу обломки, расчищая армии путь. Металл скрежещет о камень.

– Бегите.

И вновь Килорн повинуется, а Шейду ничего не остается, кроме как скакать рядом, оставив меня. Когда они выбираются из воронки и направляются к реке, я потихоньку начинаю двигаться в противоположную сторону. Ради меня солдаты остановятся. Должны.

Одно жуткое мгновение – и Красные замедляют шаг, звеня цепями. У них за спиной Серебряные вскидывают к плечам черные винтовки, как будто Красных просто не существует. Военные транспорты – огромные машины с гусеничными колесами – со скрежетом останавливаются где-то позади солдат. Я чувствую, как их энергия гудит у меня в жилах.

Солдаты настолько близко, что я слышу отрывистые команды офицеров.

– Это молния! Держать строй, никому ни с места! Целься! Не стрелять!

И самое страшное – напоследок. По внезапно затихшей улице раскатывается голос Птолемуса – знакомый, полный ненависти и гнева.